– Может быть, им виднее…

Вспомнили мы и станцию Кузьмолово, где тропили по полям русаков. А сейчас жилой массив и здание института Прикладной химии. И разливы Мельничного ручья при пересечении с «Дорогой Жизни» под Всеволожском вспомнили и знаменитое среди ленинградских «легашатников»[2] дупелиными высыпками «гороховое поле» где-то за гаванью. И ещё много других мест…

Некоторые из них по тогдашним меркам находились в далёком пригороде и даже официально считались охотничьими угодьями. Но были такие места и в черте города, и за чертой, где охота, если по правилам, то вообще-то была запрещена. Но как тут удержишься, если…

Ну, хотя бы, к примеру, помню – приезжаю как-то ставить машину в гараж, – он у меня тогда на «Комендантском аэродроме» был, а жил я в центре, у «Пяти углов». Настроение, естественно, прескверное, поскольку топать мне обратно до трамвая двадцать минут, потом столько же на нём, а потом ещё и в метро! Это так нас, автомобилистов, власть облагодетельствовала. Так что, поездка в этот гараж всё равно, как за город съездить. Так вот, запираю это я свой гараж на замок, вечер, зорька уже светится, а над головой у меня – свись, свись, свись… Гляжу – утки, кряковые, да так низко, спокойно идут, – явно на посадку! Сезон охотничий – конец сентября, утка матёрая, и у неё где-то рядом явно ночная кормёжка. А летят наверняка с залива, где ей неспокойно стало. В Лахте-то земснаряд работает, гонит пульпу, намывает песок на бывшие свалки да болота под будущую застройку. Процесс долгий не один год тянется, водичка в низинах застаивается, травкой, тростником зарастает, а вокруг кусты, – чем не охотничье угодье? Размышляю я так, даже повеселел немного, а оттуда, куда утки полетели, вдруг – бах! Вот тебе и на! Не один я, значит, так размышляю, а кое-кто уже и «выводы» сделал…

В следующий раз я уж в гараж с ружьишком, да и собаку прихватил, – если что, так утку с воды подать, а ей и прогулка, и сколько радости!

А то – ещё вспомнил. Один мой приятель нашёл «тёпленькое местечко» возле станции Фарфоровский пост. Там между двумя железнодорожными ветками такие славные пруды были – с куликами и утками. Жил он рядом с Московским вокзалом. Хоть с утречка, хоть вечерком прыгай на любой пригородный поезд, и через две остановки ты на охоте! Только, конечно, и там он был не одинок.

А другой мой знакомый с улицы Савушкина добывал лысух и чирков по канавам и болотинкам вдоль Приморского шоссе неподалеку от трамвайного кольца Новая деревня. По всем этим местам возвышаются теперь новые красивые жилые кварталы. Шумит во дворах детвора. Играет иногда в старые, но чаще – в новые, неизвестные нам игры. Может случится, что, повзрослев, кто-то из них пристрастится к охоте. Где будут охотиться они? Уходят дикие звери, улетают дикие птицы всё дальше, гонимые не только наступающим городом, но и всевозможными садоводствами, дачными застройками, выносимыми из города вредными промышленными предприятиями. И не научились мы пока уживаться с дикой природой по-соседски.

Мой отец вернулся с войны только в начале 1947 года, с трудом уволившись в запас с должности начальника снабжения артдивизиона оккупационных войск, дислоцирующегося под Берлином.

В Ленинграде сразу получил назначение на должность заместителя директора одного из оборонных заводов. Среди прочих забот на него свалилась ещё и «головная боль» за подсобное сельское предприятие, снабжающее завод сельхозпродукцией, которая потом по коммерческим ценам, но без карточек, продавалась рабочим и служащим предприятия. В те послевоенные годы многие крупные ленинградские заводы имели такие «подсобки».

В связи с этими обстоятельствами и очутилась наша семья летом сорок седьмого года на небольшом хуторе у самого берега живописного и богатого в ту пору дичью и рыбой озера Перккиярви, переименованного потом в Глубокое. Это отец, налаживая там подсобное хозяйство, поселил нас – мать и троих детей, у бригадира дяди Гриши. Мы сами разгребли от хлама и мусора пустующую комнату, привели её в порядок и зажили сельской жизнью.

Хозяин мог снабжать нас лишь кое-какими овощами и молоком, остальное привозил из города отец, наезжая к нам на выходные. Иногда с ним приезжали и его друзья-сослуживцы, и тихий обычные дни дом наполнялся шумом и весельем. В компании взрослых мы с братом ходили в лес за грибами, на рыбалку, а когда наступил сезон, я познакомился и с охотой. Но сначала не с ней, а с опытными хорошими охотниками, друзьями отца. Сам он к охоте был равнодушен, рыбалку признавал только с неводом, а его страстью были грибные походы, и в этом деле он слыл мастером.