Рябинин Гавриил Адамович единогласно был выбран председателем исполкома Глуповского губернского совета или, как его потом любовно называли сами глуповцы, Всеглуповским старостой. Поскольку в партии большевиков он не состоял, то Зойка Три Стакана велела принять его в партию задним числом – тем самым, когда он с ней впервые встретился в Отливе. Так Рябинин стал старым глуповским большевиком задним числом.
Ему, его жене и трём сыновьям, которые имели отсрочку от службы в армии по здоровью (как об этом уведомляла справка с печатью, подписанная председателем Отливского сельсовета Г.А. Рябининым), подобрали хорошую семикомнатную квартиру в центре города в пятиэтажном доме, в котором до революции жили высшие сановники царского Глупова, а теперь – ответственные работники советской власти из высшего эшелона этой власти.
Рябинин подписывал все нужные распоряжения от лица исполкома Совета и проводил эти решения через Президиум, а Зойка Три Стакана их сразу же и исполняла. Впрочем, довольно часто было всё наоборот: сначала Зойка Три Стакана проводила в жизнь решения исполкома Совета, а потом эти решения появлялись на свет.
– Диалектика! – подняв указательный палец правой руки вверх, говорил по этому поводу сам Рябинин.
В пылу революционных преобразований Зойка Три Стакана понасоздавала в исполкоме комитеты, отделы, подотделы и т. п., в которые набирали для работы исключительно политически грамотных, то есть малоимущих рабочих или убежавших из деревни бедняков-крестьян, а иногда и солдат, комиссованных по ранению из Красной армии. Это были в основе своей люди малограмотные, которые с большим трудом писали и считали, но быстро понимали, что такое власть и как ею распоряжаться в своих интересах, – при необходимости они доставали из штанин наганы и маузеры (а иногда, за неимением этого, просто кулак) и кричали:
– Я покажу тебе кузькину мать!
Кузькин, который был комиссаром по работе с комбедами, надо сказать, очень любил свою мать и не допускал до массового осмотра головотяпами своей матери. Как и все руководители советской власти, он жил в том же самом элитном пятиэтажном доме. Но, как он сам говорил, «из соображений безопасности» мать к себе жить не пускал – она жила в комнатушке в старом деревянном бараке. Продуктами и самогоном Кузькину мать снабжали в полном достатке. Для того чтобы это не выглядело как некое иждивенчество, Кузькин устроил свою мать на работу в тюрьму Глуповского ЧК. Поскольку она была безграмотной, то в её обязанности входила уборка тюремных помещений после того, как их очередных сидельцев либо расстреливали, либо отправляли в концлагеря куда подальше. Для скорости убирать помещения Кузькина мать начинала ещё при сидельцах, до объявления им приговора, со словами: «А вот скоро это место и освободится! Все встаём к стенке и не мешаем мне мыть полы!» Увидеть Кузькину мать в тюрьме стало недоброй традицией. Оставшиеся в живых узники впоследствии вспоминали это и, грозя кому-нибудь, приговаривали: «А вот я покажу тебе Кузькину мать!»
Система местных органов советской власти в Глупове и губернии была представлена исполнительными комитетами губернского (25 человек), уездных (по 20 человек на каждый уезд), городских (15 человек в каждом городе) и волостных (по 10 человек в каждой волости) Советов. В деревнях работали комбеды и сельсоветы, в которые входили председатель сельсовета, товарищ председателя и секретарь. А кроме этого, работали реввоенсоветы, реввоенкомитеты, штабы, комиссариаты и проч.
Простые глуповцы, глядя на огромное воинство советских чиновников, качали в изумлении головами и говорили:
– Вот поди-ка! Рвань да пьянь, не умеет правильно ни говорить, ни мыслить, а занимает пост комиссара, жрёт и пьёт за пятерых, ездит на извозчиках и портит воздух!
Впрочем, тут же добавляли:
– Мы люди тёмные, повиноваться должны власти, уж какая она ни на есть!
Социализм по-кузькински (в соответствии с его брошюрой «Социализм как детский возраст коммунизма») действительно привёл экономику Головотяпии к полному краху: почти две трети своих потребностей жители городов Головотяпии покрывали за счёт украденного с предприятий.
