— Выпей. Легче станет.

— Не станет, — тихо говорит Наташа.

— Все равно выпей. Со мной за компанию. Меня этот твой ушлепок конкретно выбесил, теперь надо тоже нервы успокоить, не буду же я как алкаш в одно лицо бухать.

— Он не мой, — хмуро говорит она, но берет рюмку. Не дожидаясь меня,? выпивает, морщится, берет яблоко, но не ест. Догоняю мою мадам, выпив тоже залпом рюмку.

— Давай повторим? — предлагаю я.

— Давай, — говорит она.

Выпиваем еще по одной, закусываем.

— А теперь рассказывай. Это я так понимаю, был любитель красных роз?

Она кивает.

— Кто такой? Почему такой обиженный? Мало дала? Или совсем не дала?

— Совсем, — хмуро отвечает Наташа. Да, сочувствую мужику. Но меня это радует. Моя Наташа теперь только моя. Хотя понятнее не стало.

— Продолжай.

— Зовут Генка. Геннадий Скворцов. Познакомились пару месяцев назад, на одном из деловых мероприятий. А дальше ты догадываешься, наверняка, сам. После пары встреч поняла, что это вообще не мое. Потом еще оказалось, что он женат, — усмехается она, — прикинь, у него трое детей маленьких, а он по бабам шляется. Начал мне про любовь безграничную петь, обещал жену бросить. Дебил, короче. Никак не поймет, что он мне нахрен не нужен ни с женой, ни без.

— Если с ним ты тоже провернула парочку своих трюков, я его почти понимаю, — не весело говорю я.

— Ничего особого? я с ним не проворачивала. Не переживай. А мужики все одинаковые. Сначала про любовь поете, а потом ноги об нас вытираете, бежите новых баб искать, а прежних во всех грехах вините.

— Не скажи. Это ты, видимо, одних козлов выбираешь. Есть мужики совсем другие.

— На себя намекаешь?

— Не обязательно. Вон, Егор например совершенный однолюб.

— Ага, слышала я про Ларису.[4]

— Что ты слышала? Я ж не сказал, что он импотент. Он нормальный мужик со своими потребностями, которые можно спокойно удовлетворять с такими, как Лариса. Здесь о любви речь не идет.

— А у кого идет? У Генки? Он сегодня меня любит, через неделю за другой таскаться будет. А когда-то наверняка жене заливал о великих чувствах. Вот ты жене изменял? — классно все перевернула с ног на голову.

— Изменял, — честно признаюсь я, — но не я первый это начал, а только когда узнал, с какими рогами и как долго ходил сам, — она молчит, поэтому я продолжаю, — то, что все мужики козлы, настолько же верно, как и то, что все бабы — бл*ди. Это всего лишь стереотип, у которого есть много примеров, подтверждающих это утверждение, но немало и тех, которые говорят об обратном.

— Налей еще. По последней, — как-то слишком тихо говорит Наташа.

Делаю так, как она просит, только поднимаем рюмки, раздается звонок в дверь. Наташа так вздрагивает от неожиданности, что большая часть рюмки заливается на стол. В глазах ее снова мелькает неподдельный страх.

— Не бойся. Это пицца. Я заказал, — говорю, идя к двери.

Возвращаюсь с двумя большими коробками. Раскрываю и беру кусок, не заморачиваясь с тарелками. Наташа к еде снова не притрагивается. Я уже понял, когда она на нервах, аппетита у нее нет.

— Я спать пойду, — говорит Наташа. Встает и уходит в спальню. Я расправляюсь еще с одним куском, остальное убираю в холодильник и иду за ней. Подходя к спальне, слышу сдавленные рыдания. Тяжело вздыхаю, по ходу мне снова будут не рады, но делать нечего. Пусть привыкает, что от меня закрываться не нужно.

Сажусь на кровать, Наташа утыкается в подушку, услышав меня, затихает, пытается успокоиться. Но уже поздно. Я беру ее за плечи, поднимаю, прижимаю к своей груди. Она пытается меня оттолкнуть, но как-то слабо. Потом все же расслабляется, продолжая всхлипывать. Шепчу ласковые слова, успокаиваю мою несгибаемую леди, которая, оказывается, тоже умеет плакать.

— Не беспокойся больше из-за этого чмошника, — уверенно говорю я, — если не уймется, пойдет на место Витька — мужа твоей Вероники. У того уже воспитательный марафон закончился, так что место в обезьяннике свободно.

