Он обдумал сказанное, затем спросил:

— А вот эта пожилая женщина из пивной. Ханнелора. Она тоже… резидент?

Гизела кивнула.

— Но что она сделала? То есть за что ее сюда поместили?

Врач ответила не сразу.

— Как правило, мы не распространяемся о прошлом других резидентов. Но вы, несомненно, представляете собой особый случай. Да и потом, историю Ханнелоры и ее мужа и так знает вся долина. И, коли на то пошло, множество людей за ее пределами. Лет десять назад о них трубили все европейские газеты. Ханнелора и Хорст Фулхаус. Никогда не слышали о них?

Даниэль покачал головой.

— У них было восемь приемных детей, и шестерых из них они убили. В убийствах был замешан их родной сын, но, поскольку он не достиг совершеннолетия, его так и не признали виновным.

— Она убила шестерых детей? — ахнул он. — Как? Нет-нет, не говорите, я и знать не хочу.

История попросту не укладывалась у него в голове. Неужели это все правда? А ведь он действительно читал об австрийской паре много лет назад, вдруг вспомнилось ему. Ребенок на цепи в собачьей конуре — это же про них? И еще что-то про барабанную сушилку.

— А Коринна? Девушка из «Пивной Ханнелоры» — она тоже резидент?

— Как я уже сказала, кроме персонала клиники и научной группы, все здесь резиденты. Химмельсталь — не клиника в привычном понимании. Это общество, в котором у каждого собственная роль. Коринна подает выпивку и выступает с песенками в пивной. Талантливая девушка. Она нравится вам?

— Так что она сделала?

Гизела замялась.

— Думаю, Макс этого не знал. Тогда и я не могу сообщить вам этого.

Внезапно Даниэля со страшной силой замутило, и какой-то момент он всерьез опасался, что его вырвет прямо на стол, однако ему всего лишь не хватало воздуха из-за участившегося пульса.

Врач обняла его за плечи.

— На вас слишком много всего навалилось, вам необходимо отдохнуть. Я вызову кого-нибудь, чтобы вам помогли добраться до палаты.

Гизела позвонила по телефону внутренней связи, потом помогла Даниэлю подняться и подала ему костыли.

— Вы ведь хотели что-то сказать про девушку, — заметила она напоследок, когда он уже поковылял к двери.

— Какую девушку?

Он обернулся, и взгляд его сам собой зацепился за вешалку, которую Гизеле, несомненно, подарил Том — а скорее всего, продал. Вырезанное лицо с выпученными глазами и раскрытым в немом крике ртом.

— На фотографиях, что я вам показывала. Вы ведь узнали ее, верно?

— Нет, — ответил Даниэль твердо. — Никогда не видел ее раньше.

Он соврал. На самом деле он узнал в ней девушку со снимка, что Макс прятал у себя под матрацем. Те же самые черты, те же увечья. Наверно, этот снимок сделали вместе с остальными.

— Итак, у кого какие мысли?

Изображение на белом экране погасло, и на мгновение конференц-зал погрузился во тьму. Гизела Оберманн нажала на кнопку, и шторы с шорохом разъехались в стороны. Она сощурилась на панорамное окно, словно в нем начали демонстрировать новый фильм, на этот раз не такой захватывающий, зато грандиозный.

— Первая запись сделана в моем кабинете третьего мая этого года. Вторая — четырнадцатого июля, — пояснила Гизела, отворачиваясь от пейзажа за окном. Такая вот голубизна неба над горами, исполненная свежести и почти прозрачная, почему-то всегда вызывала у нее жажду.

— Просто изумительно! — воскликнула Хедда Гейне. — Я понимаю, к чему вы клоните, доктор Оберманн. На вид один и тот же человек. В обоих случаях на нем даже куртка одинаковая. И тем не менее: личность совершенно другая!

— Язык тела и вправду отличается, — пробормотал доктор Пирс, просматривая свои записи.

