— Ты услышала его зов, — Юнг-Су уже стоял рядом. — Возьми его, он — твой.

Осторожно, словно реликвию, я сняла меч с подставки.

— Что это за материал? — я провела пальцем по ножнам.

— Белый нефрит.

— Этому мечу, наверное, нет цены…

— Нет цены тому, что он призван защищать.

Наполовину вынув меч из ножен, я залюбовалась клинком, потом подняла восторженный взгляд на Юнг-Су.

— Но тренироваться я ведь буду не с ним?

— Обычно первые тренировки проходят на мок кум[1]. Но у нас нет времени на то, чтобы ты привыкала к деревянному мечу и только потом к настоящему. Ты должна чувствовать его. Твой разум, тело и этот меч должны стать одним целым, а к этому ещё нужно прийти. Как ты его назовёшь?

— Что?.. Меч?..

— Он будет сопровождать тебя, как преданный друг. А у друга должно быть имя.

— Ну, не знаю… — неуверенно протянула я. — Он похож на лунный луч…

— Луч. Значит, теперь это его имя: Туен[2].

Юнг-Су подхватил меня за край рукава, и, не успела я опомниться, мы оказались на просторной поляне. Со всех сторон её окружали бамбуковые деревья.

— Здесь мы будем тренироваться, — догадалась я.

— Вынь Туен из ножен. Почувствуй в ладони его рукоять. Рассмотри его.

Я повиновалась, и меч мягко вспыхнул в моей руке, словно… луч. Рукоятка легла в мою ладонь, будто была сделана для неё. Я с улыбкой повернулась к наблюдавшему за мной принцу.

— Уверена, ты будешь превосходным учителем.

— Сейчас рано об этом говорить. Дождёмся конца твоего обучения.

[1] Мок кум (корейск.) — деревянный меч, используемый для тренировок.

[2] Туен (корейск.) — луч.

Нежная печальная мелодия лилась над притихшим садом, будто долго подавляемое страдание выплёскивалось в томной отчаянной жалобе. К мелодии добавилось пение, голос принадлежал Мин-Хи — царственной супруге принца Юнг-Су. Мне была хорошо видна беседка, в которой расположилась принцесса, шёлковые волны её небесно-голубого одеяния, чёрные волосы и тонкие руки, сжимавшие пипу[1]. Имя Мин-Хи она получила уже после замужества. На родине в Китае её звали Ли Джи. Брак с корейским принцем был политическим ходом её отца-императора, желавшего укрепить дружественные отношения с государством Силла. Будущего мужа Ли Джи увидела только перед церемонией бракосочетания, но впоследствии страстно полюбила принца. Однако тронуть его сердце ей так и не удалось. Всё это с готовностью выложила мне Ран-Чжу, ехидно добавив, что из-за неуживчивого характера принцессы этого вполне следовало ожидать. Ли Джи была не единственной "чужеземкой" при дворе. Жёны среднего и младшего принцев были родом из Ямато[2] и Когурё, Ран-Чжу родилась в Пэкче. Но все они нашли общий язык и, насколько это было возможно, подружились. Все, кроме Ли Джи, продолжавшей даже одеваться на китайский манер, чтобы подчеркнуть собственную исключительность. Гордая своим происхождением, уязвлённая нелюбовью мужа, разочарованная однообразием бессмертия, принцесса стала настоящей мегерой.

— Знала бы ты, что приходится выносить конкубинам[3] принца Юнг-Су! — качала головой Ран-Чжу. — Тебе, кстати, тоже стоит её остерегаться.

— С чего бы?

— А то сама не понимаешь.

— Принц обучает меня владению мечом, это — всё, — отрезала я.