Глуповцы, буквально понявшие лозунг большевиков «грабь награбленное», в первые же месяцы советской власти в массовом порядке стали грабить имущество предприятий и мастерских, на которых они работали. В считаные дни они растащили по домам сырьё, топливо, орудия труда, полуфабрикаты и готовую продукцию. К моменту прихода в Глупов Белоглуповской армии все предприятия города представляли собой абсолютно пустые помещения, в которых были вырваны даже электрические провода. Фабриканты, вернувшиеся вместе с белоглуповцами, правдами и неправдами восстановили готовность фабрик к работе, в том числе и массовыми обысками в домах рабочих в поисках украденного с фабрик. Были даже первые пробные пуски работы лыковязального комбината и пеньковой фабрики, но тут в город вошли красноглуповцы – и фабрики вновь временно остановились. Правда, в этот раз рабочие Глупова побоялись всё растаскивать по домам – уж очень больно их секли жандармы Елизаветы за каждую украденную с фабрики вещь.
Зойка Три Стакана среди первых мероприятий советской власти распорядилась установить на фабриках, заводах и железнодорожных мастерских рабочий контроль из числа большевиков, естественно. Старорежимные спецы, которые либо не успели убежать, либо приняли с энтузиазмом советскую власть, осуществляли руководство этими производствами, но рабочий контроль отчаянно мешал им это делать, суясь во все вопросы своим пролетарским носом.
Первое, что сделали профсоюзы вместе с рабочим контролем, – так это уничтожили разницу в оплате труда рабочих (высококвалифицированных и неквалифицированных), что вызвало резкую критику со стороны спецов. Тогда и спецам стали платить столько же – будут знать, как болтать! А поскольку работа в большей части на фабриках не была сдельной и все рабочие получали одинаково вне зависимости от квалификации, опыта и количества произведённой продукции, первыми возмутились квалифицированные рабочие, которые в старые царские времена, получая хорошие зарплаты, были «белой костью» пролетариата – имели добротные дома в рабочих слободах, хорошо одевались и книжки читали. Их возмущение легко понять: мол, мы работаем и лучше, и больше, и качественнее – так почему же нам платят так же мало, как и чернорабочим?
На это им партийцы ответили:
– А где же революционная справедливость? Мы что – хотим, чтобы у нас были и бедные, и богатые? Как при старом режиме? Нет, не хотим. Значит, все должны быть равны – и в возможности одинаково хорошо трудиться, и в возможности получать одинаковые карточки. И ваша революционно-пролетарская сознательность, а не размер карточки, должна вести вперёд, к тому, чтобы вы работали лучше, чем прежде, – ведь теперь вы работаете не на пузатого фабриканта, а на рабоче-крестьянскую советскую власть!
Тогда квалифицированные рабочие перестали активно работать, а просто делали вид, что работают, и в основном отсиживали время на рабочих местах, либо что-либо изготавливали, как тогда стали говорить «налево». Объёмы производства на предприятиях Глупова ещё больше падали. Не отставали по уровню падения производства и железнодорожные мастерские.
Для того чтобы рабочие с голодухи не разбежались, руководители предприятий, по согласованию с властью, стали выдавать часть зарплаты (а она ещё существовала как пережиток прошлого) натурой: лыковязальный комбинат выдавал лыко, а также лапти и лукошки из него; пеньковый завод – пеньковую верёвку и грубую льняную ткань для мешковины; железнодорожные мастерские – железные рессоры, колёса и пропитанные креозотом шпалы. Легче всего в таких условиях было работникам лыковязального комбината и пенькового завода – они обменивали в деревнях Глуповской губернии свою продукцию на еду. А вот работникам железнодорожных мастерских было сложнее – на первых порах крестьяне ещё обменивали железнодорожные колёса на хлеб и сало, поскольку крестьяне думали примерно так: «мало ли что? А вдруг пригодится?». Но через некоторое время крестьяне поняли, что вряд ли им пригодятся тяжёлые железнодорожные колёса или рессоры. Тогда рабочие железнодорожных мастерских, не находя сбыта своим рессорам и не имея никаких заработков, стали голодать и грозились бросить работу. Советская власть пошла навстречу трудящимся и официально разрешила им на своих рабочих местах выпускать продукцию для продажи (дополнительно к основной работе), а не только чинить прохудившиеся вагоны и паровозы. Теперь рабочие мастерских и фабрик Глупова были заняты тем, что из имеющихся на предприятии материалов делали для себя продукцию на продажу: медные зажигалки, ножи, топоры, ломы и т. п. После этого рабочие выделяли из своего круга ходоков, которых отправляли по деревням – обменивать произведённое на хлеб, мясо и овощи. Времени для работы на советскую власть у рабочих почти не оставалось – вагоны не чинились, лыко не вязалось.
