Посидев в своей каморке, я решила: ладно, однажды его нестандартные решения уложатся в моей голове, а может быть и нет. Любить его это мне не мешает.

Я надела купальник, натянула шорты с туникой и вышла к чёрному авто. К нему тоже надо привыкнуть. Или не стоит? Я столкнулась с Лизочкой, Костей и Зариной на выходе из сада. Позвала их с собой. Мы вместе уселись в машину и покатили наДетский пляж. Прошлёпав по гальке, я, наконец, нырнула в тёплую воду, прозрачную настолько, что было видно крабиков на дне, бычков и суетливую барабульку. Ласковые воды моря обнимали моё тело, расступались и нежили. Я заплыла далеко, пытаясь снова не додумывать мысли до конца. Перевернулась наспину. По небу плыли облака. Они отражались в спокойном, трансцендентномморе. Я почти ходила по ним босиком... Но мне сейчас было этого мало. Моё море было другим. Казалось, что-то закончилось сегодня, а значит, что-то должноначаться. Только что?

Распрощавшись с друзьями, я влезла под душ, потом заехала в кафе Руми, заказала любимых Артёмом фалафелей, пирог с сыром и зеленью, пахлаву, и ещё кучу всяких восточных вкусностей. Еле дождалась, пока приготовят блюда, разглядывая картины на стенах и складывая в стопочку печенье с предсказаниями. Потом мы заехали на рынок. Там я накупила фруктов, желе и мармелада, орехов всех сортов и майку с ежом. Милый такой ёжик попался, символично... Это былидля меня безумные траты, но они не могли сравниться с домом, купленным радимоего спокойствия... Оказывается, и так бывает.

– В больницу, в Ялту, пожалуйста, – сказала я водителю, садясь с покупками в салон.

И мы понеслись: мимо пушистых сосен на лазурном фоне неба, мимо белых скал, мимо почти средневекового, крошечного Кореиза с его итальянскими парикмахерскими и налепленными один на другой домами, мимо отцветших глициний и упитанных, сильных кипарисов. Мы пробились сквозь пробки, объехали неторопливых курортников. Улицы вверх, улицы вниз. И, наконец, больница.

Я прошла через преображённую приёмную, затем по лестнице, почти не хромая и чувствуя лёгкость. Миновала коридор с улыбчивыми нянечками и засевшими перед футболом пациентами. И заглянула в палату на втором этаже.

Уехала только утром, а уже так соскучилась!

– Привет!

Мой прекрасный, бледный, с ногой в страшном аппарате Артём сидел на кровати и работал. Увидев меня, радостно отложил серебристый ноутбук, его глаза засияли.

– Привет!

Господи, его глаза, какое счастье! Вон оно – моё небо и моё море! Я зашла и водитель с кучей пакетов проследовал за мной. Забавно, я словно в «Красотке», только в пакете не было ни одного наряда...

– Я принесла тебе много еды, – бодро сказала я. – Подумала, что тебе надо восстанавливать силы! Смотри, что купила. – И, отпустив водителя, я принялась доставать деликатесы и угощения, как Дед Мороз из мешка. – Это гранатовый сок! Прямо при мне на базаре выжимали. Тебе сейчас очень полезно! А вот мармелад! Раз уж ты вегетарианец. И холодцом тебя не накормишь для костей. Но желе в любом виде тебе нужно! Глянь-ка, мармеладки как ёжики цветные. А это миндаль, и кешью, твои любимые, и местные персики...

– Гаечка, – дрогнул его голос. – Иди ко мне.

Я подошла к кровати, оперлась бёдрами, хотела поцеловать.

– Сядь, пожалуйста, – попросил он, волнуясь отчего-то.

– У тебя болит нога? – забеспокоилась я. – Нужен укол? Я сейчас!

– Нет, укол уже сделали, просто присядь.

Я села на краешек, Артём взял меня за руки. Нежно, медленно погладил пальцы, потом поднёс к губам и поцеловал один за другим. Он смотрел на меня так, что я тоже разволновалась. По телу разлетелись мерцающие светлячки, сердце застучало.

– Знаешь, Гаечка, Ошо говорит, что не стоит принимать решений в поэтическом настроении, нужно дождаться прозы, – сказал Артём. Затем обвёл глазами палату, собственную ногу, утку на полу, мои покупки, костыли у тумбочки. – Но я подумал, что у нас прозы тоже достаточно. Случается, приходят решения, изначально правильные. Они правильны сейчас и будут правильными потом. Их даже не надо ни анализировать, ни взвешивать. Потому что их не придумываешь, их просто чувствуешь сердцем...

