Несмотря на то, что всё тело саднило, я, как счастливый идиот, бегом взобрался к ней.
– Эля-Мира...
Заплаканные глаза, красный нос. Взгляд с укором, мгновенный испуг.
– Артём, что с тобой?!
– Всё норм. С тобой что-то случилось?! – присел я перед ней на корточки.
– Ты почему в крови? – прошептала Гаечка растерянно.
– Да решил проверить скалы на прочность, – ухмыльнулся я. – Прочные. Пострадала только обшивка биоробота Андрея Маринина. И то фигня. Ты почему здесь? Ты в порядке?
– Дай мой рюкзак, – потянулась она.
Я только сейчас заметил, что он так и висит на моём плече. Протянул ей, снова начиная волноваться. Она зарылась в рюкзаке, как бурундук в норке, достала влажные салфетки и приложила к моей щеке. Я от неожиданности ойкнул и громко втянул сквозь зубы воздух. Больно же!
– Тшш, – сказала Гаечка. Отняла салфетку от моего лица и вдруг подула. Как маленькому.
– Зачем? – растерялся я.
– Чтоб не щипало. О Боже, твоё колено! – всплеснула она руками.
– Стоп, – сказал я. – Пофиг на колено. Почему ТЫ здесь сидишь одна?
Гаечка вздохнула тяжело.
– Ты ушёл. Все ушли. А я... Кажется, я опять травмировала ногу. Погоди, мне нужно найти обезболивающие.
– Опять... – эхом повторил я, чувствуя, как наваливается вина, и одновременно вспоминая её слова о больных ногах, вскрик об аварии, её нежелание идти в горы... А я забыл, не думал об этом, по привычке отложив куда-то, как фон, и профильтровав инфу до безопасного уровня. Да не туда только! Ё-маё, какой же я идиот! Я засуетился, пристально разглядывая её стройные ножки. – Где болит? Не молчи, Гаечка, говори, где болит?!
– Голеностоп, – мрачно сказала она и положила на язык таблетку. – У меня было два перелома в этом году. Твоими словами биоробот Эльмира Барятинская – просто старая поломанная тележка.
– Не говори так!
– А как?
На этот раз от укоризны в её взгляде мне стало совсем нехорошо. Серо-голубые глаза с зелёным отливом готовы были просверлить меня до дырки.
– Я уже говорила, что никому не хочу нравиться, – подчёркнуто равнодушносказала Гаечка, видимо, справившись с первым ошеломлением от моих царапин. – И тебе тоже. Все эти «А что он подумает? А как бы выглядеть получше» – ерунда иересь. Тебе же плевать. И твоё «нужна» ничего не стоит, как выяснилось. Секс? Чтож, он был хорошим, мне понравилось. И довольно на этом. Говорят, горы ставят всё на свои места. Так что иллюзии по боку. Для справки тем, кто с первого раза не понимает: у меня был перелом, а как только всё заросло, меня сбила машина. Ходить мне сложно и, в основном, больно. Будет ли легче, даже врачи не знают. Инвалид я? Да, почти! А инвалид никому не нужен. Так что давай на этом изакончим. Позови кого-нибудь, кто поможет мне добраться до места, и больше, пожалуйста, не подходи ко мне. У тебя йога, мастера, куча своих дел. У меня кучасвоих. Всё. Пока я сидела тут, я всё поняла.
У меня мгновенно пересохло во рту.
Боль? Я просил боль? Не мог её из себя выковырнуть? Считал, что хожу, как буратино в панцире? От её слов мне даже дышать больно стало. Какое, нахрен, холотропное дыхание, лёжа на гвоздях? Вдруг показалось, что сердце из грудидостали и режут. Лазером её глаз и панцирь пробили заодно, как масло. Предупреждали же, что с желаниями надо осторожнее, а то исполнятся...
Получите, распишитесь.
– Мне не плевать, – хмуро сказал я, осознавая, что никуда не убегу. Не могу. Не имею права. Не хочу!
Она сгримасничала.
– Вот давай только не надо! Не ври, зачем? Ты — миллиардер, у меня горошек в неположенных местах. С правды в лоб начали, правдой в лоб и закончим... У нас с тобой две параллельные вселенные. Так было, пусть так и будет. Я решила! – надулась, как хомяк на горох.
Я увидел синяк на её щиколотке. Лёгкая припухлость, но нет опасной черноты, отёчности, в общем, ничего на вид критического. Впрочем, я не врач, а разбираться в подобном надо только специалистам. Моё дело – её к ним доставить.
– Идти, значит, ты не можешь, – констатировал я. Заглянул в приложение – до Ай-Петри было добраться проще, чем вернуться назад. Две трети пути уже былипройдены. Дальше идёт более пологая тропа с постепенным уклоном. С Ай-Петриможно спуститься на машине или на фуникулёре. С травматологом разберусь внизу. Я встал поустойчивее, наклонился и подхватил Гаечку на руки.
– Ты что делаешь?! – гундосо буркнула она.
– Лучше за шею хватайся, чтобы мы с тобой вместе на соседних койках потом не лежали, – проговорил я. – А то ёж из нашего сада и тот обхохочется: костяная нога, и голова профессора Доуэля.
– Ты не профессор.
– Более того, даже не Доуэль. У меня простая русская фамилия, – проговорил я, осторожно шагая наверх по тропе и прижимая её к себе.
– Сам весь на ссадинах! Отпусти меня! Позови кого-нибудь другого! – потребовалаГаечка. – Я не хочу, чтобы это делал ты! Я же ясно выразилась или тебе русский не родной?
Дерзкая, прямая, нравится.
– Держись, уроню, – сквозь зубы ответил я.
Насчёт ссадин она была права – за полёт на шишках пришлось заплатить ушибамии содранной местами кожей. Гаечка послушно ухватилась за мою шею руками, нобуркнула:
– Ты грязный, исцарапанный врун! Я час просидела одна и ещё просижу! Я не хочу, чтобы меня спасал ты!
Я свернул на тропу пошире в тень вековых сосен и аромата дерева, хвои иприжаренной солнцем травы. И тут увидел Вована и парней из группы, возвращающихся к нам. Хм, опомнились? Поздно. Я никому Гаечку не отдам, хоть клещами пальцы разжимай. Взял? Донесу. И потом ещё подумаю, отпускать ли. А ей я сказал подчёркнуто легкомысленно:
– У девять один-один, МЧС и Чебурашки на Голубом вертолёте сегодня выходной. Бэтмен в отпуске. Человек-паук на больничном. Так что тебе придётся терпеть меня.
* * *
Эля
Дурное сердце подпрыгнуло от радости, узнав Артёма во взбежавшем по каменной тропе мужчине, а потом я испугалась его жутко ободранной щеки. В целом вид у Артёма был катастрофическим, словно он подрался с роботами-трансформерамиза бутылку машинного масла. Интересно, это его Мастер так отделал? Хм, видимохороший задал вопрос. Говорят, дзен-монахи любимых учеников били палкой, чтобы те достигли просветления. Артём, по-видимому, был обожаем настолько, чтоеле убежал. И, судя по дурацкой улыбке, не просветлился...
Но почему он идёт с обратной стороны? Ничего не понимаю!
Хотя... мне всё равно – он сам меня уговорил, сам бросил, и что теперь делать с больной ногой и всеми моими чувствами, с неразберихой и бедламом, свалившимся на мою голову похлеще цветочного горшка, не ясно. Зато точноизвестно одно – на Артёма нельзя полагаться, как и на того, чьё имя я даже упоминать не хочу. Этот просто не успел испугаться и пока ещё играет в игру «Я — крутой спасатель». Возомнил себя Чип-и-Дэйлом. А мне не нужны больше игры! Я не сомневаюсь: он как появился, так и исчезнет снова. А потому я решила раз инавсегда заглушить двигатель на американских горках и сойти, пока не пришлось прыгать из самолёта без парашюта, пролетая где-нибудь над Амазонкой. Мне не нужно это! Я обычная девушка, и полоса невезения однажды кончится, даже еслизебра очень толстая, и моя жизнь — не Диснейленд. Пусть сам катается, еслинравится!
Увы, с первого раза Артём не понял. Подхватил на руки и понёс в гору.
– Придётся потерпеть, – процедил сквозь зубы.
А я себя возненавидела. За то, что едва ощутила его шею, тело, тепло и запах, внутри что-то щёлкнуло и переключилось. Он был приятный... и как будто родной. Даже ноге полегчало.
«Тьфу, нет! – сказала я себе яростно. – Нельзя так обманываться! От одной ночивместе родными не становятся!»
И больно снова стало не только лодыжке. Я обозвала себя самыми ругательнымисловами, прекратив их поток, только чтобы оглянуться на топот шагов. Это к намподбежали парни из йогов.