– Матрёшкина!

Матрёшкин взял трубку.

– Слышь, Матрёшкин! Врача этого – Викторова, министра – ещё не расстреляли? Нет? Хорошо. Не расстреливай пока. Бери его дело и дуй ко мне.

Через пять минут Матрёшкин сидел у Зойки Три Стакана, которая листала уголовное дело бывшего министра Головотяпской Республики Викторова Владимира Васильевича. Врач сознался во всём.

– Слышь, Матрёшкин! Варя Круглолицына – оказывается, дочь этого Викторова. Просит не расстреливать его. Говорит, когда диплом врача получал, клятву давал этого, как его… Герократа! По этой клятве всех должен он лечить – и белых, и красных. Ты там того – исправь некоторые показания. Пусть на эти клятвы ссылается. И в организации пусть он будет не начальником штаба, как ты ему наказал написать, а врачом, который по клятве Герострата был принуждён работать в организации. Тогда мы ему расстрел на принудительные работы в госпитале заменим. Не возражаешь?

Матрёшкин не возражал, но попросил дать от реввоенсовета справку по существу вопроса. Зойка Три Стакана тут же написала на бланке реввоенсовета:

«Поскольку бывший министр Головотяпской Республики Викторов Владимир Васильевич давал ещё в дореволюционное время клятву Герострату, то все его действия на посту министра здравоохранения вызваны профессиональным интересом и этой клятвой. Контрреволюции в клятве нет.

Председатель Глуповского реввоенсовета З.А. Розенбам».

Матрёшкин, вернувшись в здание ЧК, вызвал к себе следователя, ведущего дело Викторова, и дал ему задание:

– Ты везде, где можно, допиши, что, мол, работал на Лизку потому, что давал клятву… – Тут Кузькин вытащил из кармана брюк листок от реввоенсовета. – Клятву Герострата, потому и вынужден был лечить всех при Лизке, чтобы клятву не нарушить. Понял?

– Понял!

Следователь прочитал справку реввоенсовета и подготовил как мог, заключение следствия. Удивительным и самым непостижимым образом название клятвы врачей всего мира было трансформировано ещё раз. В личном деле В.В. Викторова есть эта справка, поэтому мне остаётся только привести интересующий нашу историю текст:

«…следующее заключение.

Поскольку бывший министр здравоохранения Головотяпской Республики Викторов Владимир Васильевич ещё до революции был связан с революционными кругами врачей-большевиков-подпольщиков и лично давал клятву товарищу Гидростату, считать его работу в Головотяпской республике на благо делу революции, а его участие в контрреволюционной организации “Глуповские республиканцы” отводилась к лечению отдельных установленных личностей.

Следователь Б.В. Кошкин-Дралов».

Так Викторов был спасён от расстрела и направлен в Глуповский уездный госпиталь главврачом – на исправительные работы.

Стало очевидным, что одновременно быть предисполкома и заниматься созданием комбедов Кузькин не мог – из-за частых отъездов в деревни дела в исполкоме пробуксовывали. Надо было на должность председателя губернского совета выбрать кого-то другого. Но кого и как? Провести очередной съезд глуповских депутатов и позволить глуповцам самим выбрать председателя исполкома, то есть пустить всё на самотёк, Зойка Три Стакана не хотела. Не позволяла Зойке Три Стакана её революционная совесть в условиях диктатуры пролетариата (при отсутствии такового в Глупове) дать возможность крестьянским массам самим выбрать неизвестно кого на эту ключевую должность. Надо было передать власть в Советах проверенному, надёжному человеку, а таковых вокруг не было – все воевали на фронтах Гражданской войны.

В тяжёлых раздумьях по этому поводу Зойка Три Стакана проводила всё время, да придумать ничего не могла.

Во-первых, нужен свой человек, политически согласный с большевиками, а то попадётся какой-нибудь эсер или, чего хуже, меньшевик – не расхлебаешь потом. Вон Болтушкин, которого на съезде выбрали председателем Всеглуповского совета после расстрела Троцким Ситцева-Вражека, позволяет себе не только обсуждать выносимые партией (то есть Зойкой Три Стакана) законы на утверждение, но ещё и вносить в них недопустимые изменения!

