Троцкий сам отказался от этого предложения. Разъясняя мотивы отказа на октябрьском пленуме ЦК 1923 г., он ссылался на «один личный момент, не играющий никакой роли в моей личной жизни, так сказать, в быту, имеющий большое политическое значение. Это – мое еврейское происхождение»[47]. Троцкий напоминал, что по этим мотивам он возражал уже 25.10.1917 г. против предложения Ленина назначить его наркомом внутренних дел, считая, что «нельзя давать такого козыря в руки нашим врагам… будет гораздо лучше, если в первом революционном советском правительстве не будет ни одного еврея»[48], ибо в противном случае контрреволюционные силы смогут играть на самых темных предрассудках масс, изображая Октябрьскую революцию «еврейской революцией».
Так же категорически Троцкий возражал с теми же аргументами и при назначении его на посты наркома иностранных дел и наркома по военным и морским делам. Оглядываясь назад, оценивая эту свою позицию, он говорил: «…После всей работы, проделанной мною в этой области, я с полной уверенностью могу сказать, что я был прав… быть может, я мог бы сделать гораздо больше, если бы этот момент не вклинивался в мою работу и не мешал бы. Вспомните, как сильно мешало в острые моменты, во время наступлений Юденича, Колчака, Врангеля, как пользовались в своей агитации наши враги тем, что во главе Красной армии стоит еврей… Я никогда этого не забывал. Владимир Ильич считал это моим пунктиком и не раз так и говорил в беседах со мной и с другими товарищами как о моем пунктике. И в тот момент, когда он предложил мне быть единоличным зампредсовнаркома, я решительно отказывался из тех же соображений, чтобы не подать нашим врагам повода утверждать, что страной правит еврей»[49].
С причиной отказа Троцкий, по-видимому, решил расстаться, когда Ленин в конце ноября – в начале декабря 1922 г. сообщил, что чувствует ограниченность сил, необходимых для руководящей работы, вновь предложив ему пост зампреда Совнаркома. Принципиальное согласие Троцкого на это предложение, вероятно, было обусловлено событиями, развернувшимися после избрания Сталина генсеком, произошедшего после XI съезда (март – апрель 1922 г.), в работе которого Ленин по состоянию здоровья принимал лишь эпизодическое участие, присутствовав лишь на четырех из двенадцати заседаний съезда. Троцкий вспоминал: «Когда на XI съезде… Зиновьев и его ближайшие друзья проводили кандидатуру Сталина в генсеки, с задней мыслью использовать его враждебное отношение ко мне, Ленин, в тесном кругу возражая против назначения Сталина генсеком, произнес свою знаменитую фразу: „Не советую, этот повар будет готовить только острые блюда“… Своему предупреждению Ленин не хотел придавать преувеличенного значения: пока оставалось у власти старое Политбюро, генсек мог быть только подчиненной фигурой»[50].
И далее: «Ленин чуял, что, в связи с его болезнью, за его и за моей спиною плетутся пока еще почти неуловимые нити заговора. Но он готовился дать „тройке“ отпор и начал его давать по отдельным вопросам»[51].
Таким был вопрос о монополии внешней торговли, когда в ноябре 1922 г. в отсутствие Ленина и Троцкого ЦК единогласно принял решение ослабить ее. Узнав, что Троцкий не согласен с принятым решением, Ленин написал ему ряд писем, пять из которых были в СССР опубликованы только в 1965 г. Согласованные действия Ленина и Троцкого привели ЦК к последующей единогласной отмене своего решения. Удовлетворенный Ленин отправил письмо Троцкому: «Как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление…»[52].
В конце ноября 1922 г. Троцкий в разговоре с Лениным упомянул о росте партийного и государственного бюрократизма, их слиянии и взаимном укрывательстве влиятельных групп, собирающихся вокруг руководства. «Да, бюрократизм у нас чудовищный, – подхватил Ленин, – я ужаснулся после возвращения к работе…» Ленин поставил вопрос ребром: «Вы, значит, предлагаете открыть борьбу не только против государственного бюрократизма, но и против Оргбюро ЦК?» Троцкий ответил: «Пожалуй, выходит так». «Ну, что ж, – продолжал Ленин, явно довольный тем, что мы назвали по имени существо вопроса, – я предлагаю вам блок: против бюрократизма вообще, против Оргбюро в частности»[53].
Это проливает более ясный свет на последние восемь работ, продиктованных Лениным с 23.12.1922 г. по 02.03.1923 г. Первые три из них («Письмо к съезду», «О придании законодательных функций Госплану», «К вопросу о национальностях, или Об „автономизации“») были опубликованы в СССР только после ХХ съезда партии, имея чрезвычайно драматическую судьбу. Пять остальных статей Ленин сразу же после диктовки направил для опубликования в «Правде» в качестве материалов предсъездовской дискуссии, ставших достоянием советского читателя в 1923 г.
Интересна судьба, постигшая «Письмо к съезду» – работу, называвшуюся в партии «Завещанием» Ленина. С одной стороны, письмо развивало мысли об опасности разрушения единства в рядах старой партийной гвардии, а с другой – включало предложения о создании гарантий, направленных на предотвращение раскола партии и ее ЦК, предполагая снятие Сталина с поста генсека, нанося удар по бюрократизму – государственному и партийному, резко изменяя внутрипартийный режим в сторону его демократизации. Негативная нравственная характеристика в письме давалась только Сталину, в отношении которого съезду была дана и единственная персональная рекомендация.
Логика рассуждений Ленина о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, представляющая «большую половину опасности раскола», вырисовывается в «Завещании» вполне отчетливо. Ленин отмечал чрезмерную самоуверенность и увлеченность Троцкого административной стороной дела, одновременно называя его «самым способным человеком в современном ЦК». Перечисляя многочисленные отрицательные качества Сталина, Ильич отмечал, что они способны приобрести «решающее значение» вследствие «сосредоточения в своих руках необъятной власти». Учитывая это, а также отношения между Сталиным и Троцким, Ленин предлагал съезду в целях предупреждения раскола ЦК и партии лишить Сталина поста генсека.
В тексте записей от 23–25.12.1923 г. Ленин ограничился лишь организационным предложением об увеличении членов ЦК до 50—100 человек для сдерживания центробежных тенденций и ослабления роли личных конфликтов в Политбюро. Но уже через десять дней он сделал добавление, полностью посвященное перемещению Сталина с поста генсека.
Опасаясь, по-видимому, что преждевременное ознакомление членов Политбюро с «Завещанием» может вызвать обострение внутренней борьбы в руководстве партией, Ленин в период диктовки этого документа категорически предупредил свое окружение о секретности, особом хранении и обращении с документом. Однако, согласно недавно опубликованным документам и воспоминаниям секретарей Ленина, одна из них – М.А. Володичева, в день диктовки первой части письма, содержащей указания на опасность «конфликтов небольших частей ЦК» и намечающей первый набросок политической реформы, передала его Сталину, предложившему Володичевой сжечь его, не зная о существовании копий.
Спустя несколько дней Фотиева, также извещенная Ильичом о секретном характере письма, не скажет ему о поступке Володичевой, оставив его в уверенности, что письмо остается тайной. Только 29 декабря Фотиева сделала устное заявление Каменеву о разглашении первой части ленинского письма. Каменев попросил ее дать письменное объяснение. Из письма Фотиевой по этому вопросу и приписок на письме Троцкого и Сталина следует, что эта часть ленинского документа была знакома тогда Каменеву, Сталину, Троцкому, Бухарину и Орджоникидзе. Сталин и Троцкий подтвердили, что больше никому они об этом документе не рассказывали.
