Я выдохнула, расслабившись, открыв глаза. Свет больно резанул, я сморщилась, но удержала стон. Огляделась. По обе стороны от меня обитые розовым атласом невысокие стенки. Мороз прошел по коже, когда догадалась, где я лежу.

Надо выбираться, пока никто не вошел.

Не с первой попытки, обливаясь потом от натуги, смогла уцепиться неверными пальцами за край и попыталась сесть.

— Антон, какого лешего! Где вы все? — тишину разорвал визгливый голос.

Вопила новая посетительница, которую не остановила табличка о закрытии. Эту бы и БТР не остановил. Я снова впала в прострацию, не могла поверить, что слышу ее голос. В своих рассуждениях даже не представляла себе, что все может быть ее рук дело. Может потому что когда-то не восприняла ее угрозы всерьез?

Пальцы разжались, и рука упала обратно. И вовремя, по каменному полу дробно застучали каблучки. На меня повеяло французской дорогой классикой Шанель, сейчас кажущейся омерзительной. Физически чувствовала на себе цепкий, с каждым мгновением становящийся все более довольным взгляд. Замерла, не зная, как поступить. Надо мной нависала она — заказчица моего кошмара.

— Наконец-то, — выдохнула она, не скрывая радости. — Ты, тварь, тут, где и должна быть. Я пообещала тебе, что закопаю и выполнила обещание. А ты не поверила. Думала, я тупая, ревнивая истеричка? — она сделала паузу, точно ждала, что я отвечу. — Запомни, я всегда держу слово, — я почувствовала на лице теплое дыхание. — Я знаю, что ты меня слышишь и все понимаешь. Тебя ждет скорая смерть, но я хочу чтобы ты знала… Не стоило вставать на моем пути. Я предупреждала, что братья Шалые мои. Но ты, выскочка, решила влезть. Деревенщина решила стать леди, в театр приперлась, — она зарычала. — Театр — это была последняя капля… Юлька давно предупредила меня о тебе. И я сразу ей поверила. Юлька еще ни разу не ошиблась. Я-то не ты, тупая, и подготовилась. Хоть ты, бледная тень голодранки, не достойна быть Шалой, но тебе как-то удалось влезть к нему в постель, — она вновь замолчала. А я пыталась дышать через раз, чтобы себя не выдать невольным движением или гримасой. — Антон… Я легко нашла этого олуха готового ради денег на все, ждал лишь моей отмашки.

Она замолчала, а я услышала истошный лай собак, доносившийся с улицы. Изабелла тоже прислушивалась к нему, но не сочла опасным и, уверенная, что жить мне осталось недолго, в лучших традициях романов, продолжила монолог-исповедь, важный для психопатов не меньше, чем сама смерть врага. Показать себя гениальным, легко переигравшим врага, насладиться минутой триумфа — в этом смысл, а не в физическом уничтожении.

— Я столько лет делала все, чтобы стать Шалой, на такое пошла, на такое… — она не договорила. Я лишь слышала ее порывистое, взволнованное дыхание. — Я так хотела… старалась ему нравиться, чтобы понял, что я лучшая на роль его жены. Но она меня опередила… Юлька… — Изабелла с ненавистью выплюнула имя соперницы. — Как же она меня раздражала… И ее беременный живот, возле которого Шалый крутился ужом, стараясь выполнять ее прихоти… И она… позволяла, как королева… А я… молилась на него, — Белла точно одержимая глупо пробормотала проклятия в адрес Юлии Шалой. — Не оценил… они никогда не ценят настоящие чувства… И я… поклялась, что он любой ценой станет моим, — сумасшедшая провела ногтем по краю гроба, царапая полировку с мерзким звуком и негромко продолжила:- Она и ребенок заняли мое место… Я стерплю такого. Мое — это мое. И я толкнула ее с лестницы. Надеялась, что она свернет себе шею. Ждала и не вызывала скорую, — снова пауза, а я не знаю, как долго еще продержусь, делая бесстрастный вид, слушая признания убийцы. — Шалый вернулся не вовремя, точно почувствовал и вызвал врача. Ее увезли без сознания, а там, в той же больнице уже рожала жена братца, — вновь остановка и мерзкий, выводящий из себя скрежет по полировке. — Она выжила и ребенок тоже. Но я знала, если мальчишки не станет, Юлька долго не протянет. Горе ее добьет, и я получу своего мужа…. Я сама его, когда медички ушли… он был такой мелкий… — в голосе послышалась брезгливость на грани отвращения, — не жилец…Дело было сделано, но появился другой, живой, — в голосе звенела ярость. Я же замерла, понимая, что Изабелла избавилась от ребенка Юли. Вот только какой Юлии. Затаив дыхание, боясь пропустить слово, ждала, что она назовет имя брата, совершенно забыв про свое плачевное положение. — Они меня переиграли, но лишь отсрочили неизбежное. Она все равно потеряла Шалого, уступая его мне. Так и сказала, уходя… А тут ты! — гневно воскликнула Изабелла. — Пора с тобой кончать, нищенка! Где этот пульт?