Значительную часть своей жизни Филип Пирс провел за исследованиями и едва ли обладал какой-либо клинической практикой. Всегда спокойный, аккуратный и до крайности осторожный. Гизела совершенно не понимала, как ему вообще удается выкручиваться. Его исследования никто не подвергал сомнению, несмотря на их абсурдную дороговизну и мизерные результаты. Единственным возможным объяснением представлялось отсутствие у него естественных врагов. Слишком мягкий, чтобы испытывать желание впиться в него зубами. Исследователь вроде него вполне мог рассчитывать на пожизненное содержание в Химмельстале.

— Как вы могли заметить, мужчина на поздней записи называет себя Даниэлем, братом-близнецом Макса, — подчеркнула Гизела. — Весьма примечательно, что у него действительно имеется брат, хотя они и не близнецы, и не далее как три недели назад он его навещал.

Женщина средних лет, явно предпочитающая носить мужские прически и одежду, подняла указательный палец.

— Да, доктор Линц?

— Как давно он объявил себя Даниэлем?

— Брат навещал Макса три недели назад. Тогда, как он утверждает, они и поменялись местами.

— Вы встречались с его братом, доктор Оберманн?

— Нет. Как правило, мы не встречаемся с посетителями. Конечно же, его видел кое-кто из персонала. Они описывают его как лохматого бородача в очках, эдакого богемного типа. Когда он покидал клинику, на нем была шерстяная шапочка. Естественно, за бородой и шевелюрой черты разглядеть сложно, особенно с расстояния. Но никто из тех, с кем я разговаривала, не заметил какого-либо особого сходства.

— И у Макса нет никакого брата-близнеца, — вмешался Карл Фишер, кивнув на пустой экран. — Не стоит обращать внимания на его байки. Он просто врет. Устраивает представление. Хотя, не могу не признать, на этот раз весьма неплохое. Вот только наши резиденты всю жизнь практиковались во лжи и манипулировании. Это неотъемлемые составляющие их характера.

— Лично у меня ощущение, что дело тут не во лжи, — возразила Гизела Оберманн. — Я все больше склоняюсь к мысли, что наш клиент на самом деле считает себя другой личностью.

— Диссоциативное расстройство? Раздвоение личности? Вы об этом? — Хедда Гейне не сводила с нее пристального взгляда.

Гизела с готовностью кивнула.

— В данном случае речь идет не о переключении между различными личностями, — поспешила она пуститься в объяснения, заметив ухмылку доктора Фишера. — Я склонна проводить параллель с теми случаями, когда рассматриваемая личность оказывается в неразрешимой ситуации, не видит из нее никакого выхода. Но при этом ей уже невмоготу оставаться такой, какой она является. В итоге человек отбрасывает долги, семейные конфликты и позорные поступки и возрождается в другом месте совершенно иной личностью, свободной от воспоминаний о прежней жизни. Всем нам известно, сколь несчастен был Макс в Химмельстале. Он так и не достиг стадии принятия, сосредоточившись на какой-либо серьезной деятельности, как поступает большинство наших резидентов. И всем вам известно о его неустанных стараниях подкупить и обворожить нас, чтобы мы отпустили его. Равно как и о его отчаянной попытке побега через подземный водовод. И однажды какой-то своей частью — адекватной — он в конце концов осознает, что отсюда ему уже не выбраться. Он лишился свободы из-за себя самого — такого, какой он есть. Другая его часть тем не менее продолжает искать пути выхода. И вот в один прекрасный день он попросту сбегает от себя самого. В личность, которая ни за что не угодила бы в Химмельсталь. В личность миролюбивую, бескорыстную и законопослушную. Образец для нее несколько дней находился у него перед глазами, к тому же он знал этого человека с самого детства — это его родной брат. И когда брат уезжает, он воссоздает его образ и вбирает в себя его личность.

На лицах вокруг стола отображался весь спектр ожидавшихся ею эмоций: скептицизм, замешательство, заинтересованность, насмешка. Лишь доктор Калпак казался совершенно безучастным, просто сидел себе, потупив свои миндалевидные глаза. Гизела сосредоточила взгляд на самом благожелательном молодом мужчине — приглашенном исследователе, с которым не была лично знакома, — и добавила:

— Процесс это подсознательный, ни в коем случае не сознательный. Но он упростил его утверждением, будто его брат, который старше его на два года, на самом деле является близнецом.