Ран-Чжу захихикала, кокетливо прикрывшись рукавом. Но она оказалась права. Мин-Хи не сводила с меня испепеляющего взгляда во время общих трапез и всем своим видом выражала враждебность. Похожие эмоции я, очевидно, вызывала и у Дак-Хо — начальника королевской стражи. Остальные относились ко мне либо с любопытством, либо равнодушно. Юнг-Су всё же позволил Ран-Чжу общаться со мной, и, думаю, не последнюю роль в этом сыграли просьбы младшего принца. Я познакомилась с членами королевской семьи во время первой общей трапезы. Принц Юнг-Хи был похож на старшего брата, но облику его не хватало отличавшей Юнг-Су мужественности. На Ран-Чжу он смотрел, как на божество, и она беззастенчиво этим пользовалась. Когда разрешение навещать меня стало официальным, она ворвалась в мою обитель в сопровождении чуть ли не всего гарема. Девушки, очень миленькие и в своих ярких нарядах похожие на весенние цветы, трещали без умолку. Я едва успевала отвечать на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, которые переводила Ран-Чжу. После их посещения у меня ещё долго звенело в ушах. Но чаще Ран-Чжу появлялась одна, и мы, болтая обо всём подряд, бродили по саду. С её помощью я научилась довольно сносно изъясняться на корейском. И вообще, несмотря на разделявшие нас эпохи и совершенно разные условия существования, мы очень сдружились. Правда, Ран-Чжу с её острым умом и жаждой узнавать новое мало вписывалась в доисторические устои, определявшие её жизнь с самого рождения. А мне задорным смехом и непосредственностью она очень напоминала Дженни…

Но большую часть времени я проводила в обществе Юнг-Су. Отработав со мной несколько приёмов и поворотов, принц сразу перешёл к поединкам. И, хотя, по его словам, обучение проходило успешно, я чувствовала себя страшно неуверенно. Юнг-Су хватало пары ударов, чтобы выбить меч у меня из рук. Мне же едва удавалось нанести один — так легко он от них уворачивался. И мне здорово мешала одежда. Широкие штаны-паджи[4], длинные полы и рукава вихэ[5] никак не добавляли ловкости движениям. Но принц стоял на своём: одежда истинному умению не помеха, и мне пришлось смириться… В промежутках между тренировками мы просто разговаривали. Вроде бы принца подкупали мой интерес к их культуре и старания выучить язык. Он с готовностью и без былой сдержанности отвечал на мои вопросы, с улыбкой поправлял ошибки в корейском. Теперь он не казался одним из каменных со-са-ри[6], охранявших вход в здания королевского дворца, каким предстал вначале, и я проникалась к нему всё большей симпатией. Вскоре после моего водворения я рассказала о посещении Тибета и об обещании гомчена нам помочь.

— Призрачное войско. Не ожидал, что вам удастся найти подобного смертного так быстро.

— Его нашли мой знакомый профессор и его ассистент.

— Ты тесно общаешься со смертными, — констатировал принц.

Смуглое лицо оставалось невозмутимым, и я не поняла, осуждал он это или нет.

— Как думаешь, совет примет решение о вашем участии в битве до конца моего пребывания здесь?

— Думаю, нет. Мой отец и совет колеблются. Им нужен последний веский довод.

— Надо было прихватить с собой рисунки Патрика, — усмехнулась я.

— Дитя демона, о котором ты говорила?

— Да, его. Эти картинки — как часы, которые тикают в обратном направлении. Каждый рисунок — очередное сердце. Тик-так, тик-так… Осталось всего четыре удара. А потом… Трудно даже представить, что миры перестанут существовать, правда? Но, если всё же… лично мне становится страшно. Тем более что таких, как мы, Царство Небесное не ждёт.

— Ты верила в это, когда была человеком?

— В Небесное Царство? Я верю в него до сих пор. И в вечное проклятие, и в то, что это — удел нам подобных.

— Поэтому ты не забрала ни одной жизни?

— Сама не знаю, почему не стала убивать. Наверное, из простого упрямства. А теперь это спасает меня. Мой друг-священник считает отказ убивать доказательством того, что душа моя осталась человеческой. Но это не так. Я сознательно сделала выбор: бессмертную душу в обмен на бессмертное тело. Всё, что последовало потом, уже не имеет значения.

Юнг-Су внимательно изучал меня несколько секунд, потом покачал головой.

— Ты странно мыслишь и рассуждаешь, я не всегда тебя понимаю. Но твой друг прав. В тебе много человеческого. Потому ты и смогла распознать угрозу. Уязвимость, страх, ранимость — бессмертным эти чувства чужды. Понятие опасности не существовало для нас на протяжении тысячелетий. Ощущение её нам незнакомо. Но тебе…

— Ты тоже считаешь меня слабой. Прогноз, что в битве мне не выстоять, я уже слышала.

— Я не сказал "слабой". Уязвимость и слабость — разные вещи.