При Совете вскоре были созданы и другие отделы, которые брали на себя решение некоторых вопросов жизни города и губернии. В основном руководили отделами меньшевики и эсеры, а в свои помощники и исполнители они брали депутатов из простых. В результате такой активности Совет уже не мог разместиться в здании Глуповской думы и поэтому в полном составе перешёл через Александровский сквер и занял здание бывшего Дворянского собрания, влив в свои ряды какое-то городское учреждение, размещавшееся в этом же здании.

Председатель Глуповского совета Хренский был очень популярен в рядах головотяпской интеллигенции. Дамы были от него в восторге. Он развёл бурную деятельность.

Первое: он заставил обывателей за их же собственный счёт украсить улицы революционными лозунгами, начертанными мелом на полосках красного ситца: «Да здравствует революция!», «Да здравствуют Временное правительство и его верный друг Хренский!», «Свобода, равенство, братство, сестринство», «Долой царя!» и др. Жители улиц, на которых не будет таких растяжек, будут признаны контрреволюционерам, и «на них будет наложено соответствующее революционное наказание». Что именно за наказание, никто не знал и знать не хотел, поэтому растяжки появились мгновенно по всему городу.

Второе: он внёс в Совет предложения о том, что улицы надо переименовать, – с тем чтобы всяким там Большим Дворянским и Николаевским на смену пришли Малые Революционные и Февральские улицы. Кроме того, он предложил снести все памятники царям и царицам, которые были понаставлены по всей Глуповской губернии.

Совет обсуждал все эти предложения несколько месяцев. Обсуждения были бурными и хаотичными. На трибуну выходил любой желающий и говорил, что хотел. Один депутат из гимназистов предлагал писать название улицы Малой Революционной с большой буквы «М». Но тут же выходил грамотей из слободы, который говорил о том, что «не надо нам больших букв! Хватит, натерпелись! Это тебе, сопляк, не царский режим!» И лез в драку. Так что прения были длинными и бурными, с переходом на личности и драки. Во время заседаний все отчаянно курили, грызли семечки, закусывали и плевали на пол.

Не решился Совет сразу снести памятники. Мнения были ещё более противоположными, чем по вопросу о переименовании улиц. «Мало ли что случится. Он же памятник, ему ничего не будет, а нам может и попасть». Общее мнение сводилось к тому, чтобы памятники перекрасить в другой цвет и дать им другое временное название. Например, памятник Екатерине Второй перекрасить в розовый цвет и поместить табличку: «Аллегория обжорства», а памятник Николаю Второму перекрасить в синий цвет, увеличить с помощью гипса бороду и назвать Нептуном или Перуном (последнее – предложение местных славянофилов). Но после многомесячных дебатов и эти предложения не прошли – для решения не хватило нескольких голосов, и памятники оставались до поры до времени нетронутыми. На всякий случай. Память о том, как отец Ани-Анимикусова велел пороть всех, кто не успевал при встрече с городовым пасть ниц, ещё сохранилась. Тогда неизвестные жители города по ночам претворяли это не утверждённое Советом решение в жизнь, перекрашивая памятники и прикрепляя им бороды.

Дума тем временем самораспустилась. Было это так. Собрались думцы в здании Думы, но в комнате справа от входа. Кто-то из думцев и предложил:

– Давайте создадим Временный комитет, и пусть он, так же как и Временное правительство, приведёт Глуповскую губернию к Учредительному собранию! Надо телеграфировать Временному правительству и получить от него официальное подтверждение наших полномочий. А тогда мы – власть!

Предложение всем понравилось, думцы сформировали Временный комитет во главе с Ани-Анимикусовым, и этот комитет взял в свои руки губернские финансы и власть, издав по этому поводу соответствующее распоряжение. После этого Дума приняла решение распуститься. И распустилась. Временное правительство из Петрограда телеграфировало в ответ, что оно подтверждает полномочия Временного комитета как единственного органа законной власти. Эта телеграмма была напечатана во всех местных газетах, и народ опомнился. Все со слезами на глазах радовались тому, что власть в твёрдых и достойных руках.

