«Ты что, кирпичи собрался делать, – с ухмылкой спросил он меня – Тут навоз валить надо, а не песок!» Но я уже знал, что глина с навозом становится ещё жиже в дождь, и потом коркой засыхает на солнце.

Поначалу его «уроки» и ворчание меня даже забавляли, однако, скоро мне это надоело и я, как можно мягче, высказал ему, что в своей жизни и деятельности хотел бы руководствоваться своими знаниями и опытом. Между нами пробежала «чёрная кошка». Но окончательно поссорила нас охота.

В самые первые дни после открытия летне-осенней охоты я обратился к нему с просьбой подсказать местечко, где можно постоять вечерком на утиной зорьке. Он обещал показать мне своё место, и вскоре мы отправились туда. Оказалось недалеко, не более трёх километров от дома на машине, а полями и того ближе.

Из захудалого низкорослого леска с болотинкой на краю бежал когда-то низиной через поля в озеро крохотный ручей. Несколько лет назад, имея в своём распоряжении трактор «Беларусь» с ковшом и самосвальным прицепом, Николай навозил камней, грунта и завалил ручей в понижении между двух полей. В результате за эти годы образовался небольшой и мелководный водоём, обрамляя поле и примыкая к лесу. На сыром месте бурно пошёл расти ивняк, тростник, рогоз и прочие водные растения, что не могло пройти мимо внимания местных уток, облюбовавших это местечко для ночной кормёжки и ночлега.

Размером этот водоёмчик был как раз на двух стрелков, не мешающих друг другу. Но вставать на вечёрку можно было только со стороны поля, укрываясь в редких ивовых кустах при глубине по колено с твёрдым дном. Ближе к лесу становилось топко, глубоко, и он закрывал свет от зари. А туда-то, как я заметил, и шла в основном на посадку утка, которой, в общем-то, было не так уж много. Но всё-таки, даже с тех мест, на которые указал мой проводник, по паре крякух мы взяли, а другая утка тут и не летала.

Возвращаясь назад на моём боевом «Запорожце», я посетовал, что местечко на вид хотя и привлекательное, но уж очень маленькое и скромное, так что больше чем пару за зорю тут вряд ли когда и возьмёшь. И вдруг напарник мой «взорвался»:

«А тебе что, пары мало? Куда вам на двоих больше, обожраться что ли?» Не ожидая такого оборота, я замолк. Ну, не объяснять же ему, держащему кур, гусей, овец и поросят, стреляющему всю осень и зиму кабанов и лосей, что охота для меня не праздное развлечение с пикником после её окончания. Что это – существенная часть нашей с женой «продовольственной программы». Что дичь, которую не использую сразу, я обрабатываю и закладываю в морозильник, и этот «стратегический запас», созданный за сезон охоты, потом экономно расходую весь год, поскольку моей крохотной пенсии по инвалидности и половинки пенсии по выслуге лет моей жены за двадцать пять лет «каторжной» педагогической работы, которыми наградила нас страна, едва хватает на хлеб, сахар, масло и бензин для тридцатисильного «запорожского мерина». А всё остальное я должен вырастить на огороде, добыть в лесу, в воде, то есть – любым способом взять у природы, которая, в отличие от страны, ничего не обещает, но даёт всё, если «очень хорошо попросить» её об этом.

Больше на охоту мы с ним не ездили. Позднее я сам нашёл озерцо с утиными заводями, но к нему был дальний и неудобный подъезд.

А водоём Николая не выходил у меня из головы. Я решил, что должен залезть в него со стороны леса и хорошо «пошарить» в нём изнутри. Надувной лодки тогда у меня ещё не было, но имелся высокий непромокаемый комбинезон от костюма химзащиты, к тому же не оранжевого, а приятного зелёного цвета.

К концу сентября, когда утка уже зажирела, я отправился, прихватив комбинезон, на «соседский» водоём. Приехал специально пораньше, чтобы, не спеша, провести разведку. С одной стороны к лесу пройти не смог, там как раз и оказалось русло разлившегося ручья. Пришлось вернуться и сделать заход с другой. Дело пошло.

Я шёл, как лыжник, с двумя надёжными ореховыми палками в руках, патронташ с ремнём на шее заправлен под комбинезон, а ружьё перекинуто через плечо и голову почти в горизонтальном положении. И только сдуру ничего не взял для дичи, о чём потом пожалел.

Когда я выбрался из кустов лесной кромки на относительно чистую воду, она ещё не доходила мне до бёдер. Под ногами то крепко, то жидко, но самое неприятное – корни, зацепившись разок за которые я чуть не упал. Отсюда, от крайних кустов уже можно было бы вести стрельбу, но мне хотелось пройти дальше, к густым зарослям камыша и рогоза, что красовался ещё не осыпавшимися коричневыми початками. Там, я чувствовал, главная утиная присада, и я буду в её центре.

Когда в сумерках пошла с озёр утка, так и получилось. Крякаши буквально падали сверху на меня, хорошо замаскированного в рогозе, а потом расплывались в стороны, заполняя маленький укромный плёс.

Утиная вечерняя зорька коротка, особенно в пасмурную погоду, но я успел свалить восемь штук. А подобрал только семь, одну в темноте побоялся искать, там было очень глубоко, и водой мне уже сдавливало грудь.

Самым трудным оказалось возвращение назад в полной темноте, тем более что пришлось отказаться от одной из палок, чтобы держать в одной руке связку уток, – я их не тащил, а буквально буксировал по воде. И всё же я выбрался, даже не зачерпнув ни капли воды в комбинезон. Зато дома был триумф! По столько уток, да ещё таких! – я с зорьки в этом краю пока не приносил.

Когда утром, выйдя в сад, чтобы прямо с ветки съесть своё любимое антоновское яблоко, я увидел идущего ко мне соседа, то никак не мог предполагать, что сейчас передо мной предстанет не добродушный ворчливый сосед, а будущий злейший враг… И на его вопрос о моей многочисленной вчерашней стрельбе, прекрасно слышимой в тихом вечернем воздухе с холма, где стояла деревня, весело, с подробностями стал рассказывать обо всех перипетиях такой удачной вчерашней охоты. А потому не сразу заметил перемены в его лице.

Он слушал, сопя, и ничего не говорил, но за него всё прекрасно сказали его глаза. Мне даже на мгновение показалось, что сейчас он меня ударит или побежит в дом за ружьём, чтобы вот тут, немедленно уничтожить этого врага, эту гадину, осмелившуюся вторгнуться в ЕГО угодья, настрелять столько уток, а главное – так нахально обстрелять хозяина угодий, недавно утверждавшего, что больше трёх штук за зорьку, а это был его лучший результат, уже никому не взять.

Когда он ушёл, так ничего и не сказав, я понял, что нажил в его лице серьёзного врага, который такого позора мне не простит.

В конце октября вдруг ударил зазимок. За ночь всё вокруг побелело. Утром, когда я встал, снегопад уже кончился, сквозь тучи проглядывало солнце, сверкая в весёлых сосульках, свисающих с каждого углубления шиферной крыши. Погода как раз для разведки, решил я, собираясь после завтрака в большой обход. Я строил некоторые планы на капканный лов мелкого пушного зверя и, мне хотелось осмотреть берега ближайших водоёмов, где по моим наблюдениям могла держаться норка и ондатра.

Возвращаясь домой под вечер, я обратил внимание, что там, где ещё не успел стаять снег, рядом с моими следами виднелись чьи-то чужие. За мной следили, и я смело мог предположить – кто… И этот «кто» стоял на границе наших участков, поскольку изгороди у меня ещё не было, и как будто ждал меня. Не поздоровавшись, он деловито спросил:

«Ты что, капканы собираешься ставить?» Я промолчал.

«Ну, смотри, живи, как знаешь – сказал он спокойно, Но только учти, что капканы здесь – он сделал широкий жест рукой, – Ставлю только я». И пошёл к дому.

Я знал от местных мужиков, что капканами он не занимается и мелкая пушнина его не интересует, об этом он даже мне сам говорил. Вдохновляли его разве что бобры. И вообще, я уже многое о нём знал, и то, что он сейчас мне сказал, можно было считать объявлением войны. А я точно знал, что, начав её, я обязательно проиграю, потому что он сдаст меня всем властям: милиции, местному охотничьему и рыболовному надзору, которые всегда найдут, чем меня прижать. Ведь в нашей стране жить активно, ничего не нарушая, очень сложно. Это мой сосед хорошо знал по себе, потому и приглашал к себе на зверовую охоту с его двумя лайками и руководство местной милиции, и председателя охотобщества с дружками. Так что меряться с ним силами мне было не с руки.