Каждый раз мужчина делился лакомствами с остальными, оставляя себе большую часть и обделяя угощениями только Франсуа.
— Вы не думайте, бродяги, что вам никто ничего с воли не несет, — закидывая в рот очередной ломтик мяса объяснял Кусок. — Мне ведь тоже раз в десять больше передают, чем сюда доходит. А совсем все себе оставлять эти индюки не могут. Боятся и правильно делают.
— Скажите, господин Жан Реур, — подал голос один из воров. — А нет ли каких новостей с воли. Вы ведь тут позже всех появились может что интересного знаете?
Кусок задумался ненадолго и ответил:
— Да какие там новости, все идет как идет. Рейх на зиму войну с ассийцами остановил как обычно, ждет пока морозы отступят, ярлы Нордики сидят на своих островах поджавши хвост. Это как на море пиратствовать они горазды, а против Рейха идти кишка тонка. Про юг я и вовсе ничего не знаю. Хотя, — он почесал лысый затылок. — Есть кое-что. Заходил к нам недавно в порт один беноец, так вот рассказывал он, что ассийцы дескать возрождают орден антимов и за главного у них там некий Эш. Сам он об этом узнал аж на той же Нордике от серьезных людей, которые шутить не будут, — Кусок усмехнулся и сказал в сторону. — Эй вы, бойцы Ланкарской Армии. Вот бы вам куда вступать надо было, а не к нашим малахольным.
Эш спустился к Вилфриду и на вопросительный взгляд товарища смог лишь пожать плечами. Информация показалась удивительной и ему самому, но для того, чтобы хоть немного разобраться что к чему антиму не хватало данных.
Он думал о том, что возможно Лани уже раньше срока обучилась у своего куратора и не найдя старика близ Аноры пустила такой странный слух, чтобы привлечь его внимание. Впрочем, эту мысль Эш вскоре отмел, решив, что у девочки не осталось на это серьезных связей и возможностей.
Ничего интересного Кусок более не сказал и этот день закончился, как и предыдущие. Факел в нише уже погас, осыпавшись пеплом от прогоревшей промасленной ветоши и Эш пытался уснуть, размышляя о том, что Лани так удачно помогла ему избавиться от проклятья, перед самой их разлукой. Он с завистью думал о том, что должно быть сейчас девочка купается в роскоши, но зависть эта была вовсе не от его текущего положения. Антим думал, как было бы здорово, имей он в своем распоряжении действительно целый орден. При поддержке огромного государства он имел бы возможность обеспечивать учеников всем необходимым и, хотя это вовсе не казалось ему достойным ответом на появление в мире управляемых одержимых, то был бы хоть какой-то ответ.
Внезапно по дверце-кормушке несколько раз постучали, и она отворилась.
— Эй, Реур, — донесся голос тюремщика. — У меня тут тебе кое-что есть.
Кусок поднялся и уже хотел было подойти за передачкой, но тюремщик продолжил:
— Только я тебе это не отдам, не положено.
— Это как так не положено?! — возмутился мужчина, но голос за дверью пояснил.
— Письма с воли передавать заключенным запрещено. Сжигать их все полагается. Но… никто мне не запрещает вслух его прочесть перед сожжением.
— Ну так читай, чего ждешь? — недовольно ответил Кусок усаживаясь обратно на лавку. — Только погромче давай, а то нихера через эту дыру не слышно.
— Письмо очень вкусно духами женскими пахнет, а конвертик весь словно в позолоте был, видать не бедная барышня писала. Ну да сказано тут следующее, — он несколько раз покашлял, прочищая горло и начал читать: — Здравствуйте господин Жан Реур! Вы меня не знаете, но это не имеет значения, прошу дочитайте это до конца и передайте, как только сможете остальным в вашей камере. Меня зовут Лани де Круайен, та самая Лани, которой старый антим по имени Эш помог укрываться от войны, которую он обучал хитростям противодействия магам. Я пишу сказать, что у меня все очень плохо и даже понимая твое положение я обращаюсь за помощью, потому как обратиться мне более не к кому. В поместье у высшего мага творится настоящий ад, нас заставляют делать ужасные вещи. Я не хочу говорить обо всем в письме, так как мне стыдно это писать. Скажу лишь, что другая ученица, с которой я успела здесь подружиться не выдержала этого и повесилась.
Тюремщик прервался ненадолго, прежде чем продолжить.
— М-да, повесилась, так и написано. Не знаю сколько сама еще протяну. Скоро начнется та часть обучения, которую, наверно, не вынесу. Ивовый прутик уже не в силах дальше гнуться и вот-вот порвется под ударами молота. Прошу тебя, помоги мне. Дальше идет адрес… — охранник подумал и произнес. — Но сказать, о том, что там написано город Люви, большое поместье на холме, было бы совсем грубое нарушение с моей стороны. Так что я, пожалуй, промолчу.
Он усмехнулся и закрыл оконце кормушки снова погрузив их камеру во мрак.
Эш поднялся на своей лавке чувствуя, как колотится его сердце. Мысли путались в его голове, и он просидел так не меньше минуты, пока Вилфрид не снизу коснулся его ноги, вырвав товарища из размышлений.
— Этторе, про письмо, я…
— Погоди, — прервал его Эш и тяжело вздохнул. — Стало быть так. Стало быть, демоны еще не напились крови, пролитой моими руками.
Он спрыгнул и легко ориентируясь в ночной темноте подошел к лавке Куска. Не спрашивая разрешения, Эш сел рядом с заключенным и сказал:
— Я насчет письма.
— А, чего? — спросил мужчина и антим повторил свои слова.
— А это… Это какой-то шифр, не отвлекай меня старик, пока я ничего не забыл, мне надо его разгадать.
— Это никакой не шифр. Я знаю эту девушку и письмо предназначалось для меня. Видимо она понимала, что напрямую содержимое письма мне не передать, а потому указала в адресатах тебя, — Эш уже не церемонился с обращением на Вы, но Куска это не смутило.
— Хм. Ну допустим, что так. И что же ей от тебя нужно?
— Помощи. Причем скорейшей.
— Ха, да помощь нам тут всем не помешала бы! Вот только в эти камеры не сажают тех, кому срок мотать год или неделю, долго мы тут чалиться будем, старик, а сбежать отсюда никак нельзя, только если снаружи тюрьму приступом брать будут. Пять постов стражи с тяжелыми дверьми и ото всех нужны ключи, причем некоторые замки можно открыть только отпирая их с обеих сторон одновременно. А даже если как-то ключи и раздобыть, так по соседству с тюрьмой ведь городские казармы и тревогу будут бить и тут, и там одновременно. Сколько там народа? Триста человек или целая тысяча, хер его знает, да только беглецам точно хватит. Так что придется твоей подруге дожидаться тебя очень долго.
Эш услышал, как далеко в коридоре хлопнула дверь и понял, что тюремщика нет рядом.
— Убежать отсюда можно, — коротко сказал он Куску и даже сквозь ночную мглу заметил, как округлились его глаза.
— Погоди-ка о таком в открытую болтать, ты на каких языках говорить умеешь?
— На любых. Дар у меня такой.
Жан хмыкнул и крикнул в камеру:
— Эй бродяги. Кто из вас англосийский разбирает? Мне переводчик нужен.
Ответа не было, и он обратился на англосийском Эшу:
— Вот теперь выкладывай все, да давай без утайки.
— Прежде чем начать я объясню несколько важных вещей, — сказал Эш. — Во-первых, мне никак не удастся сохранить подготовку к побегу в тайне от остальных в нашей камере, поэтому нужна будет помощь с твоей стороны. Нужно убедить их сидеть молча и не орать как резаные, чтобы они не увидели. Это может оказаться не просто.
— Хм, это сделаю.
— Не спеши с ответом. Второе — чем меньше людей будет бежать, тем лучше, потому как шум и заметность могут нам все испортить. При этом я не хочу, чтобы пролилась чья-то кровь, ни стражников, ни заключенных этой камеры.
— Ну так делов-то, — усмехнулся Кусок. — Бежим с тобой вдвоем.
— Втроем. С нами пойдет Вилфрид, и на самом деле от него будет зависеть основная часть успешности нашего плана.
— Да как угодно, но я пока не услышал нихера о самом плане.
— Сейчас услышишь, — кивнул Эш и подозвал к ним друга на ланкарском, потому как тот не знал иных языков.
— Вилфрид, — начал антим, чувствуя, как дрогнул его голос от того, что он собирается сказать. — Ты слышал то письмо, и я хочу просить тебя об очень большой жертве. Я знаю, что из-за меня ты лишился однажды своей должности в церкви, помню и ценю что именно из-за меня ты бежал, объявив себя тем самым вне закона, а потому, то, что я хочу тебе предложить мерзко мне самому, ведь ты и так столь много ради меня сделал. Особенно горько мне от того, что знаю, пускай ты уже и не в церкви, но в душе по-прежнему остаешься священником, одним из добрейших и светлейших людей среди всех, кого я знаю и знал.