Вообще надо сказать, что председатель Временного комитета Ани-Анимикусов, по мнению думцев, был демократом до мозга костей, хотя и приходился внуком тому самому губернатору Ани-Анимикусову, который в своё время при царском режиме Николая Павловича заставлял всех жителей губернии, даже дворян и арестантов, каждое утро ровно в девять часов кричать во весь голос: «Я очень люблю своего губернатора!» А тех пятерых, кто, по мнению полицейских чинов, кричал тише всех, велел заковывать в кандалы и отсылать в Сибирь как бунтовщиков либо брить в солдаты.

Демократизм Ани-Анимикусова (внука) проявлялся в том, что он, во-первых, никого не заставлял по утрам кричать, что его любят, а во-вторых, выслушав собеседника, по окончании беседы всегда реагировал одним и тем же очень демократическим восклицанием:

– Да неужели?!

Такой демократизм, конечно, поражал глуповских думцев, и они решили, что лучше, чем князь Ани-Анимикусов, никто руководить ими и губернией не будет. Так и произошло.

Узнав о создании Временного комитета в Глупове и о том, что к нему переходят в подчинение губернские финансы и власть, губернские чиновники во главе с Копейкиным собрали делегацию и отправились к Ани-Анимикусову с хлебом и солью, естественно. Копейкин, прослезившись, дрожащим от умиления голосом произнёс речь о том, что только постепенный переход от царского режима к народной демократии даст глуповскому народу счастливое будущее, просил Ани-Анимикусова твёрдо идти к этой благостной цели. Ани-Анимикусов никак на речь не отреагировал, хлеб жевать не стал, а просто взял его из рук Копейкина и, сказав: «Да неужели?», распорядился передать хлеб и соль в местный госпиталь для раненых солдат.

Будучи председателем Временного комитета, Ани-Анимикусов не изменил своему демократическому стилю и на каждом прошении или распоряжении, которое ему, как Председателю, приносил бывший камердинер, а теперь комиссар по внутренним делам Митрофан, в верхнем левом углу наискосок аккуратным почерком писал: «Да неужели?!» и ставил число и подпись.

Вначале такое проявление демократизма в документообороте поставило глуповцев в тупик. На несколько дней жизнь в городе замерла, потому что решения не принимались: как, например, понимать эту визу на прошении о выделении в местный госпиталь, где лечились раненые солдаты с германского фронта, трёх пудов гречневой крупы? Но в скором времени губернские чиновники во главе с Копейкиным, работавшие в канцелярии ещё с незапамятных времён дедушки Ани-Анимикусова, научились правильно понимать мнение Председателя, к чему их подтолкнул Митрофан, который, почесав в задумчивости нос, объяснил, что демократический стиль барина позволяет народу самому решать, как поступать. Поэтому, если народ поставит запятую после слова «да», то получалось утверждение и следовало выдать три пуда гречки просителю, а если запятую не ставить, то крупу выдавать и вовсе не следовало. Ориентируясь на интересы города и являясь, безусловно, народом, чиновники ставили или не ставили запятую на визах Ани-Анимикусова на прошениях и распоряжениях и продолжали процветать в личном плане, хотя костлявая рука всеобщей разрухи уже твёрдо сжимала продовольственное горло губернии.

Опомнившись, губернский Совет во главе с Хренским попытался было сам издавать всякие декреты, обязательные для исполнения, но обыватели недоумевали, поскольку поверх этих декретов красовалось неизменное Ани-Анимикусово «Да неужели?!». Причём деятели Совета, в отличие от чиновников, не догадывались манипулировать запятой на этой визе. Поэтому обыватели сами решали, кому подчиняться: решениям Совета или Временного комитета, в зависимости от того, что было выгоднее. Было это очень удобно и демократично, вот только гречка, мука и сало исчезали с общественных складов и появлялись у спекулянтов. А что поделаешь? Закон сообщающихся сосудов в экономике работает не хуже, а порой даже лучше, чем в физике: здесь убывает, а там прибавляется…