Жарко.

Кувшин с водой стоял на тумбочке, но тянуться до него не хотелось, и вставать не хотелось, и вообще не хотелось ничего — только лежать и бездумно водить пальцем по нарисованным листьям. Можно закрыть глаза, и в пульсирующей темноте под веками все тот же узор, листики-веточки-лепестки, серым по черному, они летят в лицо, словно хлопья пепла, и бабочки порхают алыми искрами, обжигают кожу прикосновениями крылышек, их столько, что каждый вдох дается с трудом, змеевы потроха, почему же так жарко…

Ильнар вздрогнул и открыл глаза. Кое-как приподнялся, сел, вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. Руки дрожали, кувшин пришлось держать обеими, и все равно вода плеснула на грудь, такая холодная, что зубы заломило, а по спине и рукам понеслись вскачь стада мурашек. Но это было неважно, он пил — и не мог напиться, словно умирающий в пустыне, и холодные струйки текли по подбородку и шее, немного, но освежая разгоряченное тело.

«Вторая стадия», — шепнул Таро, и Ильнар, поперхнувшись, чуть не выронил кувшин.

«Вторая стадия чего?»

«Змеиной болезни. Твое тело продолжает меняться, в нем накапливается избыток энергии. Знаешь, как плавятся провода при скачке напряжения?»

О да. Ильнар отставил кувшин, стянул с себя промокшую футболку, поднялся на ноги. Переждав короткий приступ головокружения, он медленно дошел до умывальника, включил воду и сунул голову под струю. Стало легче. С волос по коже потекли холодные ручейки, он окончательно намочил майку и растерся влажной тканью, чувствуя, как возвращаются силы и способность соображать.

Похоже, настало время проверить на себе волшебную силу местных лекарств.

Зеленая жидкость, одуряюще пахнущая мятой и яблоками, ледяным комком ухнула в желудок, оставив горький травяной привкус во рту. Дыхание перехватило, и интуит закашлялся — ощущение было такое, словно он разом проглотил полчашки очень холодного желе, и оно недовольно колышется и дергается внутри, медленно тая. Но средство оказалось действенным, уже через несколько минут «желе» растаяло окончательно, и жар ощутимо спал.

Некоторое время он стоял, прислонившись к стене, и даже не пытался думать, наслаждаясь ощущением прохлады. Потом последние слова мага достигли сознания, и интуит задумчиво сдвинул брови.

«Я могу куда-то сбрасывать этот самый избыток?»

Таро тихонько вздохнул.

«Если ты о том, чтобы использовать магию… Ты ведь помнишь, чем это заканчивается».

Свалиться с очередным приступом — или медленно поджариваться изнутри. Шикарный выбор.

«Тебе лучше спросить Эла».

Ильнар мельком взглянул на коммуникатор — час ночи. Доктор за день тоже вымотался, и было бы плохой идеей ему мешать. До утра можно и потерпеть.

«А потом он тебе выскажет все, что думает насчет твоей безответственности по отношению к собственному здоровью».

Не только выскажет, он и побить может. Интуит вздохнул и принялся разыскивать в рюкзаке сухую футболку.

«Между прочим, я даже не знаю, где его нужно искать».

«Между прочим, ты интуит. Чтобы найти Эла, тебе даже магия не нужна».

Возразить он не успел. В дверь неожиданно постучали, Ильнар вздрогнул и обернулся. За одну секунду в голове пронесся добрый десяток предположений о том, кто именно мог наведаться к нему посреди ночи — от Дареи (или Джании), решившей возобновить вчерашнюю беседу в более приватной обстановке, до Лейро, взявшего резиденцию штурмом. И еще неизвестно, какой из вариантов страшнее.

Впрочем, вероятнее всего был вариант, что Эл профессиональным чутьем уловил изменения в состоянии пациента и пришел разбираться. Ильнар быстро натянул сухую футболку, распахнул дверь…

В коридоре стояла Кеара.

От неожиданности он не нашел, что сказать, и лишь молча глядел на нее. Света в коридоре почти не было, лишь неярким фосфорическим сиянием мерцали узоры на стенах. Они реагировали на движение, с каждой секундой сияние вокруг девушки становилось ярче, голубоватые отсветы падали на ее лицо, отчего оно казалось еще более строгим и печальным. Распущенные локоны падали на спину, край наброшенного на плечи пледа собрался у ног тяжелыми складками.