Он сделал паузу, я затаила дыхание.

Артём отпустил мою руку, покопался у себя под подушкой, замер. Потом посмотрел на меня снова. Долго, словно хотел увидеть мои мысли. И сказал:

– Я люблю тебя, Эля. Моя Гаечка. И пойму, если ты скажешь, что я тороплюсь, но... Вот. – Он достал из-под подушки маленькую коробочку, обтянутую алым шёлком. Открыл её, и я увидела кольцо. Изысканное, с крупным, чистым, как слеза, камнем, рассыпавшимся миллионами сверкающих брызг под светом лампы. Артём кашлянул и всё-таки произнёс: – Эля, ты будешь моей женой? Или давай поженимся потом, когда я встану с этой койки, когда все травмы будут позади, и ты узнаешь обо мне больше... Я расскажу тебе всё, что ты захочешь знать. Кроме государственных тайн... прости, я подписку давал... Или, может, потом, когда ты наденешь на меня повязку и проведёшь в моей части игры в «Поводыря и слепого», когда поймёшь, что я доверяю тебе? Полностью доверяю... Или когда поверишь мне сама... Или вообще потом, в любой момент...

Он был растерян, мой прекрасный хищник, миллиардер и начинающий йог. Сейчас Артём выглядел совсем юным, взволнованным, как мальчик. Красивым. И очень, очень родным! А во мне всё сияло, лучилось, плавилось счастьем. И только лёгкимфлёром философствования в голове пролетали облегченные мысли.

Если прошлое осталось позади, а будущее не предопределено, и мы не знаем, каким оно будет, и будет ли подарен нам следующий вздох, если мы не знаем ничего, да и не можем знать, мы ведь не ярмарочные прорицатели! (Хотя надо будет посмотреть, что там написано в печеньках Руми...) Я знаю уже: настоящее ждёт и иногда даже требует, чтобы его проживали. Особенно, когда зависаешь в прошлом, или слишком многого ждёшь от будущего. А есть жизнь.

В воображении можно бегать босиком по облакам, можно строить замки и мечтать о путешествиях, но лучше, когда это происходит на самом деле. И мне хотелось жить. Не когда-то, а сейчас. На полную. Рисковать и смеяться.

Впрочем, мысли не имели значения. Моё настоящее было передо мной. И в настоящем моменте я была счастлива. Артём ещё говорил что-то неожиданноробкое и сбивчивое, я коснулась пальцем его губ. Он моргнул, замолчав. Я надела его кольцо себе на палец, улыбнулась:

– Сейчас. Я буду твоей женой сейчас. Ну его, это потом!

– Правда? – выдохнул Артём, мгновенно отразив в глазах моё счастье.

– Правда, – ответила я. – Я не люблю мухляж. – И поцеловала.

На пол с тумбочки упала печенька, покатилась, стукнулась о ножку кровати и вернулась мне под ноги. Из печеньки выпала промасленная пергаментная бумажка. На ней было написано чёрной ручкой красиво и витиевато:

«Наслаждение этого дня не откладывайте на завтра»

Не буду. Горячие губы нашли мои, и я унеслась куда-то в подпространство в самом сладком из поцелуев, в котором счастье перетекало в счастье.

Сейчас.

– Пожалуйста, только папе не говори, – обернулась я к Артёму.

На его лице появилось выражение хитрое и при этом довольное, как у бурундука-спасателя, обнаружившего лазейку. Кожу холодил ветер, несмотря на палящее солнце.

– Что именно не говорить? – подмигнул он мне. – Что ты сейчас в Перу? Или что ты собралась со мной пробираться через рейнфорест к шаманам? Или то, что ты будешь там участвовать в ритуале Аяваска, чтобы попробовать настой из коры дерева, который открывает третий глаз и позволяет увидеть, как дышит мир?

Я невинно моргнула.

– Ну, и это, наверное, тоже. Он и медитацию с йогой считает сектой...

– О, так это не главное?! – присвистнул Артём. – А что же тогда, Гаечка? Скрыть от твоего папы, что во вторую часть нашего запоздалого свадебного путешествия я завезу тебя в пустыню Невада на фестиваль творческих безумцев? И там ты порвёшь всех своим проектом? Представляю, кстати, что с народом случится, когда ты установишь конструкцию и ночью включишь подсветку...