После отъезда Малиновского Бурцев получил от социал-демократической газеты «Русское слово» телеграмму с вопросом, не считает ли он возможным, что Малиновский – провокатор. Он взялся за расследование. Дней через десять, узнав, что Малиновский находится с Лениным в Берлине[401], Бурцев потребовал, «чтобы он приехал в Париж. Он не приехал». Тогда Бурцев сообщил социал-демократам, что Малиновский «негодяй, который не выполняет своих обязательств», но у него самого пока нет достаточных оснований подозревать его в провокаторстве. Впрочем, он рекомендовал устранить Малиновского «от всех дел».
Вынося свое суждение, Бурцев не ведал всей тяжести положения Малиновского[402]. Ленин после их встречи уверился, что Малиновского в провокаторстве не подозревают (он ошибся всего на несколько дней!), и велел ему прекратить контакты с Бурцевым. С самим Малиновским по возвращении в гостиницу случился особенно сильный приступ истерических рыданий. Показания Бурцева свидетельствуют, что Малиновский и Ленин, побывав в Париже, Брюсселе (25 января – 2 февраля 1914 г.) и Льеже (2 февраля), вернулись в Берлин.
Визиты Ленина и Малиновского в Париж, Брюссель и особенно Льеж с большой долей вероятности наносились по договоренности с секцией IIIb Большого генштаба. В этих городах существовали большие русские колонии, где жило несколько тысяч студентов разных национальностей из Российской империи. Ленин читал студентам реферат на тему «Национальный вопрос», осуждая царизм как «самый реакционный государственный строй» и отметая «культурно-национальную автономию», на которую возлагало надежды большинство учащихся-евреев, как «выдумку плохоньких интеллигентов» и «софизм бундовцев»[403]. Он старался разъединить многонациональное студенчество из России, отделить, отколоть от России представителей «обойденных» народов (кавказцев, евреев и др.) и обеспечить их поддержку германским вооруженным силам при наступлении на запад. Эти цели стали видны как нельзя яснее, когда он 2 февраля повторил свой реферат перед русскоязычными студентами Льежского университета[404].
В крупную русскоязычную эмигрантскую колонию вокруг Льежского университета входили и социал-демократы, и эсеры, и анархисты, и члены ППС. Льеж пользовался особым вниманием оперативного отдела Большого генштаба – планируемый Людендорфом «Налет на Льеж» предполагал покорение города и его крепости в первые три дня западной кампании, чтобы обеспечить германским войскам проход на запад, – так что для немецких завоевателей каждый агитирующий голос, каждая способная держать оружие рука имели значение. Многочисленная группа русскоговорящих студентов должна была представлять немалый интерес для секции IIIb, которая в тот период усиленно вербовала агентов в бельгийском приграничье. Тайные договоренности Ленина с секцией IIIb перед войной включали поддержку с его стороны военных действий немцев на востоке и на западе, против России и против Франции, акциями в тылу каждого из фронтов[405]. Потому льежские ворота на пути немецких армий через Бельгию к Парижу служили первоочередным местом скрытой прогерманской пропаганды.
Однако Ленин не встретил в Льеже благосклонного приема. Хотя его товарищ В. Г. Гудин, учившийся в 1901–1905 гг. в Петербургском технологическом институте, пользовался доверием среди российских студентов, со своим партийным боссом он сотрудничал лишь с виду. Убежденный монархист, Гудин во время учебы поступил на службу в петербургскую охранку, и по окончании института в 1905 г. его направили в Заграничную агентуру. Ее парижское отделение, отвечавшее также за франкоязычные города Бельгии, поселило нового секретного сотрудника по кличке Ней в Льеже. Этот добросовестный человек испытывал сильные нравственные страдания из-за двойственности своей политической позиции, но службу нес безупречно в течение 12 лет[406]. Возможно, его влияние повинно в том, что пропагандистское выступление Ленина среди студентов Льежа не имело никакого успеха: русскоговорящие студенты Льежского университета при вторжении немцев решительно примкнули к бельгийской армии и гражданскому населению в вооруженной борьбе против немецких захватчиков, которыми командовал лично Людендорф. После взятия Льежа их за это карали особенно беспощадно[407].
Из Льежа Ленин и Малиновский вернулись в Берлин. Лениноведы об этом их пребывании в Берлине не упоминают, говорят только о визите в Лейпциг («после 2–3 февраля»[408]) и возвращении 6 февраля в Краков, где путешественников дожидался еще один большевистский депутат Думы Ф. Н. Самойлов. Из Льежа в Лейпциг на поезде надо было ехать через Берлин, где, по данным Бурцева, Малиновский ненадолго останавливался через 10 дней после их парижской встречи. Цель второго совместного визита Ленина с Малиновским в германскую столицу, возможно, имела связь с первым (например, необходимость отчитаться об определенных результатах посещения Парижа, Брюсселя или Льежа, выполнить какие-то поручения, конкретизировать начатые раньше разговоры о планируемых действиях в предвоенные месяцы). В Лейпциг они предположительно заезжали главным образом для того, чтобы повидать Альберта (Таршиса), чью транспортную организацию обоим в ближайшем будущем предстояло усиленно эксплуатировать. Предположение, что Ленин в январе и феврале 1914 г. знакомил с Малиновским германские ведомства, в первую очередь секцию IIIb Большого генштаба, подкрепляется дальнейшими фактами биографии последнего (см. ниже).
По завершении совместного «европейского турне» Малиновский еще заглянул в Вену (для встречи с офицерами Эвиденцбюро?), прежде чем отправиться домой. В Вене его настигло известие об увольнении Белецкого. Соответствующую газетную заметку ему передал А. А. Трояновский, большевистский активист из венской эмиграции, писавший черновики думских выступлений Малиновского по вопросам бюджета[409], чья жена Е. Ф. Розмирович работала в Петербурге секретарем большевистской фракции в Думе, в отсутствие Малиновского жила в его квартире, а после его возвращения была арестована охранкой в Киеве[410]. Узнав об отстранении Белецкого от должности, Малиновский «весь вздрогнул»[411], но быстро взял себя в руки. Это увольнение стало для него «тяжелым ударом»: он увидел «поднявшийся и над его головой молот»[412].
Новый товарищ министра внутренних дел Джунковский, убежденный конституционалист, масон и решительный реформатор (он, например, прекратил обычную для охранки практику заставлять гимназистов и солдат шпионить за товарищами), был непримиримым противником инструкции 1907 г., считал использование агента из революционной среды «безобразием» и давно с раздражением («мне это претило») поджидал случая положить конец отношениям Белецкого с его сотрудником Иксом без публичного скандала. Летом 1913 г. он уже уволил вице-директора Департамента полиции Виссарионова, а узнав о заграничной поездке Малиновского, «сейчас же»[413], 28 января 1914 г., снял с поста и директора. От судебного преследования Белецкого и Виссарионова Джунковский отказался только потому, что хотел избежать скандала и оградить репутацию Думы[414]. На место всемогущего шефа полиции он поставил безупречного прокурора В. А. Брюн-де-Сент-Ипполита и поручил надежному руководителю Петербургского охранного отделения П. К. Попову, которым заменил прежнего начальника М. Ф. фон Котена, уладить дело с Малиновским без огласки.