Кеара поудобнее перехватила углы пледа, заворачиваясь плотнее, и без улыбки спросила:

— Впустишь?

Чисто теоретически, конечно, можно сказать «Нет». Ильнар на секунду прикрыл глаза, потом кивнул и посторонился. Она медленно прошла в комнату — даже прошествовала, плед с шуршанием вполз за ней, словно шлейф королевской мантии. Ильнар закрыл дверь и, не оборачиваясь, поинтересовался:

— Ты ведь представляешь, что на все это скажет Эл?

Не то чтобы он всерьез боялся неодобрения друга, но все-таки — девушка приходит ночью в спальню к мужчине. Что должен сказать ее ближайший родственник?

Жениться заставит, однозначно.

Ну и отлично.

— Что-нибудь нецензурное, я полагаю, — равнодушно бросила Кеара. — Тебе виднее.

О да, ассортимент выражений, с помощью которых Эл выражал крайнее недовольство, Ильнару был хорошо знаком. Он с коротким смешком обернулся. Кеара стояла у окна вполоборота, свет озарял ее каким-то неземным сиянием, и, святые небеса, какая же она красивая… Вот она поворачивается, поднимает глаза, и отчаяние в ее взгляде обжигает, и хочется то ли немедленно сгрести ее в охапку и никогда не отпускать, то ли пойти и набить морду тому, кто посмел ее обидеть…

А, ну да. Кандидат на мордобитие, в общем-то, один.

Они шагнули друг к другу одновременно. Кеара с коротким всхлипом уткнулась лицом в его плечо, он прижал ее к себе, вместе с пледом, ощущая ее дрожь сквозь плотную ткань. Что говорить, он снова не знал, и особенно остро жалел, что даже маги не умеют читать мысли и передавать их друг другу. Потому что высказать словами все свои чувства он не смог бы при всем желании.

Змеевы потроха… Ну нет, нет у него никакого права вот так стоять, дышать запахом ее волос, жадно и глубоко, без возможности надышаться. Руки оторвать за попытку обнять, пристрелить, как бешеную собаку, за один лишь намек, за крошечную надежду, что у них может быть хоть что-то! Ведь нет же у него никакого будущего, две недели — а за ними темнота, и никто во всем мире не сможет сказать, что там, в этой темноте, и есть ли хоть что-то после!..

— Тебе лучше уйти.

Голос прозвучал хрипло, слова с трудом пропихнулись сквозь стиснутое спазмом горло. Видит небо, говорить хотелось совсем другое, да и не говорить вовсе, но…

— Пожалуйста. Уйди, а?

Она чуть отстранилась, и он едва не зарычал — так не хотелось ее отпускать.

— Прогоняешь?

Он помотал головой. Ну куда он может ее прогнать, если в его мире больше и нет ничего, кроме нее? Вся его вселенная сейчас — ее голос в темноте, ее руки, которые ерошат волосы, гладят лицо, и хочется плавиться от нежности, обнимать ее крепче, мурлыкать в ответ на прикосновения…

И застрелиться тоже хочется, потому что нельзя, нельзя, нельзя же!..

— Предупреждаю. Кеа, я…

— Тогда молчи.

Она все ещё не умела целоваться.

Но это было уже неважно.

Ментальный блок сдался первым, и собственные эмоции, более ничем не удерживаемые, ударили в голову. Остатки самоконтроля все ещё пытались что-то запрещать, но плед падает к ногам, а ее блок тоже медленно растворяется, обнажая ауру, открывая душу, и это страшно и прекрасно до безумия — понимать, что тебя, идиота, все-таки любят. И хочется приникнуть к этой любви, как умирающему в пустыне — к источнику, впитывать ее, словно живительную влагу, наполниться ею и вернуть обратно — со всей полнотой и силой, на какую способен. Целовать ее губы, ладони, волосы, и нет между ними ничего, кроме тонкой ткани ее ночной рубашки и его футболки, и во всем мире тоже больше ничего нет…

И ничего не будет, если не остановиться.

Он медленно, нехотя отстранился, выпрямился, закрыл глаза, всей кожей ощущая ее удивление и растерянность.

— Ты… меня не любишь?

Вместо ответа он наклонился, подхватил с пола плед и снова укутал ее плечи, обнял поверх плотной ткани.