— Не смотри так. До девчонки мне нет дела. Но когда вижу её и убитый взгляд Кэйлаша, не могу не думать о ночи, когда нашёл тебя в горячке. Ты была такой бледной… А потом ещё заговорила о тенях, видимых только тем, кто уже почти оставил этот мир… Нет слов, чтобы описать, с каким чувством я ночь за ночью звонил в монастырь, каждый раз с содроганием ожидая услышать, что тебя больше нет…
Всхлипнув, я спрятала лицо на его груди. Скорее всего, к переживаниям Доминика в то время примешивалось и чувство вины — ведь до горячки, пусть и ненарочно, довёл меня он. Но тронуло меня другое. Если уже тогда я значила для Доминика так много, как же долго я его ещё потом мучила… Доминик приподнял мою голову за подбородок и наклонился, собираясь поцеловать. Но я приложила кончики пальцев к его губам.
— Хочу тебе кое-что показать. Но сначала — закрой глаза и не открывай, пока не скажу.
— Выдумщица…
— Эта выдумка тебе понравится.
По губам Доминика промелькнула улыбка, и он послушно закрыл глаза. Перенестись вместе с ним в виллу было секундным делом. Тут же выскользнув из объятий, я поспешно прижала ладони к его дрогнувшим векам.
— Пока не скажу, серьёзно. Иначе всё испортишь.
Доминик рассмеялся.
— Хорошо, обещаю.
Я быстро огляделась. Лиловые ковры и занавески, каменные стены, словно в средневековом замке, и множество ваз с пушистыми лавандовыми кустами. Днём сюда заходили рабочие, чтобы довести всё до совершенства, и послушный моему распоряжению мсье Жубер оставил на столике вместительную банку с живыми светлячками. Беззвучно захлопав в ладоши, я унеслась в соседнюю комнату переодеться. Длинная юбка невесомого наряда опустилась на пол облаком лилового шифона, руки и шею обвили сверкающие веточки алмазной лаванды, в волосах сиреневым огнём мерцала диадема — украшения из подаренного Домиником гарнитура. На ходу поправляя волосы, я выскочила в гостиную. Подхватила банку со светлячками, торопливо откупорила её и, оказавшись рядом с Домиником, легко коснулась его губ.
— Можешь открыть глаза…
Подготавливая всё к этой ночи, я не раз пыталась представить реакцию Доминика. Но реальность затмила то, что рисовало воображение. Взгляд светящихся янтарных глаз ненадолго задержался на мелькавших во всех направлениях светлячках, пробежал по лавандовым кустам, по открывавшемуся за окном пейзажу и вернулся ко мне. Описать выражение, с каким Доминик смотрел на меня, было невозможно. Наверное, так смотрят обречённые смерти на тех, кто возвращает им жизнь. Наверное, подобный взгляд, полный трепетного обожания и благоговения, устремляют на божеств…
— Прованс — твоя родина, — тихо проговорила я, — хотя ты и оставил его очень давно. Конечно, невозможно возвратить тебе то, что отнял Арент. Но здесь я узнала тебя настоящего, для меня этот край навсегда останется особенным. Я хотела, чтобы и для тебя он обрёл новое значение. Чтобы воспоминания, связанные с этим краем сейчас, вытеснили те, что вынудили тебя покинуть его несколько столетий назад…
Доминик провёл ладонями по моим щекам, его пальцы заметно дрожали.
— Почему, думаешь, я больше и не вспоминаю о мести?.. То, что я так долго считал бедствием, в действительности было благом. Если бы Арент не сокрушил меня тогда, я бы умер человеком, даже не подозревая, что столетия спустя родится создание, дороже которого для меня не будет ничего ни в том, ни в этом мире. Если потеря моих владений была ценой того, что я обрёл тебя, я бы, не задумываясь, заплатил её сотни раз. Нет ничего, что я бы не отдал ради того, чтобы ты была рядом. Что до моей родины… Она — там, где находишься ты.
