В 1982 году в Москве на Беговой улице прошла последняя прижизненная персональная выставка Петра Ивановича Шолохова. И как писала искусствовед А. Понсова: «Бывают художники, у которых каждая работа существует сама по себе. Произведения П. И. Шолохова, напротив, складываются в некие серии или сюиты, протяжённость которых определяется иногда десятилетиями. Мотив пейзажа, например, может быть различен, но несколько пейзажей бывают написаны как бы на одной волне настроения, которое живёт в каждом из них.

Художника довольно часто упрекали в некоторой сумрачности колорита. Представляется, однако, что тёмный колорит полотен – не недостаток, а сущностное качество живописного видения автора. Возьмём, к примеру, работу “Сумерки. Этюд”, 1937. Жемчужно-серая гамма этой работы совпадает с самим мотивом, с настроением, которое может породить восприятие этого мотива: она красива, изысканна.

В натюрморте, по признанию Петра Ивановича, для него интересны такие предметы, как старые книги, погасшая свеча, увядшие цветы – не обнажённая, видная с первого взгляда красота жизни, а её более глубинные, скрытые проявления.

В полной мере это относится к холсту “Старые книги”, 1939. Здесь, как и во многих других натюрмортах, чувствуется пристальное изучение Шардена: тёплый, но достаточно тёмный колорит, тихая жизнь обычных вещей, отмеченных прикосновением рук человека.

Таким образом, можно утверждать, что некоторая “угрюмость” возникает не от неумения художника, а от того, что он так считает нужным и работать по-иному не может…

Со временем в живописи П. И. Шолохова происходили определённые изменения. Мотивы остаются теми же, но подход к решению колористических задач, весь строй произведения становится иным. Появляется определённая успокоенность и любование предметами, что вообще характерно для живописи середины XX века. Интересны такие работы, как “Керосинка”, 1950; “Мелихово. Церковь”, 1950; “Натюрморт с самоваром”, 1953; “Дом матери. Этюд”, 1953; “Натюрморт. Яблоки и бидон”, 1955; “Моя палитра”, 1957.

В 60–70-е годы П. И. Шолохов продолжает активно работать. Художник отходит от своей обычной манеры плотной живописи. Новые приёмы заметны практически во всех последних работах. Впечатления от выставок, от общения со сверстниками и младшими коллегами обогащают его творчество, дают импульс к новым исканиям».

Духовная традиция замечательного русского художника Петра Ивановича Шолохова и его подвижницы жены, отказавшейся от собственных детей ради совместного служения искусству, продолжена его учениками и давно живущими самостоятельной жизнью картинами живописца, проливающими на зрителей свет подлинного мастерства.

Лишь в конце жизни дядя Петя с тётей Катей, как звали их в нашей семье, переехали в Кунцево в современную квартиру, но радости это доставило мало. Особый колорит Арбата, неказистый домик, превращённый в мастерскую и художественно-литературный клуб, где собиралась творческая интеллигенция, всегда вспоминались с сожалением. Но старость – не радость. Бытовые удобства значили всё больше.

Почти сразу после переезда на окраину Москвы Пётр Иванович решил привести в порядок свои многочисленные литературные записки. Вёл он их, как правило, на библиографических карточках, которые приносила жена. Считал, что так легче вносить правку. Затем «библиографические» записки перепечатали на машинке, и рукопись составила три части. Свои воспоминания П. И. Шолохов часто подписывал псевдонимом Прасковьин (по имени матери – Прасковьи Андреяновны) и чётко определял место и время первоначального текста и его последующих редакций. При подготовке рукописи к выходу в свет издатель посчитал целесообразным эти моменты убрать и сообщить читателям, что воспоминания и зарисовки в целом создавались в 30–70 годы XX столетия, в основном в Глазовском переулке.

В первой части художник вспоминает Борисоглебск, своих родственников и знакомых, переезд и жизнь в Москве в 20–30 годы. Вторая часть воспоминаний относится к Великой Отечественной войне, в которой Пётр Иванович, несмотря на возраст, принимал участие, в том числе и в бригаде художников, и даже вместе с советскими войсками побывал в Иране, где перекрывался доступ германской армии к нефтяным запасам.

Третья часть – описание встреч с художниками, общественно-политической борьбы, развернувшейся в МОСХе, и тех событий, свидетелем которых был автор.

