Мои пальцы запутались в его кудрях, его руки проникли под мой балахон. И через мгновение тот улетел куда-то. Морской ветер коснулся кожи со всех сторон – в контраст с горячими ладонями. Голая грудь вмиг была прижата к грудной клетке Артёма. Языки исследовали, врывались, губы посасывали, покусывали, пили друг друга так жадно, словно если мы остановимся, погаснет солнце. Последние мыслии сомнения взорвались в голове фейерверками, оставляя пустоту и радость. Артёмласкал мою грудь, мою талию, бёдра ненасытно, продолжая целовать. Я незаметнооказалась у него на коленях, алчная от того, что изнутри всё рвалось к нему, в него. С ураганной нежностью всё заслонило желание чувствовать. Вдруг Артёмотстранился от меня, посмотрел в глаза и сказал хрипло и взволнованно:

– Я люблю тебя.

Эля

Вас будил звон колоколов, врывающихся в послеобеденную тишину над степью так, что вы подскакивали и не могли понять, что происходит? А внезапный звонок в дверь, когда вы собрались устроить на двоих, пока родители на даче? Вас ошарашивал грохот обломившейся дверцы холодильника с последующим безобразием с разбитыми яйцами, магнитиками и бутылкой мартини на ламинате за секунду до прихода гостей? К подобному не бываешь готовым, оно просто случается. И ты что-то должна с этим делать. Признание Артёма было таким же. Неожиданным. Сногсбивающим. Я обрадовалась и растерялась, но ещё больше смутилась. И потому, закрыв грудь рукой, сказала:

– Нет.

Артём моргнул.

– Что нет?

– Не любишь. Ты же не имеешь в виду, что любишь в смысле любишь, а не в смысле что приятно целоваться или то, что ваш Мастер говорит... – пробормотала я, чувствуя себя глупее некуда. Над головой пролетела чайка и взглянула на меня, как на умалишённую.

«Господи, что я мелю?! Разразись гром, ударь меня молнией, пожалуйста, а то я сейчас окончательно с ума сойду, и он выбросит меня с яхты — с глаз долой! Кажется, уже злится!» Я сглотнула. Артём нахмурился.

– Я не бросаюсь такими словами, – сказал он хмуро. – И если говорю, значит, именно это и имею в виду. Извини, если...

Обиделся. У меня мурашками покрылись руки. А глаза Артёма потемнели, в них была не просто обида, а взаправдашняя, глубокая и острая боль. Казалось, он вот-вот втянет сквозь зубы воздух. Боже, да как же я... Это из-за меня?! В следующую секунду он отведёт глаза, жалея о сказанном, и всё! Моё сердце забилось на сверхзвуке, отметая мысли о том, что я ужасно боюсь его предательства, боюсь боли, боюсь несерьёзности, боюсь!!! Но страшнее стало, что Артём снимет меня со своих бёдер, встанет и уйдёт, и ему будет больно. Может, даже больнее, чем мне? Как его остановить? И вдруг вспомнилось, что сказал мне Мастер: «Для того, чтобы любить, надо стать бесстрашной». О чёрт! Это же так трудно! Попробую...

Я набрала в грудь воздуха и, пока не испугалась ещё сильнее, выпалила:

– Ну если ты имеешь в виду то что имеешь в виду и без всяких там этих просто так потому что секс и прочее Боже только не останавливай меня я сама собьюсь потому что кажется я тебя тоже! Вот.

Артём снова моргнул и уставился на меня недоумённо – видимо, у него в голове процессор работал медленнее, чем я тараторила.

– Тоже?.. – Наконец, переспросил он.

– Да, – кивнула я и сама с него слезла. Голая грудь мешала. Такие разговоры определённо нужно проводить одетыми! И так неловко и страшно. И вообще чёрт знает что! Не понимаю, почему слово «ненавижу» сказать легко, а слово «люблю» ужасно трудно?! Почему?! Но, на мой взгляд, лучше о чувствах говорить в чате, чтобы в глаза не смотреть, и чтобы Он не видел совершенно дурацкого выражения на моём лице.

Сердце стучало в ушах, в висках, везде! Приз за самое идиотское признание я завоевала по праву. Впрочем, уже поздно, он обиделся и теперь точно возьмёт свои слова обратно, подумав здраво, зачем ему такая взбалмошная особа, которая болтает неизвестно что... И сбежать некуда, вокруг Чёрное море! Я идиотка!

Я потянулась к своей тунике. Тёплая ладонь Артёма легла на мою руку.

– Гаечка...

Я подняла глаза. Артём улыбался, немного неуверенно, но улыбался! И у меня на сердце потеплело. Секундой назад замёрзшая в этой жаре, я тоже оттаяла и улыбнулась.

– Да?

Он повторил:

– Гаечка, ты тоже?

Я закусила губу. Боже, как хочется утонуть в его лучистых радужках, как хочется, чтобы они всегда так же светились, глядя на меня, как хочется не ляпнуть очередную глупость от зашкаливающего волнения!

– Да. Я тоже да.

Артём потянулся ко мне, и теперь я уже никуда не могла сбежать даже в пределах яхты, так крепко он прижал меня к себе. Зарылся носом в волосы. Замер. И я тоже, слушая, как он дышит, и как часто бьётся его сердце – в такт моему. Откуда-то исподволь к уголкам моих глаз подкрались слёзы. Только б не расплакаться! Но неужели правда всё хорошо ? У нас с ним?

Артём чуть отодвинулся и посмотрел мне в глаза с невероятной нежностью.

– Спасибо, Эля... Это так много для меня значит! Я люблю тебя. Люблю как люблю. Просто люблю. Чтобы ты больше ничего не придумала.

– Ты так красиво улыбаешься, – прошептала я смущённо. – Когда по-настоящему...

И Артём поцеловал меня, а я в очередной раз удивилась, какими мягкими, почти шёлковыми могут быть его тёплые губы. За его пальцами по моей коже струились ручейки мурашек. И туда же убегали мысли. Ни одной здравой. Артём оказался сверху, поглаживая меня и лаская. Кожа к коже, движение навстречу. И туман в голове. Так хорошо! Наш поцелуй был долгим и упоительным. На этот раз Артём изучал меня не жадно, а осторожно, медленно, словно к нему в руки попало редкое сокровище, а он его не видит и познакомиться может лишь губами, кончиком языка и подушечками пальцев. И эта воздушная деликатность возбуждала не меньше страсти. Меня снова посетило чувство, что всё происходящее правильно. И может быть только так и никак иначе.

Приятно до дрожи было ощущать его упругие мышцы под атласной кожей, его сильную шею, жёсткие кудри на затылке, его живот. Мы перетекали друг в друга с каждым движением, с каждой лаской, готовые лишиться собственных контуров. Казалось, что с признанием в Артёме исчезла жадность, и он по-настоящему расслабился. А с его расслаблением пришло и моё. Захотелось продлить это мгновение, ведь оно могло улететь к перистым облакам в вечернем небе, и потому я шепнула, пробуя на вкус забытые, но такие желанные слова:

– Я люблю тебя!

– Боже, Гаечка, ты любишь! – выдохнул Артём. – И я тебя! И хочется повторять.

– Повторяй.

Тогда он тихонько, на ушко, словно боялся, как бы не подслушали бычки и крабикина дне, принялся повторять нараспев свою «люблю». И я продолжала таять, превращаясь в зефирку на огне, в который за ненадобностью крупными каплямистекали мои страхи. Потом его ладонь оказалась на моих трусиках, нырнулавнутрь, но остановилась. Артём взглянул на меня, хмельной:

– Ты такая красивая! Можно?

– Да...

Он медленно снял с меня трусики, чуть подтянул к себе, провёл ладонью по животу. Снова замер, любуясь, а в моих бёдрах закружились, щекоча, сотни светлячков в ожидании момента, когда можно будет вырваться наружу и замерцать. Артёмласково коснулся моей ноги:

– Болит?

– Сейчас нет, – прошептала я, совершенно забыв о травме.

И вдруг он поцеловал мои пальцы на ногах. Один за другим – так, что у меня головазакружилась! А я даже не знала, что моя стопа настолько чувствительна! Я застонала, и сквозь туман в ресницах увидела, как мой любимый улыбается. Красивый! Как бог! Оторвавшись, Артём проговорил:

– Они такие трогательные! Самые красивые пальчики на свете!

Я приподнялась.

– Позволь, я...

– Нет, сегодня ты только отдыхай, ты устала, – шепнул он. – Уж раз ты не спишь...

Я снова оказалась на подушках. А Артём опустился и припал губами ко мне. Я закусила губу, стон всё равно вырвался. Бёдра произвольно сжались, он развёл их руками и продолжил поцелуй там. Нежный, вкусный, сводящий с ума. Я откинулась назад, прикрыв ресницы. И поплыла в тонких пряностях удовольствия, борясь с накатывающим в следующую секунду желанием сбежать – так нестерпимохотелось ещё и хотелось прекратить одновременно. Но ладонь Артёма на моёмживоте удерживала меня, а губы и язык заставляли верить, что солнечные зайчикисияют не на поверхности моря, а во мне, будто я сама стала водой.