Скорость самолёта резко упала. До назначенной точки посадки-дозаправки оставалось лететь с полчаса. Самолёт потряхивало, но летели мы относительно ровно. Андрей сообщил, что где-то под нами начинается шоссе. Мы начали снижаться. Сели.

Пока Андрей разбирался, где именно мы находимся, мы с танкистом пытались разобраться с французским двигателем.

Пока разбирались – наступило утро. Мы скатили наш самолёт с шоссейной дороги, но место было довольно открытое, потому нас видно было все-равно. Показалось несколько грузовиков. Один с солдатами, три чем-то гружённые. За рулём сидели немцы в полевой форме вермахта. Не СС, уже хорошо. Проехали мимо нас, но потом решили остановиться.

Из кузова выпрыгнуло два солдата и направились к нам.

– Тебе не страшно, политрук? – спросил меня Матвей.

– Страшно, Матвеюшка, ещё как страшно, но поскольку мне известно, что из труса может сделать героя, только трусость рядом стоящего, ну в нашем случае лежащего, то вот так ты и станешь героем у меня.

– С этим всё понятно, а вот с эти, что будем делать, политрук? – спросил меня Матвей и кивнул головой в сторону колонны фрицев, – мы в засаде, или как?

– Примитивизм засады заставляет топтаться на месте, а я за развитие, – ответил я и продолжил, – мне страшно Матвей за наши ещё молодые жизни, скажи ты хоть немного имеешь представление о стратегии?

– Хрестоматийно, в терминологии – да, имею, политрук, но практики категорически не хватает. Есть у тебя предложения?

– Есть, Матвей, – ответил я и оглянулся на самолёт, там я увидел, что наша группа услышала и увидела происходящее и все без паники начали готовиться к приходу незваных гостей, потом продолжил, – Сейчас, когда они подойдут к нам, а им придётся спуститься в небольшой овраг, в нашу зелёную зону, и исчезнут из поля видимости своих коллег, тут я им на своём, немецком с берлинским акцентом, предложу экскурсию по нашему французскому самолёту, ну, я думаю, что к тому времени, они уже будут в виде покойников. Потом я переоденусь в форму одного из убитых фрицев и пойду с белым флагом сдаваться к остальной, довольно многочисленной компании, которая резвится возле грузовиков, по-моему, даже собрались поиграть в футбол, и, я тебя уверяю, Матвей – они не поймут, что происходит и стрелять не будут однозначно, по крайней мере, в вас, в меня – не уверен. Далее, мне представится шанс, и, если интенсивностью натиска я сумею преодолеть порог их сомнения в моём странном появлении, то успех гарантирован.

– Политрук, они могут понять, по твоим не всем зубам во рту, что здесь что-то не чисто! – пошутил, прищурившись Матвей.

Фрицы шли вразвалочку, медленно, как не фрицы. До нас ещё было им идти пару минут.

– По зубам можешь не шутковать, Матвеюшка, чем меньше во рту зубов, тем больше времени есть на анализ речи. С возрастом я стал ревностным приверженцем минимализма, оставив одну пару немецкой обуви и одну немецко-фашистскую гимнастёрку, но если к этому прибавить жизненный опыт, помноженный на количество прочитанных книг и декор в виде медали «За Отвагу», в результате ты имеешь интересного собеседника на какое-то время, недостаток которого теряется на фоне грамотно изложенной речи, ну пока одного из нас не убьют.

– А если двух сразу убьют? А, Наум?

– Не, двух сразу не убьют, даже у пули есть свой порядок отбора дураков.

– Так ты что, считаешь нас дураками?

– Нет, не я. Пуля считает нас дураками. И Гитлер. А мы считаем себя умными. Только философы считают людей и себя дураками, а все остальные считают себя вершиной цивилизации. А я не философ, Матвей.

Когда фрицы подошли к нам ещё ближе, то по их разговору я, да и Матвей поняли, что они не немцы. Они говорили по-русски. Обсуждали между собой, как нас лучше ограбить, потому что, судя по форме – мы не местные, а самолёт транспортный – значит есть чем поживиться. Сел на шоссе – значит поломался и нас никто не ищет. Мы все были в немецких мундирах. Я в офицерской, остальные в солдатской. Немецкий знал один я.

Мы взяли оружие на изготовку.

Русскоговорящие немцы напряглись, явно не ожидали, что их план так быстро раскусят.

Я заговорил первым и на русском:

– Вы чего тут удумали, черти? Готовы поменять профессиональную подготовку на нудную жизненную мораль?

– Вы чего, русские? – спросили, практически хором подошедшие.

– Нет, не русские, мы из разведки, соответственно владеем многими земными языками, включая ваш родной, потому как может пригодиться в самом невероятном случае, включая сегодняшнее солнечное утро. Вы желаете нас ограбить? В центре Германии? Вернее Австрии. Не слишком ли высока цена такому бою? Предполагаю, что те из вас, кто не погибнет, будет рассказывать начальнику концлагеря, какой он был странный, что удумал глупое дело.

– Да вам, наверное, почудилось, упаси бог, нас на такое! – и они посмотрели на мои майорские погоны.

Оказалось, что это солдаты РОА[80] везли продукты, одежду и пополнение к себе в часть, а пополнение у них, как правило было из концлагерей. Те, кто не выдерживал мук ожидания смерти из пленных советских солдат, шли на сделку со своей совестью и фашистами. После недолгих переговоров, они нас приняли за своих и предложили доставить нас в расположение своей армии, что на самом деле нас более, чем устраивало.

Погрузив всё наше имущество и оставив самодельную зажигательную бомбу (мы подозревали, что самолёт могли засечь, и лучше бы он сгорел, так бы и концы в воду, в данном случае, в огонь), которая должна была сработать через часик, полтора.

В машине все были угрюмые. Мы, потому что не очень хотели рядом видеть живых предателей, «власовцы», потому что ехали на фронт – воевать против своего народа …

Как бы я не хотел уйти от этой щекотливой темы – предательства, но не получается. Больно много предателей было за ту войну – полтора миллиона человек – граждан СССР, потому раскрою её, как могу …

Русская освободительная армия генерала Власова была коллаборационистским вооруженным формированием. В соответствии с решением Международного военного трибунала в Нюрнберге, действия этой армии квалифицируются как участие в военных преступлениях нацистов и преступлениях против человечности, а также пособничество им.

Власов – советский военачальник, участник битвы за Москву. В 1942 году, попав в плен, генерал пошел на сотрудничество с немцами, став руководителем военной организации из советских военнопленных и эмигрантов – Русской освободительной армии. В 1946 году он был признан виновным в государственной измене и повешен.

Но не всё так однозначно.

Кто такие военнопленные и какова была причина того самого попадания в плен? В плен попадали по разным причинам – кто раненый, кто по «примеру командира», в условиях, когда в котлах оказывались целые армии …, а принятие решения о вступлении в РОА тоже вопрос довольно сложный.

Попадали туда разными путями и по разным причинам:

1. Обиженные советской властью.

2. Морально неустойчивые.

3. Желавшие спастись из немецких концлагерей, где советских военнопленных морили голодом и холодом. По моему мнению последних было большинство. Хотя деваться им, по большому счёту, и некуда было. Но меньшая часть их наверняка, знала, на что и за что идёт. Остальные, как всегда, пошли «как все»: кто-то – послушал авторитета, кто-то – по дружбе, кто-то – просто от делать нечего …

Многие убедились в прелестях коллективизации и правлении большевиков, многие были просто безграмотными и действовали исходя из стадного чувства.

Из оккупированных стран – европейцев было сформировано не так уж много частей – норвежцы, датчане, голландцы, валлоны – всё по дивизии. Французы – тоже дивизия. Причём, все эти государства официально капитулировали.