Я почувствовала, как гроб качнулся и медленно пополз. С характерным лязгом разошлись створы печи. С ужасом поняла, что сейчас попаду в топку, распахнула глаза. Надо мной склонилось перекошенное злорадством лицо Изабеллы. Она потрясала пультом и довольная сделанным, смеялась.

Страх предал силы. Моя рука метнулась вверх и намертво впилась ей в горло, вторая в руку, перехватывая запястье с пультом. Это был мой единственный шанс, и я не могла его потерять. Смех замер в горле убийцы. Глаза испуганно распахнулись, лицо перекосило в диком страхе. Она рванула от меня, пытаясь вырваться. Но хвала ее фитнесу и моей бульдожьей хватке, я не расцепила пальцы, и она меня вырвала из страшного ложа. Не удержавшись на ногах, под моим весом рухнула на пол и забилась подо мной, продолжая хрипеть в попытках вырываться.

Дарья

Медленно приходила в себя в отдельной палате одной из частных клиник столицы. В сотый раз взгляд бесцельно обегал белое пространство, не цепляясь за больничный интерьер, и замирал на окне. Ничего не хотелось. После перенесенного нервного напряжения телом завладела полная апатия. Лежа в одной позе, следила, как день сменяют сумерки, стараясь ни о чем не думать.

Мысли то уплывали, то отдельными кадрами вспыхивали лица и события прошедшей ночи. Похищение и несколько часов кошмарного паралича в ожидании смерти… Признания Изабеллы… Собственное отчаянное спасение… Истерично визжащая женщина и исчезающий в топке печи гроб… Крики… Два выстрела… Внезапное появление Сергея и раненого в плечо Романа… Появление скорой и полиции… Снова Сергей, несущий меня на руках в машину скорой помощи… Сергей, разговаривающий с врачами… Анализы, неприятные процедуры, капельницы, уколы… Перепуганный Денис и Вадим, бледный как полотно Максим.

Жуткая какофония из лиц и событий. Этот день стоил мне десяток лет и первых седых волос. Его я точно повторять не хочу. Мое сегодняшнее спасение — это чудо. Понять не могу, откуда у меня взялись силы все это вытерпеть и преодолеть и действовать. На мужских руках накаталась до отвращения.

В соседней палате в себя приходил Роман. Ранение в руку легкое, но его оставили на ночь под наблюдением. Он не особенно сопротивлялся. Кажется, приглядел себе одну из хорошеньких медсестер, приставленных ухаживать за состоятельным болящим. Не удивлюсь, если сейчас в соседней палате идет "кино для взрослых". Этот братец Шалый не из тех, кто теряет возможности. Раньше я бы осудила его, но после пережитого сегодня, вряд ли. Жизнь такая хрупкая, как оказалось.

— Не спишь еще? — дверь скрипнула, и на пороге нарисовался… Роман. В первую секунду, услышав голос, подумала на Сергея и обрадовалась позднему визиту. Мне понравилось чувствовать на себе его заботу и страх за себя. Но я обманулась. У Сергея оказались дела важнее, чем его создающая проблемы помощница. — Можно к тебе?