Наташа потихоньку успокаивается, лишь изредка всхлипывая в моих руках. А я думаю, какое это счастье держать ее, такую мягкую, теплую, доверчивую. И хотя я понимаю, что о полноценном доверии пока речь не идет, но с каждой такой ситуацией мы становимся на шаг ближе.

— Я боюсь пьяных мужиков, — вдруг шепчет Наташа. Я напрягаюсь, слушаю дальше. — У меня отец пил. Мы всегда боялись, если он приходил пьяный.

— Он поднимал руку? — осторожно спрашиваю я.

— На меня нет. На маму. Ну а мне доставалось, когда я ее пыталась защищать. — Наташа замолкает, а мне становится не по себе оттого, что я начинаю понимать, откуда у этой женщины такой характер. Совсем не от легкой жизни. — Знаешь, — продолжает она, — его не стало, когда мне было одиннадцать. Его пьяного сбила машина. Он еще три дня пролежал в больнице, все плакали, жалели его. А у меня было одно желание, чтобы он не выжил. И оно исполнилось. Наверное, я ужасный человек.

— Нет, — уверенно говорю я, — когда человек начинает пить, он перестаёт быть самим собой. Поэтому, уверен, ты желала смерти не отцу, а тому, кто занял его место из-за пьянки.

— Я никому не говорила этого. Почему говорю тебе? Я совсем пьяная.

— Нет. Ты не пьяная. Спасибо, что говоришь это мне, — и действительно, я чувствую сейчас, насколько открыта и беззащитна эта женщина. Внутри я ликую. Она начинает мне доверять, значит, я на верном пути.

Просыпаюсь оттого, что мне жарко. Открываю глаза и не могу понять, в чем дело. Медленно доходит — я лежу в своей постели, но ко мне прижимается горячее мужское тело. Руки обнимают меня, а голова Кости покоится на подушке рядом и сопит возле моего плеча. Начинаю вспоминать вчерашний вечер. На душе паршиво, и не только из-за Генки, хотя страшно подумать, что бы было, не окажись рядом Кости. Самое страшное, нахал, который спит рядом, снова вторгся в мою душу. Зачем я рассказала ему об отце? Этого вообще не знает никто. Я даже матери такого не говорила. Почему он так действует на меня? Конечно, я вчера выпила, но не так много, чтобы не отвечать за свои слова.? На меня снова набрасываются мысли, что это все нужно заканчивать. Иначе я завязну еще глубже и потом вообще не выгребу. Вспоминаю наши выходные. Это рождает в душе теплоту, а вместе с ней и тянущее чувство, что это было запретное удовольствие. Слишком сильное. Потом за него обязательно наступит расплата в виде еще более сильных страданий.

Пытаюсь выбраться из жарких объятий. Не тут-то было. Руки оживают, притягивают меня ближе:

— Пусти. Я в туалет хочу.

— Это аргумент! — сонно бормочет Костя, но не отпускает. Впивается губами в шею, а руку запускает под сорочку и начинает гладить грудь, задевая сосок. На меня это действует вполне определенным образом, посылая импульсы по всему телу. Это бесит еще сильнее. Почему я так реагирую? Почему с ним я не могу контролировать ни свои чувства, ни свое тело?

— Ты хочешь, чтобы я помочилась прямо на тебя? Ты все-таки извращенец? — зло спрашиваю я.

— Понятно. Ты проснулась уже не с той ноги? — возмущается Костя, но отпускает меня.

Я выскакиваю из кровати и бегу в ванную.

После утренних процедур иду на кухню. Хочу пить. Наливаю воды, но стакан выскальзывает из рук и летит на кафельный пол, разлетаясь на сотни осколков. Матерюсь про себя, иду за веником, еще и наступаю на мелкое стекло, резкая боль пронзает ногу, матерюсь уже в голос. На шум приходит Костя. Застывает на пороге, потом властно говорит:

— Стой, женщина-беда! — выходит в прихожую, надевает тапочки, заходит на кухню, подхватывает меня на руки и несет в ванную. Я хочу протестовать, но меня обрывают злобным рыком:

— Молчать, я сказал! — усаживает меня на закрытую крышку унитаза, уходит, возвращается с аптечкой. Гад. Откуда только знает, где она лежит.

Достает перекись, вату, убирает пинцетом мелкие осколки? и начинает обрабатывать ногу, приговаривая: