Доминик глумливо расхохотался, но Винсент и ухом не повёл.

— Ты согласна? — он протянул мне руку.

Умоляюще глянув на Доминика, я тихо обратилась к Винсенту:

— Я не могу притронуться к твоей руке, Винс. Но согласна на твоё предложение…

Винсент улыбнулся.

— Кстати, — он повернулся к Доминику, словно только вспомнив о его присутствии, — я достал свитки. Как появится время… В общем, знаешь, где меня найти.

И, приветливо махнув мне, исчез. От выражения лица Доминика меня пробрала дрожь, я виновато опустила глаза.

— Прости… Но, честное слово, я не в силах прятаться ещё и от него…

Доминик отвернулся, очевидно, мои слова ничуть не уменьшили его ярость. Быстро восстановив линию круга из освящённой земли, я стряхнула с запястья часы и повисла на его шее.

— Сколько раз я должна повторить, что ты — мой единственный, чтобы ты в это поверил?

Доминик обвил руки вокруг моей талии и прижался лбом к моему.

— Я скажу, когда это произойдёт.

Он поцеловал меня, сначало властно, потом всё с большей нежностью. Гроза миновала — до следующего раза…

— Что это за свитки, о которых говорил Винс? — я вопросительно посмотрела на Доминика, перебиравшего пальцами мои рассыпавшиеся по подушке волосы. Со времени последнего объяснения с Винсентом прошло несколько ночей, и я решила, что могу без опаски упомянуть его имя.

— Я надеюсь найти в них сведения о первых бессмертных.

— Для чего?

Доминик ласково провёл пальцем по моему плечу.

— Ты ведь знаешь, от кого мы произошли. Первый, ещё будучи человеком, заключил сделку с одним из самых могущественных демонов и обрёл таким образом бессмертие плоти в обмен на свою бессмертную душу. Обращение каждого из нас — не что иное, как повторение этого ритуала. Единственное отличие в том, что Первый был обращён не другим бессмертным, а демоном. Пламя, опаляющее нас, забирает лишь часть души. То, что опалило его душу, выжгло её полностью, превратив в подобие демона его самого. Обращённые им тоже испытали на себе эту силу. Правда, от своей человеческой сути они сохранили больше, чем он, но всё же меньше, чем те, кого обратили сами.

— Значит, пламя, опаляющее душу, становится слабее с каждым обращённым?

Доминик покачал головой.

— Только пламя, исходящее от Первого из нас, обладает большей силой. Для остальных оно неизменно.

— Тогда получается, те, кого обратил Первый, — более могущественны, чем другие бессмертные?

— И да и нет. Они не обладают большей силой, чем остальные — так же существуют за счёт крови живых, так же не могут смотреть на солнце, ступить на освящённую землю и поднять руку на себе подобных. Они меньше привязаны к миру людей и, возможно, поэтому покинули его много столетий назад, появляясь здесь только, чтобы утолить жажду. Могущественнее других их делает посвящённость в тайны, скрытые от большинства из нас.

— Но, если они тоже не могут поднять руку на себе подобных, какие тайны ты надеешься от них узнать?

Доминик перестал играть прядями моих волос, голос стал серьёзным.

— Способ ослабить власть Арента над тобой. Лишить его возможности провести ритуал. Об остальном можно подумать потом.

— Почему ты так уверен, что им это известно?

— Ты знала, что Толлак был обращён одной из них?

— Одной из них? Его обратила женщина? — обмотав вокруг себя простыню, я села на кровати. — И куда она потом делась?

— Не думаю, что даже Толлак смог бы ответить на этот вопрос. Не то чтобы его это интересовало — особого согласия между ними не было с самого начала. Но когда дороги их разошлись окончательно, он перестал чувствовать её присутствие в нашем мире, а в мире людей она появлялась крайне редко.

— То есть…

— То есть возможность ослабить или совсем уничтожить связь между обратившим и обращённым существует. И, найдя первых бессмертных, я найду и эту возможность.

— Разве не проще уничтожить самого Арента, а не мою связь с ним?

Притянув к себе, Доминик прижался щекой к моей щеке.

— Ты забываешь, что способ убить Арента я искал столетиями. И узнал его только благодаря тебе.

— Кровь "стоящего меж двух миров"…

— Не только. Ловушка, которую Арент с помощью Винса расставил мне, была до смешного простой, но чертовски действенной. Если б не ты, он достиг бы цели и без крови "стоящего меж двух миров". Достаточно лишь найти подходящего смертного. Конечно, Арент слишком умён, чтобы попасть в свои же сети. Но у нас будет время попрактиковаться после того, как ты окажешься вне пределов его досягаемости.

План был намечен, оставалось воплотить его в жизнь.

[1] Perenniservus (лат.) — вечный раб.

Небольшая площадь с фонтаном, скамейками и цветочными клумбами была ещё довольно людной. Я глянула на циферблат часов, украшавших башню собора Святого Павла, и нетерпеливо передёрнула плечами. Вообще-то я появилась раньше назначенного времени, поэтому винить в вынужденном ожидании было некого. И, к сожалению, Льеж не был городом, способным скрасить тянувшиеся минуты. Я уже успела пройтись по невзрачным улицам — упадок чувствовался везде, даже в центре. А здесь, на площади перед собором, я должна была встретиться с отцом Фредериком — обладателем коллекции редких рукописей, в которых, как уверял отец Энтони, мы найдём ответы на многие вопросы. Я не разделяла этой уверенности, но выбора не было. Без способности переноситься в мой мир я могла только пытаться использовать возможности, предлагаемые миром людей. Кстати, и с этим возникали трудности. Сосредоточиться на изучении книг и свитков в присутствии Доминика было чистейшей утопией, и Доминик покаянно признавался, что рядом со мной тоже не может думать о подобной чепухе. Наконец, после многочисленных откладываний "ещё на одну ночь" мы решили хотя бы частично вернуться к реальности. Где нас терпеливо ждал Винсент…

Доминик не заговаривал о том, чтобы расторгнуть союз с ним, даже упомянул, что Винсент помогал ему во многом. Но я подозревала, что на самом деле он просто не хотел оставлять своего "подопечного" без присмотра. А Винсенту, очевидно, только это и было нужно. В результате мы оказались в ситуации, которой я хотела избежать любой ценой. Винсент не упускал случая лишний раз напомнить о себе и при встрече не торопился отводить от меня взгляд. Доминик, от которого это, конечно, не укрывалось, разрывался между мучительным нежеланием выпускать меня из своего поля зрения и жгучим желанием, чтобы Винсент не попадал в моё. Я, как могла, старалась облегчить эти терзания, вызывавшие у меня чувство жалости и смеха одновременно, а с Винсентом вела себя подчёркнуто дружески. Но постепенно это становилось невыносимым. Тогда я и вспомнила об отце Энтони и упомянутом им друге-коллекционере. Прибегнуть к его помощи казалось идеальным решением. Я могла вести поиски там, куда Доминику и Винсенту не было доступа, а они, больше не отвлекаясь на выяснение отношений, сосредоточились бы на своих — там, куда не было доступа мне. Доминик поначалу не хотел об этом даже слышать. Всё, что предполагало моё отсутствие, было для него совершенно неприемлемым. Но, с другой стороны, это бы свело мои встречи с Винсентом к минимуму, и, видимо, измученный ревностью до предела, Доминик в конце концов согласился.

Отец Энтони мне очень обрадовался, поговорил со своим другом на следующий же день, и тот выразил готовность предоставить свои рукописи в моё распоряжение… Я снова бросила мимолётный взгляд на часы.

— Энтони прав, вас действительно не спутаешь ни с кем.

Рядом стоял невысокий мужчина лет пятидесяти: волосы с сильной проседью, очки в дорогой оправе и проницательные голубые глаза.

— Отец Фредерик?

— Простите, что заставил вас ждать, — он говорил с лёгким французским акцентом. — Энтони упомянул, что вы интересуетесь моими манускриптами. Должен предупредить, они — не для широкой публики. Но для Энтони я сделаю всё, а он, очевидно, готов многое сделать для вас. Поэтому и я готов помочь вам.