Я молчала не в силах произнести ни слова или хотя бы посмотреть на Доминика. Никогда прежде я не ощущала подобной близости ни с одним существом, ни с кем не чувствовала такого единения — душой, телом, всем, что во мне есть. И глубина этого чувства меня просто ошеломила. Кажется, если Доминик услышит что-то забавное, я рассмеюсь, если его ранят, у меня потечёт кровь… Ещё ни разу я не ощущала с такой отчётливостью, насколько мы друг от друга неотделимы. Губы Доминика с бесконечной нежностью коснулись моих волос, лба, век… Я провела ладонями по его рукам, сжимавшим моё лицо, и, наконец, подняла на него глаза… Когда наши взгляды встретились, время остановилось. Светлячки неподвижно повисли под потолком, занавеска, подхваченная порывом ветра, ворвавшимся в открытое окно, взлетела вверх и застыла в воздухе… И во всём мире больше не существовало ничего, кроме Доминика и меня. Наверное, Доминик в самом деле должен был пройти через века, чтобы найти меня, а я — дождаться его в этом времени. По-другому быть просто не могло. Теперь, обретя друг друга, ни один из нас уже не мог существовать без другого. И так будет до конца — неважно, наступит ли он через месяц или когда ворон сточит в пыль свой последний алмаз…
Dies Irae [1]
История Льежа умалчивает, кому и зачем пришло в голову украсить улицы и площади Старого города сотнями горящих свечей, и почему именно в первую субботу октября. Известно лишь, что жителям идея пришлась по душе. И вот год за годом феерия с романтическим названием La Nocturne des Coteaux de la Citadelle[2] разворачивается на склонах холма, вершину которого когда-то венчала цитадель. Сейчас от неё остались только крепостные стены, окружённые парком, но хорошо сохранилась лестница, по которой жившие в цитадели солдаты маршировали между своими казармами и городом. Эта лестница, известная местным жителям и туристам под названием Монтань де Бюрен, — визитная карточка города. Обычно по ней можно подняться к развалинам цитадели, но во время Праздника Свечей покрытая трепещущими огоньками лестница годится разве что для восторженного любования.
Появившись в Льеже немного раньше назначенного времени, я уже успела посмотреть на это чудо и решила, что Патрику оно тоже должно понравиться. Увидеться с Патриком после ночи, когда я навещала его в Бретани, так и не удалось, но от отца Энтони я знала, что постепенно мальчик привыкал к жизни с семейством Сокаль. Вроде бы он действительно занялся изучением французского и довольно благосклонно выслушал предложение преподобного отца задержаться в Бретани на несколько месяцев и начать посещать местную школу. В Льеж Патрик и отец Энтони прибыли этим утром — отец Фредерик забрал их с вокзала. А через час после заката все мы встретимся возле капеллы Святого Сердца Христова. Изначально "все мы" включало и Доминика, но Андроник, созвавший бессмертных на срочный совет, нарушил эти планы. Правда, первым порывом Доминика было послать куда подальше и Андроника и бессмертных, и встречу с ними, но я убедила его этого не делать. Если честно, я смутно представляла совместный досуг с ним, преподобными отцами и Патриком, и была рада возможности избежать этой ситуации. Доминик, наоборот, был очень мрачен.
— Мне не нравится эта затея. Что за необходимость слоняться по городу? Никогда не видела горящих свечей?
— Не волнуйся, Патрик за мной присмотрит.
Лицо Доминика неприязненно скривилось, я расхохоталась:
— На самом деле я буду в более приятной компании, чем ты. Кстати, передавай привет Андронику.
— Пусть убирается к дьяволу!
Надо сказать, я так и не появилась у Андроника после нашей перепалки, хотя и чувствовала, что следовало бы. По словам Доминика, Андроник тщательно избегал даже косвенного упоминания обо мне. И это было тем более очевидно, потому что раньше он не упускал возможности справиться о моих делах… Пробежав по волосам, ладонь Доминика задержалась на моей щеке.
— Может, всё-таки дождёшься меня? А когда вернусь, отправимся на этот твой Праздник Свечей вместе…
— По-моему, всё складывается очень удачно и так: пока ты будешь слушать срочные новости Андроника, я проведу пару часов с Патриком. А как только появишься… — я обещающе улыбнулась. — Ночи ведь стали длиннее и, если поторопишься, мы ещё успеем заглянутъ на "лавандовую" виллу, поплавать в бассейне и…
Притянув к себе, Доминик прильнул к моим губам.
