Они вышли на гребень перевала и остановились, поражённые открывшимся видом. Противоположного склона горы, как такового, не было. Совсем недалеко, разворачиваясь по кругу, виднелись почти вертикальные стены огромного карьера. Внизу, кажущиеся сверху маленькими жучками, ползали самосвалы, работали два шагающих экскаватора, крошечными кубиками угадывались рабочие бытовки. Разбитая, пыльная и потому подтаявшая лыжня резко уходила по правому склону вдоль отвесной стены карьера, скрываясь за поворотом. – Моя последняя Кольская лыжня – опять с грустью мелькнуло в голове у Влада, и он каким-то сдавленным голосом произнёс:

– Ну что ж, давайте спускаться. И тут же увидел слегка погрустневшие лица ребят.

С трудом они дотянули до дороги, по которой огромные самосвалы возили руду на комбинат в Кировск. Дальше лыжи можно было только калечить. Дорога была усеяна апатитовой крошкой, сыпавшейся с самосвалов, а по её краям торчали вытаявшие из снега острые камни и пучки сухой прошлогодней травы.

– Всё, баста, снимаем лыжи, теперь только пёхом, – стараясь выглядеть, как можно веселее, сказал он и даже пропел несколько слов из популярной тогда песни ленинградского барда Валентина Вихорева:

– «Вот и закончился круг, помни надейся, мечтай…»

– А на этом бугорке, – он махнул рукой в сторону, где почти совсем не было снега, только сухая трава, – сделаем «перекус». Дел у нас на сегодня ещё много: в Кировске отметиться в КСС[15], походить по магазинам, сейчас можно купить значки с праздника Севера и солёной рыбки, помните, я вам рассказывал про зубатку. А ещё доехать до Апатит и уж там перед поездом сходить в столовую.

Устроились неплохо на уже нагретых солнцем плоских камнях, разложили по порциям хранимые, как НЗ, продукты перекуса: по кусочку копчёной корейки, белые сухари с халвой, грецкими орехами и черносливом. Вдруг Влад заметил, что девчонки как-то оживлённо перешёптываются.

– Что у вас за секреты, – поинтересовался он.

– Владислав Васильевич, а давайте разожжём костёр, – ответила, но как-то таинственно, хохотушка Вера.

– Зачем вам костёр? Вы что – чай собираетесь кипятить, тут же вон снег какой грязный.

– Нет, ни чай, он нам для другого нужен, но это пока секрет, ну, пожалуйста, – чуть ли не умоляюще вступила в разговор Лидка-волейболистка.

– А из чего мы сделаем костёр? – недоумевал Влад.

– Так вон же! – и Лидка махнула рукой в сторону. Почти вытаявшая из снега, невдалеке лежала разбитая деревянная катушка от кабеля, и даже было видно в прозрачном воздухе, как от неё поднимается вверх парок.

– У нас и по полешку сухому есть, – с гордостью заявила она. Ничего не понимая, Влад достал из рюкзака топор.

Не начиная перекус, развели на сухом клочке костерок. Влад видел, что девчонки тихонечко переговариваются с мальчишками. И вдруг почти все начали снимать с себя бахилы и подходить к костру. Влад недоумённо смотрел на всё это, ожидая, что будет дальше.

– Что происходит? – не выдержав, спросил он. Колька, как самый опытный и поощряемый не раз Владом за время похода, видимо, взяв на себя эту миссию, неловко шагнул вперёд и заговорил:

– Тут такое дело, Владислав Васильевич, девочки говорят, что слышали от старых опытных туристов – для того, чтобы снова наверняка вернуться в Хибины, нужно в конце похода сжечь на прощальном костре свои прошедшие маршрут бахилы. Это – как бросают монетки в Чёрное море. Тогда ты обязательно вернёшься к этим горам.

У Влада от волненья запершило в горле, но он справился с собой и тихо ответил:

– Я не слышал никогда о таком ритуале, но это красиво и здорово. Правда я, не сжигая бахил, всё-таки возвращался, а дальше, – он помедлил. – Как жизнь сложится. А вам не жалко? – уже с усмешкой закончил он.

– Нет, нет! – загалдели все хором, они всё равно уже обтрепались, мы к следующей зиме новые сошьём, ещё лучше прежних. И вам, если хотите…

В поезде, увозящем их от полюбившихся гор, он начал писать свою очередную песню:

Но следующая весна застала его совсем в другом месте.

В начале апреля, сдав с ребятами в кладовую лыжи и всё казённое снаряжение, Влад пришёл к директору и молча положил ему на стол заявление об увольнении, мотивированное тем, что врачи в категорической форме советуют сменить род работы.

Влад ожидал чего угодно: топанья ногами, криков, укоров, обвинений в отсутствии порядочности, но ничего не произошло. Бегло взглянув на заявление, Михаил Исаевич каким-то безразличным тоном произнёс:

– Так, значит, уходишь к Иконину. Ладно, может, это даже и к лучшему, ты в последний год работал уже не так, как раньше, без огонька. Долгов за тобой вроде не числится, иди, – и, помедлив, добавил: – А самому-то не жалко?

– Жалко – честно признался Влад, удивляясь его осведомлённости – Но надоело нервы трепать, хочется пожить и поработать спокойно.

– Ну, ну – найдёшь ли ты у Скороспелого покоя? – загадочно улыбаясь, прокомментировал директор.

– А кто такой Скороспелый? – удивлённо спросил Влад, успев заметить ещё одну скользнувшую на его лице улыбку.

– Да начальник твой будущий. Вообще-то у него фамилия Скороспелов, но иногда его и так называют, думаю, неспроста… Ты ведь ты не Льву Николаевичу будешь подчиняться. И тут только Влад обратил внимание на то, что Михаил Исаевич, кажется, впервые разговаривает с ним на ты. А говорить, собственно, было уже и не о чем.

На следующий день, созвонившись с Лёвушкой, он поехал на улицу Желябова, где тогда размещались и клуб, и областной совет по туризму. Влад ехал представляться – на смотрины, как пошутил он дома, где и жена, и мать поначалу не были в восторге от его новой затеи.