Труд его во многом уникален. Это, прежде всего, XX век, увиденный глазами художника, наделённого литературным даром. Люди, которые его окружали, творили художественную культуру нового государства, теперь прекратившего своё существование, но оставившего глубокий след в истории. Сам Пётр Иванович, как и его супруга, были людьми аполитичными, вернее, не ангажированными советской властью, но и не являвшимися ее противниками. Все устремления этой семьи были сосредоточены в художественно-духовной сфере. Недаром Пётр Иванович часто на своих творческих застольях призывал всех оставаться аристократами духа и с этих позиций искать истину. Все свои силы Пётр Иванович отдавал творчеству, в этом видел смысл жизни.

Ученики Петра Ивановича, и в их числе мой отец Борис Анатольевич Шолохов, безусловно, переняли от него не только художественное мастерство, искусствоведческие знания, но и духовный опыт человека-созидателя, посвятившего всего себя без остатка высокому служению искусству.

Думается, что и эта книга позволит читателям увидеть российскую действительность XX века от Борисоглебска до Москвы в редком ракурсе – глазами художника-очевидца. Палитра книги по-настоящему ярка описаниями событий и живописными образами современников.

Хочу надеяться, что выход в свет воспоминаний П. И. Шолохова добавит много ярких деталей как к пониманию многогранной личности талантливого русского художника-реалиста, так и формировавшего его бурного и грозного для России XX века.

Просыпаешься с чувством бессознательной радости. Яркое летнее солнце слепит глаза, играя повсюду весёлыми зайчиками, но вот неожиданно вспоминается вчерашний день… Ужинал ли я вчера или уснул, не дождавшись арбуза? Да, конечно, заснул, и взрослые не разбудили – растёт обида. Арбуз-то, наверно, был красный, сочный. Мне хочется плакать, и уже в самом деле реву по-настоящему. В дверях появляется мама.

– Ну что ты орёшь? Вставай! Вставай! Твой приятель Васька Полчанинов уже справлялся! Одевайся! – говорит мать.

Как будто ничего и не случилось. Трёшь глаза, капризно тянешь:

– Да, арбуз, небось, ели вчера, а меня не разбудили?

– Как не стыдно, – продолжает мама, – вон, соседская Ленка через забор смотрит, а жених ревёт!

Долго не можешь успокоиться: «Да им что? Хоть умри! А интересно было бы посмотреть на них, если бы в самом деле…» Непонятные люди эти взрослые: я на их месте купил бы себе одному целый воз арбузов «царицынских», которые, если их давить, трещат и лопаются; или вот мороженое – тоже вкусно, купить бы прямо всю бочку. Перед глазами возникают лакомства, одно лучше другого. Вот, например, халва с орехами и пирожное с трубочками, как у граммофона. Фантазируя, едва успеваешь глотать слюну. Сколько вкусных вещей на свете! Не идут и не зовут, как будто меня совсем нет. А ведь, кажется, уже пьют чай, гремят посудой, смеются. Обидно, но ничего не поделаешь, придётся, видно, вставать самому. Покапризничаешь ещё немного за столом, напомнишь маме свою обиду и отправляешься во двор к приятелю.

Васька уже ждёт у порога, вместе с ним и наш Шарик, радостно виляя хвостом, умильно смотрит на молодого хозяина. Преданный пёс, этот уже не подведёт, не забудет о твоём существовании как другие.

Из-за отсутствия изгородей наши сады слились в одну усадьбу. Рядом с Полчаниновыми – высокий забор с гвоздями поверху, там сад полковника в отставке – он вечно сидит неподалёку от забора, за столиком, со своей собакой, пьёт чай, читает газету. Соседи с нашей стороны – дворянская семья Алёхиных: мать-старушка и четверо взрослых детей, три дочери и сын Митя – гимназист, мастер клеить бумажных змеев, галок. Запустит своё «чудо» на всю катушку, привяжет нитку к забору и уйдёт в дом пить чай. Всё это нас удивляло и восхищало одновременно. У его старшей сестры Нади Алёхиной мы с Васькой готовились к экзамену в городское училище. Занятия проходили в их саду под китайкой с вкусными яблочками, которые отвлекали моего приятеля. Наша учительница читала: