Будь это обычная книга из магазина, я бы не стал беспокоиться. Что бы там ни было написано, это всего лишь выдумка автора. Но тут появилось ощущение, будто я без спросу забрался в чужую жизнь и узнал то, что мне не предназначалось. Вообще никому, кроме этой неизвестной женщины, не предназначалось. Я смутился.
Нет, я не жалел, что взял эту книгу.
Я был рад, что прочитал её.
Теперь голова наполнилась мыслями, которых прежде не было. Зачем мужчина и женщина живут вместе? Чтобы любить и помогать друг другу? Или чтобы обслуживать друг друга? А зачем мы любим? Может, любовь вообще не нужна в капиталистическом обществе? Может, она только вредит? Отвлекает от зарабатывания денег, мешает делать карьеру?
Но что делать с этой самодельной книгой…
Вдруг она дорога тому, кто её написал?
Все последующие дни мне было не до повести бывшего попутчика. Работа, работа, работа. Ведь газета, да ещё ежедневная-это конвейер, который движется без остановки и постоянно требует от тебя чего-то новенького. Мозги напряжены, нервы напряжены. Кто-то готов с тобой разговаривать, давать комментарий, а кто-то старается избавиться от твоего назойливого внимания.
Неизвестно, когда бы я остановился, но мне повезло. Страна готовилась праздновать юбилей нижегородского ополчения. Этот день объявили всенародным праздником, и я напросился в командировку в город, с которого четыреста лет назад и начались отмечаемые события.
Там проживал тот, кто мне был нужен.
4.
Мой звонок насторожил его. Я представился корреспондентом московской газеты и сказал, что хотел бы встретиться по личному делу. Получив в ответ приглашение в редакцию, где он работал главным редактором, я применил обычный журналистский приём, обмолвившись, что дело касается в первую очередь его самого. Мне нужен был конфиденциальный разговор. Приём сработал, мы договорились встретиться в кафе «Зелёная лампа».
Кафе было оформлено в журналистском стиле. Печатная машинка, газеты, почтальон, броские заголовки газет на стенах и фотографии известных в здешних местах журналистов. Мой будущий собеседник сидел во втором зале под огромным портретом Максима Горького в бытность газетчиком. Здесь же за сдвинутыми столами веселилась компания, судя по всему, молодых офисных работников.
Я узнал его. В костюме мой недавний попутчик выглядел представительно. Аккуратная короткая стрижка, пытливый взгляд и расслабленная уверенность в принятой позе. Делал вид, что внимательно читает журнал, а может, и правда читал, но расстёгнутый ворот рубашки и ослабленный синий галстук выдавали беспокойство. От прежней застылости не осталось и следа.
Я поздоровался. Представился. Похвалил кафе. Сказал, что приехал в командировку, первый раз в этом городе, и что мне город понравился. Он смотрел выжидающе, и чтобы не затягивать обязательное вступление, я расстегнул сумку, вынул забытую им в поезде вещь и положил на стол.
– Это ваше? – поинтересовался я, стараясь придать голосу необходимую для этого случая доверительность.
Он скосил глаза на книгу. Открыл наугад.
– Было моё.
Я почувствовал, что собеседник напрягся, и на его глаза будто упала невидимая шторка, через которую уже ничего нельзя было разглядеть.
– Я напросился на встречу, чтобы вернуть её вам, – поскорей сказал я, пока не прозвучало что-нибудь такое, после чего разговор уже бывает невозможен. – Мне она жгла руки.
Мой герой молчал, будто взвешивая мои слова на особых весах, а потом заметил:
– Я вас узнал. Мы с вами ехали вместе в Москву. Хотите вина? Или вы ещё на работе?
Подошёл официант, мы сделали заказ, а потом я услышал слова, которые поставили меня в тупик:
– Если вы пришли только за этим, то зря потратили время. Мне она не нужна.
– У вас есть такая же?
– Нет.
– Но это ваша книга?
– Да, моя.
Мне казалось, он обрадуется, будет благодарить, и мы подружимся. Но мой герой, похоже, не собирался со мной дружить.
– Тогда… Если вам она не нужна… Я могу забрать её?
Он пожал плечами:
– Если хотите.
Вино уже начало действовать и я, осмелев, задал вопрос, который давно созрел, но выпрыгнул только сейчас:
– И я могу распоряжаться ей по своему усмотрению?
Он улыбнулся и сделал жест руками, будто я спрашивал его о том, к чему он не имеет отношения.
– И даже могу издать её?
Помолчав уже без улыбки, мой герой спросил:
– А зачем вам это?
– Ну… Это ведь готовая книга.
Мой собеседник посмотрел куда-то сквозь меня. Максим Горький, кажется, весь обратился в слух.
– Я не думал об этом. Но… если вы измените имена… название города, – сказал он таким голосом, будто сам удивляется тому, что говорит. – Впрочем… имя главной героини можно оставить.
Вернулся из своего мысленного далёка и уже более твёрдым голосом добавил:
– Если вас устроит…
– Устроит, – торопливо согласился я. – Если у меня что-то получится, я сделаю всё, как вы просите.
Мы посидели ещё с полчаса. Рассказали друг другу, чем живёт журналистский мир столицы и провинции, обменялись визитками и распрощались.
От этой встречи у меня осталось лёгкое разочарование. Казалось, мы поговорим о том, что было написано в книге, хотелось услышать мнение взрослого человека, почему люди любят друг друга, но когда начинают жить вместе, то живут иногда так, будто и нет никакой любви.
Но мой герой не был расположен откровенничать, и единственное, что мне удалось вытащить из него, так это признание, что свою рукопись он сознательно оставил в купе. Зачем? Он же сказал, она ему не нужна. Я не мог этого понять.
На следующее утро я уехал обратно в Москву. Я рассчитывал, что сразу же по приезде займусь книгой, но в круговерти редакционных дел найти время для неё оказалось не так-то просто. Только через год у меня получилось взяться за работу.
Условие моего героя я выполнил не до конца, оставив без изменения название города и несколько имён. Мне показалось, так я смогу сохранить ощущение подлинности этой истории.
Вот эта книга.
Часть первая
Возвращение из прошлого
Женщине,
оставившей в моей жизни
самый заметный след,
посвящается
Глава первая
Последнее свидание
Мне бы давно следовало прикрепить на видном месте твой портрет. Так много ты для меня значила и так много определила в моей судьбе. И я бы это сделал. Но, к сожалению, у меня не осталось ни одной твоей фотографии.
Иногда я думаю, что журналистом тоже стал во многом благодаря тебе. Моя журналистика, по сути, началась с того самого первого дневника, в который я записывал всё, что так или иначе касалось наших отношений. Я пытался выразить свои чувства, надежды, желания, боль. Просто успокоиться. Получалось? Не знаю. Сейчас этого уже не поймёшь.
Потом были другие дневники…
Этих личных дневников у меня накопилось около тридцати общих тетрадей. Но среди них нет того первого дневника, с которого всё и началось.
Он был посвящён только тебе.
Это был блокнот в коричневой обложке из кожзама. И вёл я его необычным способом. Поздно вечером, когда родители ложились спать, я коротко записывал на листочке – как мы встретились, где и как посмотрели друг на друга, о чём говорили… Переводил буквы в цифры и эти цифры уже заносил в блокнот. Шифровал. Не хотелось, чтобы родители узнали мою тайну.
Этот зашифрованный дневник просуществовал до того печально-памятного дня, когда осенью в восьмом классе мы с тобой встретились последний раз. Это произошло после осенних каникул. Помнишь?
Новость застала меня врасплох.
На большой перемене ко мне в классе подошла моя одноклассница Валя Белан. Всегда весёлая, она в этот раз не улыбалась, будто готовила меня к чему-то неприятному. Многозначительно помолчала, подбирая слова, а потом тихо произнесла: