Легенда Вдоль по берегу полями Едет сын княжой; Сорок отроков верхами Следуют толпой. Странен лик его суровый, Всё кругом молчит, И подкова лишь с подковой Часто говорит. «Разгуляйся в поле», – сыну Говорил старик. Знать, сыновнюю кручину Старый взор проник. С золотыми стременами Княжий аргамак; Шемаханскими шелками Вышит весь чепрак. Но, печален в поле чистом, Князь себе не рад И не кличет громким свистом Кречетов назад. Он давно душою жаркой В перегаре сил Всю неволю жизни яркой Втайне отлюбил. Полюбить успев вериги Молодой тоски, Переписывает книги, Пишет кондаки. И не раз, в минуты битвы С жизнью молодой, В увлечении молитвы Находил покой. Едет он в раздумье шагом На лихом коне; Вдруг пещеру за оврагом Видит в стороне: Там душевной жажде пищу Старец находил, И к пустынному жилищу Князь поворотил. Годы страсти, годы спора Пронеслися вдруг, И пустынного простора Он почуял дух. Слез с коня, оборотился К отрокам спиной, Снял кафтан, перекрестился – И махнул рукой. 1843 г. Лихорадка
«Няня, что-то всё не сладко! Дай-ка сахар мне да ром. Всё как будто лихорадка, Точно холоден наш дом». «Ах, родимый, бог с тобою: Подойти нельзя к печам! При себе всегда закрою, Топим жарко – знаешь сам». «Ты бы шторку опустила… Дай-ка книгу… Не хочу… Ты намедни говорила, Лихорадка… я шучу…» «Что за шутки спозаранок! Уж поверь моим словам: Сёстры, девять лихоманок, Часто ходят по ночам. Вишь, нелёгкая их носит Сонных в губы целовать! Всякой болести напросит, И пойдёт тебя трепать». «Верю, няня!.. Нет ли шубы? Хоть всего не помню сна, Целовала крепко в губы – Лихорадка ли она?» 1847 г. Людские так грубы слова… Людские так грубы слова, Их даже нашёптывать стыдно! На цвет, проглянувший едва, Смотреть при тебе мне завидно. Вот роза раскрыла уста, – В них дышит моленье немое, Чтоб ты пребывала чиста, Как сердце её молодое. Вот, нежа дыханье и взор, От счастия роза увяла И свой благовонный убор К твоим же ногам разроняла. 1889 г. Люди нисколько ни в чём предо мной не виновны, я знаю… Люди нисколько ни в чём предо мной не виновны, я знаю, Только я тут для себя утешенья большого не вижу. День их торопит всечасно своею тяжёлой заботой, Ночь, как добрая мать, принимает в объятья на отдых. Что им за дело, что кто-то, весь день протомившись бездельем, Ночью с нелепым раздумьем пробьётся на ложе бессонном? Пламя дрожит на светильне – и около мысли любимой Зыблются робкие думы, и все переходят оттенки Радужных красок. Трепещет душа, и трепещет рассудок. Сердце – Икар неразумный – из мрака, как бабочка к свету, К мысли заветной стремится. Вот, вот опалённые крылья, Круг описавши во мраке, несутся в неверном полёте Пытку свою обновлять добровольную. Я же не знаю, Что добровольным зовётся и что неизбежным на свете… 1854 г. Моего тот безумства желал, кто смежал… Моего тот безумства желал, кто смежал Этой розы завои, и блёстки, и росы; Моего тот безумства желал, кто свивал Эти тяжким узлом набежавшие косы. Злая старость хотя бы всю радость взяла, А душа моя так же пред самым закатом Прилетела б со стоном сюда, как пчела, Охмелеть, упиваясь таким ароматом. И, сознание счастья на сердце храня, Стану буйства я жизни живым отголоском. Этот мёд благовонный – он мой, для меня, Пусть другим он останется топким лишь воском! 25 апреля 1887 г. Майская ночь Отсталых туч над нами пролетает Последняя толпа. Прозрачный их отрезок мягко тает У лунного серпа. Царит весны таинственная сила С звездами на челе. Ты, нежная! Ты счастье мне сулила На суетной земле. А счастье где? Не здесь, в среде убогой, А вон оно – как дым. За ним! за ним! воздушною дорогой – И в вечность улетим! 1870 г. Кричат перепела, трещат коростели… Кричат перепела, трещат коростели, Ночные бабочки взлетели, И поздних соловьёв над речкою вдали Звучат порывистые трели. В напевах вечера тревожною душой Ищу былого наслажденья – Увы, как прежде, в грудь живительной струёй Они не вносят откровенья! Но тем мучительней, как близкая беда, Меня томит вопрос лукавый: Ужели подошли к устам моим года С такою горькою отравой? Иль век смолкающий в наследство передал Свои бесплодные мне муки, И в одиночестве мне допивать фиал, Из рук переходивший в руки? Проходят юноши с улыбкой предо мной, И слышу я их шёпот внятный: Чего он ищет здесь средь жизни молодой С своей тоскою непонятной? Спешите, юноши, и верить, и любить, Вкушать и труд и наслажденье. Придёт моя пора – и скоро, может быть, Моё наступит возрожденье. Приснится мне опять весенний, светлый сон На лоне божески едином, И мира юного, покоен, примирён, Я стану вечным гражданином. 1859 г. |
