Устроились все вместе, выбрав свободный от тростника небольшой очень симпатичный заливчик с укрывистыми кустами и зарослями рогоза вдоль берега. Нашлись и три удобные кочки для сидения. За озером, прямо против нас садилось солнце. Нежно-розовый закат постепенно перебрался с неба на воду, отчего наш залив стал выглядеть ещё прекрасней. Но всё же, на воде чего-то не хватало. И мы знали чего, ждали этого и надеялись…

– А может, ничего и не прилетит, – флегматично заявил Серёжка, – Зря ждём.

– Ну, хоть одна да прилетит – с нахальной уверенностью ответил Жека.

– Кто будет стрелять? – живо поинтересовался я.

– А вот Женька пусть и стреляет, у него же двустволка – съязвил Сергей.

– А если две? – мечтательно продолжил я.

– Тогда мы с тобой вдвоём! – начальственным тоном ответил наш предводитель и хохотнул в придачу.

– А вдруг три… – выдвинул ещё одну версию Серёга.

– Вот, тогда все и грохнем, – весело сказал Женька – По команде, залпом!

Такая идея всем понравилась. Договорились, что я стреляю по правой, Жека среднюю, а левая – Серёжкина.

И тут, как по заказу, полетели утки. Но пока не к нам, а стороной и довольно высоко. Со стороны большого озера, куда ушли взрослые, донёсся дуплет. Потом ещё выстрел и снова дуплет… Наше напряжение нарастало. Мы видели летящих над нами уток, я дёргался, хватался за ружьё, но Женька таким уверенным тоном говорил каждый раз:

«Не достать, далеко!» А мне казалось, – так близко! Будь я один, обязательно пробовал бы стрелять, но Женькино категоричное – не достать – было, как команда. Быстро темнело. Дальние камыши слились в однообразный серый фон. Лишь наш заливчик сохранял ещё последние остатки света и узкую розоватую полоску – отражение гаснущей зари.

И всё-таки, случилось то, что мы ждали, на что так надеялись, без чего просто никчёмными стали бы – и этот замечательный вечер, и наш уютный залив, и ружья в наших руках… Женька каким-то сдавленным голосом сказал:

«К нам!» И сразу раздался шипящий, такой знакомый охотникам звук садящихся на воду птиц. Это были три чирка. Они замерли на светлой полоске воды, как умеют это делать только дикие птицы, и лишь круги на воде от их посадки свидетельствовали о том, что в обстановке нашего тихого плёса что-то изменилось.

«Стреляем по счёту три, – прошипел Жека и начал считать: – один, дваа…»

И тут случилось неожиданное. Мой, тот самый – «правый» чирок, которого я уже держал на мушке и пожирал глазами, вдруг быстро поплыл к среднему и заплыл за него.

– «Три» – выдохнул Женька, и грохнули одновременно два выстрела. Не стрелял только я, не успев сообразить, в какого же мне теперь надо было стрелять. Два из трёх: тот самый мой – правый и Женькин средний, опрокинутые выстрелами, забили крыльями по воде, а третий, – Серёжкин, – взлетел и пошёл вбок, набирая высоту и скорость. И я ударил по нему – влёт, почти не целясь, навскидку, как учили охотничьи книги… Выстрелил со злости, что застрелили моего правого, выстрелил потому, что не мог, ну, не мог я сейчас остаться без выстрела. Но больше всего, видимо, потому, что пришла, наконец, пора и мне научиться стрелять – влёт.

И чирок – упал…

В начале октября 1954 года выяснилось, что меня призывают в армию. Как это тогда называлось – отдать священный долг Родине. Вообще-то, девятнадцать лет мне исполнялось только в конце ноября, и я надеялся ещё годик погулять. А тут – повестка, медкомиссия, предписание… На работе быстро оформили расчёт, и у меня осталась ещё целая неделя до отправки. Точно такая же ситуация, почти день в день была и у моего приятеля-сверстника Генки Москвичёва. Вот, и решили мы на прощание съездить на охоту. К тому же до нас дошли слухи, что на Ладоге и Вуоксе хорошо идёт пролётная утка.

У Генки в деревне Запорожское жил знакомый, который держал на Суходольском озере лодку, так что раздумывать нам долго не пришлось. Прихватив весь имеющийся дома запас патронов, мы немедленно рванулись туда.