Во-вторых, такой должен внушать глуповцам уважение и почтение. Это значит, что он должен быть из крестьян, да и пожилой к тому же.

В-третьих, всё-таки в пылу революционных преобразований много всякого натворила Зойка Три Стакана, в том числе и противозаконного – в частности, льготы и привилегии себе и своим подручным взяла сверх меры. Вдруг новый председатель исполкома начнёт ревизию? Тогда мало не покажется…

Наполненная такими мыслями, Зойка Три Стакана, которая к тому же ещё и тосковала по Камню, решилась отправиться на автомобиле однажды вечером в деревню Отлив, где она с Камнем провела чудесные месяцы перед Большой Глуповской социалистической революцией – медовый месяц. Про Таньку Сохатую и про измену Камня в тех местах она и не вспоминала, а вспоминала только тихие вечера у шалаша, когда они, обнявшись с Камнем, вместе любовались закатом – как утомлённое летним зноем солнце садилось за горизонт в мутные воды Грязнушки. Когда её автомобиль подкатил к покосившимся воротам избы бывшего собутыльника Кузькина, во дворе которого и стоял в своё время шалаш, сердце Зойки Три Стакана дрогнуло от нахлынувших воспоминаний. Она открыла ворота, со скрипом приветствовавшие её, и прошла во двор. Изба была заколочена – хозяин избы воевал с белыми по мобилизации, а жены и детей у него, как у непробудного пьяницы, не было.

Шалаш давно разобрали несознательные соседи, а сено скормили местным нереволюционным коровам. Ко двору, привлечённые автомобилем, стали стекаться деревенские мальчишки, а затем и взрослые, вспоминавшие потихоньку Зойку Три Стакана и её революционные вечерние диспуты с местными алкашами за стаканом самогона. Подошёл и Рябинин – тот самый, который предупредил в своё время Зойку Три Стакана о готовящейся измене Камня с Танькой Сохатой. Жители Отлива опасливо стояли в сторонке, боясь, как всегда, любого начальства. Зойка Три Стакана в одиночестве сидела на пеньке и глядела на запад – туда, где вскоре должно было сесть за горизонт солнце.

– Здравствуй, соседка! – прервал одиночество Зойки Три Стакана какой-то высокий худой мужичок с козлиной бородкой и хитрыми глазами. – Чай, опять революцию делать приехала?

– А! Рябинин! – узнала мужичка Зойка Три Стакана. – Здравствуй и ты! А ты чем тут занимаешься? Как живёшь?

– Я-то? Я тут председатель сельсовета. Вот. А ты, я слышал, много хорошего для дела революции сделала. Лизку выгнала, да и её папашу-князя – того… Мы тут все гордимся, что ты у нас некоторое время в подполье скрывалась. Помним, как ты за революцию агитировала.

– Спасибо, Рябинин, на добром слове. Да вот только в городе помощников мало – все на фронт ушли, а работы невпроворот! – И, посмотрев на Рябинина, вдруг сообразила: – А что, Рябинин, не пойдёшь-ка ты к нам, в Глуповский губернский совет, председателем исполкома? А? Вместе-то мы с тобой много всего хорошего для народа сделаем, а?

Рябинин был человеком тёртым – быстро сообразил, что нежданное счастье ему само в руки плывёт.

– Почему бы и не пойтить, если ты просишь? Только народ выберет ли? Я ведь человек маленький, особых заслуг перед революцией у меня нет…

– Выберут, выберут, не беспокойся! И заслуги найдутся!

И точно – выбрали. Собрался внеочередной съезд Советов, посвящённый вопросам продразвёрстки, а тут Зойка Три Стакана и говорит: мол, партия предлагает на должность председателя исполкома Глуповского губернского совета кандидатуру известного большевика, ленинца, подпольщика со стажем, который в последнее время успешно и плодотворно работал председателем сельского совета в Отливе, – товарища Рябинина.

Рябинин встал. Его бородка и весь крестьянский вид (а был он в лаптях и армяке) всем очень понравились.

– Есть ли другие кандидатуры?

Меньшевики и эсеры, которые ещё были в составе Совета, были не подготовлены к такой постановке вопроса и других кандидатур выдвинуть не успели, а крестьяне, которых было больше половины в составе губернского совета, обрадовались: свой, деревенский!