– Довольно мощный. На километр в радиусе точно.

– И если замешан Никита Иванченко, ты считаешь, что он настолько туп, чтобы крутить из сигналов дулю? Напомню тебе: он хоть и говнюк, но гений!

Дэн моргнул и вытянул по-гусиному беспомощную шейку.

– Может, вы и правы, шеф.

– Я прав! Ты, умник, думать не пробовал, прежде чем выводами сыпать?! Человекаобвинять?! Ты в курсе вообще про презумпцию невиновности?!

– Вы к ней слишком субъективны, а я пытаюсь объективно...

– Чёрт! – Я выматерился яростно, отшвырнул табуретку с пути и шагнул к Дэну с угрожающим видом. – Что там, в телефоне?!

Хакер сглотнул.

– Ничего.

– Никаких жучков, вирусов и прочей хрени?

– Никаких...

– Да! – как победивший на арене гладиатор, выкрикнул я, сжал кулак и вмазал импо воздуху. – Да! Моя Гаечка! Да!

– Но как же остальное? – робко не унимался поганец.

– Тебе без вазелина дрын засунуть? – сдвинул я брови, нависнув над ним.

– Н-не н-надо.

Я громко выдохнул и опёрся обеими руками о стол, повесив голову. Нужно былоотдышаться. В груди давило, в душе тоже. Дэн сидел, не шевелясь. Правильно, меня лучше не трогать.

– Потом будешь копать про Иванченко, – наконец, выговорил я. – Давай проверять данные по ДТП в Москве по Эле. Всё, что есть.

– А при чём тут ДТП? – удивился Дэн.

– Очень надеюсь, что не при чём, – хрипло ответил я. – Ладно. Нас интересуетпятое декабря, метро ВДНХ, наезд на пешехода.

Дэн осторожно придвинулся обратно на рабочее место и углубился в поиски. Компьютер ожил, я снова умер.

* * *

Эля

Я поставила умерший телефон на зарядку и включила его. Тот приветственнозапиликал, а потом тренькнул смской. Я аж присвистнула: ого, на мой счётпоступило сто тысяч рублей! Приписка гласила: «From Jane1». Какая Джейн? Чтоещё за шуточки? – всполошилась я, ничего не понимая. И только уже войдя в онлайн-банкинг, сообразила, что это был Женькин чудо-любовник Майкл.

Как вовремя! Я отдам всё, что потратил Артём на замки и ключи, и ещё многоостанется на крайний случай. Даже если он сам не скажет, выведаю у «страшногохакера» сумму расходов и отдам. Ужасно не хотелось, чтобы наши отношения с Артёмом имели товарно-денежный привкус. Для меня было невозможным даже предположение, что я им пользуюсь. Хотелось, чтобы он знал: я люблю Его, егосамого, с замечательной улыбкой, лучистыми глазами, авантюрными рассказами, сильными руками и красивым лбом, в котором столько интересных идей! Я люблю его просто потому, что он есть. Тёплый, родной. И я хочу, чтобы он это знал!

Малодушие и корысть всегда стоят дорого. В голове промелькнули непрошенные воспоминания: Никита в дверях нашей квартиры на Пятницкой, замкнутый, раздражённый. Щурится от падающих на него из окна сентябрьских лучей, но не отходит. Словно специально стоит, как на сцене, под рампой. За окномшелестит листьями клён, шумят машины, раздается полицейская сирена. А у меня пропал дар речи от того, что он только что мне заявил. Он уходит отменя?! Бросает?! Как это возможно?...

– И не смотри на меня так! – буркнул Никита. – У нас всё закончилось не сейчас, а ещё тогда, когда ты заставила меня воспользоваться служебным положениеми подкатить к шефу со своей чёртовой статуей. Он меня послал, и тебя тоже. Я же говорил тебе, что шеф всё это закулисье не любит, надо было в конкурсе участвовать, как все! У тебя таланта не хватило, а ты не простила этого мне! Ты вечно перекладываешь свои проблемы на других!

– Что ты говоришь, Ник? – растерянно пробормотала я. – Разве я перекладываю? Я вообще не считаю, что ты в чём-то виноват... И стольковремени прошло... Да, мне очень хотелось победить на том конкурсе. Да, я сглупила, надо было просто подавать заявку. Но мне Женька все ушипрожужжала: тебя не заметят самотёком, всё куплено заранее, ты даже в лонг-лист не попадёшь... Я просто хотела, чтобы тот, кто во главе комиссии, увидел мой проект. Ты показал, ему не понравилось, при чём же тут ты? Мне досих пор неловко, что я тебя задействовала...

– Это отмазки, – парировал Никита. – Я что, слепой, чтобы не видеть, как ты изменилась после этого?

– Я расстроилась... Тем более после того, как поползли слухи, и на меня сталикоситься... Но разве это как-то повлияло на наши отношения? Я же ни в чёмтебя не виню и не винила, наоборот, была благодарна...

– Ой, давай не будем! К слухам я не имею никакого отношения! И обойдёмся без благодарственных нот и официоза! Ты мне проела весь мозг своим проектом, вот я и повёлся... Шеф был не доволен, нос потом воротил! Ты вообще меня заставила, рыдала тут!

Растерянность во мне сменило возмущение.

– Никита, что ты такое говоришь?! Ты ведь ты сам, ещё когда мы познакомились на выставке, сказал первым делом, что с радостью поможешь с моими работами. Разве нет?! Разве ты не говорил этого?!

Он зло сузил глаза.

– Ну да, и ты сразу проявила ко мне интерес. Я всегда знал, что ты со мной только из-за денег и возможностей!

Захотелось запустить в него костылём. Была б не в гипсе, уже влепила бы пощёчину.

– Да как ты смеешь?! – зарычала я. – Неужели ты правда так думаешь?! А нашажизнь?! Наша жизнь вместе не в счёт? То, что у нас есть?!

Никита отмахнулся.

– Надоело. Не люблю разбираться. И ты прекрасно знаешь, я не выношу, когдаты повышаешь на меня голос.

– А как тут не повышать? – расширила я глаза, видя будто впервые человека, с которым прожила вместе три года. В блондине со стальным взглядом ничего не было от обаятельного гения с вечно взлохмаченными волосами, по-мальчишескилюбящего фри и бургеры вместо нормальной еды, компьютерные игры вместопохода в парк, футболки и джинсы вместо приличного костюма; от парня, забавного своим сарказмом, полного безумных идей, но такого нежного иласкового, ненасытного ночью. Тот, кто смотрел на меня сейчас, как нареального врага, вряд ли был тем же, кто по утрам целовал в нос и жалостливопросил кофе, иначе умрёт... Будто в то же тело вселили чужую душу. Но вроде бы всё было прекрасно до момента, когда я на отдыхе сломала ногу... Или нет? Когда Никита стал чужим? Когда я перестала носить ему кофе и стала просить сама? Когда я перестала стирать, кормить, намывать пол, потому что не смогла, оказавшись обездвиженной почти на всё лето? Когда, болея, я стала не такой красивой, заботливой, активной и... не такой удобной? Или на самом деле, отдаляться он стал тогда, когда я попыталась воспользоваться нечестной лазейкой, чтобы быть замеченной на конкурсе?

Да, это было малодушно. Но все вокруг меня пользовались связями, возможностями пробиться, а я нет. Я позволила себе только один раз... Ведь оказалось, что в мире творчества никуда не ткнёшься без меценатов, спонсоров и сомнительных конкурсов, где покупается даже внимание жюри! Да, я поступила не правильно, и у меня ничего не вышло. Но, выходит, цену всё равноплатить приходится? И, кажется, с меня спрашивают вдвойне за то, чтопокривила душой ради искусства. Чёрт бы его побрал! Я перевела дух и понизилатон: – Неужели ты настолько меня не знаешь, Никит? Неужели ты не чувствуешь, что я тебя люблю? И всегда любила?

– Хватит. За это лето я уже устал, – раздражённо заявил Никита. – Твои нервы, гипсы, врачи. Костыли везде валяются. Да ещё и правду не хочешь признавать. Я ухожу и всё. Мне надо сосредоточиться на работе, у меня важный проект, имне не до семейных дрязг. Ты виновата, признайся в этом. Квартира оплаченаещё на три месяца, дальше сама решай, что делать.

У меня оборвалось сердце. Захлебнулось от боли и несправедливости. На глазах выступили слёзы. Он отвернулся.

– Но Никита, Ник! – крикнула я. – Разве ты можешь так?! Ты просто уй...

Он развернулся. Хлопнула дверь. Ушёл. Просто. Срок годности отношений был исчерпан, как у литиевой батарейки. В голове зажглась табличка с перечёркнутым мусорным ведром: «Сдайте радиационные отходы в специальный контейнер, чтобы не нанести вреда окружающей среде». А кудасдать меня? Туда же?