Озеро встретило нас сырой серенькой погодой. Место, где нам выдавали лодку, «прикованную» на огромный замок с цепью, более подходящей к крейсеру «Аврора», находилось в самом конце озера, где оно начинало сужаться, втягиваясь в горло знаменитого в то время «Тайполенского» порога, истока реки Бурной. По обоим её берегам виднелись многочисленные фигурки рыболовов, размахивающих тяжёлыми спиннинговыми удилищами. Лов лосося в те годы был ещё не запрещён. Полученная нами лодка являла собой грубо сколоченный «дощаник», неуклюжий и тяжёлый на ходу, и вёсла были ей подстать. Но выбора у нас не было, – всё, что могло передвигаться по воде, уже курсировало по озеру.

Утка действительно летела хорошо. И высоко в небе, и низко над водой то и дело мелькали пролетающие стаи. Когда они присаживались на воду, к ним устремлялись лодки с охотниками, отовсюду слышались выстрелы. На нашей плоскодонке всё было не просто. При движении даже по небольшой волне с боковым ветром её порядочно захлёстывало, и тогда приходилось одному брать в руки черпак вместо ружья. Но постепенно мы ко всему приспособились, и охота пошла успешно.

В первый день чуть не случилась беда. Увлечённые погоней за подранком, мы не заметили, как течение подхватило нашу неуклюжую лодку и понесло в порог. Уже отчётливо слышалось его грозное «рычание», как у зверя в предвкушении добычи. Неизвестно, чем бы кончилась эта охота, если бы не рыбаки. Они, быстро оценив ситуацию, забросили к нам в лодку сразу три блесны. Лески на лосося были крепкие, и сердобольные мужики, синхронно вращая катушки, стали подтягивать нас к берегу. Генка грёб так, что, казалось, глаза у него сейчас вылезут из орбит, я помогал ему доской от стлани. К счастью, всё закончилось благополучно, но уж потом рыбаки вывалили на нас столько матюгов, что ими можно было загрузить всю лодку. После, спотыкаясь на скользких камнях, долго тащили её на верёвке вдоль берега встреч течению, проклиная порог, неуклюжую посудину и недобитого подранка.

Зато ночевали с комфортом в ещё не простывшей бане в компании двух парней, тоже охотников, но уже отслуживших армию. Было общее застолье, тосты за наше спасение, за удачную охоту и чтобы попасть нам служить в хорошую часть, в интересные места.

Здесь же мы услышали такую историю. Опытные охотники знают, что у перелётной птицы есть свои любимые воздушные пути-дороги. Вот, и подглядел один из них такую трассу. Дело было в прошлом году на одном из вуоксинских озёр. На его берегу далеко в воду врезался лесистый мысок. Утиные стаи, пролетая параллельно берегу, срезали путь и чётко проходили над оконечностью мыса, где росла отдельная густая куртинка высоких сосен.

Привёз охотник монтажный страховочный пояс, больших гвоздей, ножовку, – ну, словом, продумал всё. По ступенькам из толстых палок набитых к дереву забрался на одну из сосен и устроил там себе «огневую точку». Так в тридцать девятом году финские снайперы поступали. А с собой ещё помощником пацана привёз. Тот ему на костерке чай греет, а после выстрелов битых уток подбирает, да за подранками бегает, – на суше-то им далеко не уйти. Стрельба у него, говорят, шла, как надо. Над теми соснами стаи проходили всего в пятнадцати-двадцати метрах, только не зевай! Посмеялись мы все вместе, и последний тост подняли за охотников-рационализаторов.

А утром был туман, и утки валило ещё больше. Их стаи, как призраки, возникали из тумана на очень близком расстоянии. Стрельба была трудная, частая, и очень скоро у нас кончились патроны. Волной и ветром нас подбило к противоположному берегу, спешить было некуда, и мы вышли на утрамбованный волнами береговой песок размять ноги.

Ветром уносило последние клочья тумана. Сквозь облака неожиданно прорвалось солнце и осветило почти сказочную картину: стайки белогрудых морских уток на тёмно-свинцовой воде озера, чёрные, сверкающие от влаги береговые камни, чуть пожухлые октябрьские краски леса на том берегу и стаи птиц в небе на фоне подсвеченных солнцем облаков. Кольнула мысль, – мне же с этим придётся расстаться, на целых три года…