Ветер начал стихать, и небо местами прояснилось. Но волны всё ещё бесновались у берега под скалами, ревели и ухали, и шлюпке подойти нельзя было. А вертолёт прилетел и опустился на площадке около маяка. Ветер от лопастей вымел площадку лучше всякого дворника.

Из гондолы выскочил врач с медицинским саквояжем. Два доктора разговаривали на свои, вряд ли доступные нам темы, а потом прилетевший доктор пожал корабельному доктору руку. Он сказал капитану Чугунову:

— Оказывается, и среди нас, хлипких докторишек, встречаются покорители стихий!

— Уж лучше покоряйте болезни, — сказал капитан Чугунов.

Вера Ивановна чувствовала себя уже полегче, могла поворачивать голову, отвечать на вопросы и пить бульон. Её погрузили в вертолёт, чтобы долечить на материке, в хороших условиях.

Когда механик уже включил двигатель, а пилот собрался залезать в свою кабину, к нему подошёл капитан Чугунов и сказал:

— Видите вон тот корабль в море?

— Вижу корабль, — сказал пилот, приглядевшись.

— Подвезёте?

Пилот задумался.

— Подвезти-то недолго, — сказал он, сдвинув на лоб свою пилотскую фуражку. — Да только сумеете ли высадиться на этот корабль? Дело крайне сложное.

Николай Иванович усмехнулся и сказал:

— Насчёт «высадиться» у нас имеется кое-какой опыт.

И велел доктору собираться.

Доктор собрал в медицинский саквояж свои инструменты, положил сверху белый халат, застегнул замочек и, вздыхая, полез в кабину вертолёта, где всё тряслось, трещало и гудело. Пилот включил полётную скорость, и вертолёт взмыл под серые тучи. Вера Ивановна спокойно спала на удобной койке, пристёгнутая к ней двумя ремнями.

Капитан Чугунов прильнул к окошку и смотрел на оставшегося внизу начальника маяка. Тот стоял неподвижно и следил глазами за полётом машины. И тогда Николай Иванович с радостью подумал о том облегчении, которое испытывает сейчас начальник маяка, о его жене Вере Ивановне, которая осталась живой, благодаря тому, что… Здесь пришли такие мысли, о которых Николай Иванович никогда и никому не сказал бы из скромности, но, хотя он всегда мог запретить себе сказать что-то, думать он мог запретить себе далеко не всегда. Он подумал, что если бы не решился высадиться в такую бурю на остров, если бы не рискнул собой и доктором, если бы не пожертвовал хорошей моторной шлюпкой, Веры Ивановны уже не было бы в живых. Никто не смог бы помочь ей, и начальник маяка сейчас испытывал бы невыносимое горе, плакал бы их сын Вася, и ещё много людей на острове и в других местах были бы глубоко опечалены. «Это большая радость, самая главная радость на свете — спасти человека», — подумал он. И сразу же смог запретить себе думать на эту тему дальше, потому что выходило слишком уж, по его понятиям, нескромно.

Он улыбнулся и обнял сидящего рядом доктора.

— Вы молодчина, — сказал он. — Вы настоящий моряк.

— Полноте, — ответил доктор с тёплой улыбкой. — Это моя работа.

Вертолёт завис над «Лоцманом» и начал медленно спускаться. Вся команда корабля высыпала на верхнюю палубу и махала головными уборами.

Вертолёт уже висел над самой мачтой.

— Ну-с, попытаемся… — без уверенности сказал второй пилот, открыл дверцу гондолы и сбросил вниз длиннющий верёвочный трап.

Конец трапа болтался над мостиком. Волны подбрасывали корабль, и мостик то касался верёвочного трапа, то далеко уходил от него.

— Говорите, попытаемся? — произнёс Николай Иванович. — Тогда позвольте мне первому.

Он поглядел вниз, покачал головой и улыбнулся. Наверное, ему вся эта затея с вертолётом нравилась. Он вылез из гондолы, уцепился за трап и стал спускаться. Добравшись до конца трапа, он повис на руках, дождался, когда очередная волна подбросит корабль кверху, — и отцепился.

Николай Иванович упал прямо в объятия штурмана Боброва. Они оба повалились на палубу, потом поднялись и пожали друг другу руки.

Капитан Чугунов потёр ушибленное колено и сказал:

— Нет, доктором рисковать не будем.

Он сложил руки у рта и закричал наверх:

— Доктор! Попросите пилота доставить вас на остров Гладкий! Ему тут недалеко, полчаса лететь.

— Хорошо, Николай Иванович! — радостно закричал доктор. — Это вы прекрасно придумали! Благодарю вас от всей души!

Доктор был очень доволен, что не надо ему теперь спускаться по этой страшной верёвочной лестнице, которая болтается из стороны в сторону. Всё-таки он доктор, и не положено ему по должности каждый день покорять стихии. Когда положение безвыходное, он, конечно, не откажется, не струсит, но если можно долететь до твёрдой земли и сойти на неё своими ногами, по-человечески, используя прочный, неподвижный металлический трап, зачем же тогда ему, доктору, болтаться между небом и землёй на какой-то верёвке?

Трап поднялся наверх. Дверца гондолы захлопнулась. Вертолёт полетел в сторону острова Гладкий.

— Все наверх, с якоря сниматься! — скомандовал Николай Иванович.

И через пять минут «Лоцман» пошёл в ту же сторону. Только, если вертолёту лететь полчаса, то кораблю идти отсюда до Гладкого в целых двенадцать раз больше.

Ранней весной, только-только море очистилось ото льда и на берегу расцвели первые мать-и-мачехи, приехал к Сергею Александровичу в гости его родной брат Георгий. Георгий Александрович был большим и даже знаменитым Человеком: он работал скульптором, создавал красивые статуи для садов, шоссейных перекрёстков и Парков культуры и отдыха. Все сады и парки в большом городе, где он жил, были уставлены его произведениями. И за городом, в дачной и сельской местности, тоже стояли его изваяния, но уже пореже.

Весна в этом году выдалась резвая, тёплая и ясная. Дружно поднималась травка и распускались в лесу подснежники. Радостно кричали птички, подбирая веточки и верёвочки для своих гнёзд. А самые сметливые надёргали из изоляции паровых труб синтетической ваты и устлали ею свои лесные домики, уверенные, что птичью братию никто не упрекнёт в хищении государственной собственности. Традиция, конечно, традицией, но удобство для будущих детей — это первая родительская забота. Пусть будет синтетическая вата вместо традиционного прелого сена, если так мягче и гигиеничнее.

Георгию Александровичу сразу понравилось на острове.

— Представь себе, Сергей, — говорил он брату, всходя на высокие камни над морем, под которыми вспухали, обрушивались и гремели зелёные валы прибоя, — живу я всю жизнь в городе, вижу только дома и автобусы и забыл уже, что на свете существует красота и могучая сила природы. А творить что-нибудь дельное, не повидав и не пережив эту силу и красоту всей своей творческой натурой, просто невозможно. Ничего не выйдет, как ни натуживайся. Это-всё равно, что пытаться пообедать одним винегретом.

— Как прав! — одобрила его слова пролетавшая мимо ворона.

Скульптор долгими часами смотрел на расстилавшееся перед ним море и на проходившие вдалеке неторопливые пароходы и теплоходы. Иногда он что-то бормотал, порой размахивал руками и обратно в свой город не торопился.

В конце мая приехал на остров Вася, на этот раз вместе с другом Аркашкой Слёзкиным.

— Где лодка? — спросил Аркашка, едва ступив на скалистый берег.

Ребята сразу прошпаклевали и покрасили лодку, отважно вышли на ней в море и научили дядю Георгия двум совершенно необходимым умениям: грести вёслами и ловить на удочку разную рыбу.

— Теперь вы не пропадёте и не погибнете при любом кораблекрушении, — сказал Вася. — Только гребите и ловите рыбу, больше ничего не требуется для спасения жизни!