— Я сошел с ума, — произнес Камарен. Голос прокатился по комнате, испугав самого северянина. Нет уж, оставить демонов, призраков и прочую нечисть во плоти этим любителям ходить по волоску, натянутому над пропастью.

Риэсте нужно золото соседней страны, а здешние — пропади они пропадом, с ледяными глазами, змеиными улыбками и умением убивать, не пользуясь ни ядом, ни сталью, ни иным орудием рук человеческих или дарованным самой этой землей.

В тот вечер сразу двое видели Энори в доме господина Кэраи — служанка с кухни заметила его в саду, а слуга, наполнявший маслом светильники в коридорах — в личных покоях. Мужчина оказался менее пугливым и не убежал сразу, а рассматривал нежданного гостя несколько мгновений. Лишь когда тот повернулся к двери, кинулся прочь.

— Клянусь благим перерождением родителей, видел его на расстоянии нескольких шагов. Он сперва что-то искал в ящичке стола, а после читал какую-то бумагу. Не стемнело еще толком, ни с кем не спутать!

— Завтра позовем сюда святых братьев, пусть молитвы вознесут, изгонят призрака, — дрожащими губами говорили домашние. — Лишь бы темные часы пережить…

В эту ночь соседка бросила Айсу и перебралась поближе к товаркам в боковое крыло. Пока не пришел монах, дрожали от страха. Айсу звали с собой, она заупрямилась — не хочу, чтобы потом меня наказали за ослушание. Ну, оставайся одна, может, утром найдем твое тело, в сердцах сказали ей и покинули.

Энори пришел вскоре.

— Неуютно у тебя тут.

Осмотрелся по-хозяйски, вздохнул и уселся на холодный пол, хоть рядом был старый матрас, на котором спала девушка.

— Вас видели. Зачем? — спросила она, устраиваясь на матрасе.

— Надоело прятаться. Ты умеешь открывать замки на всяких ящичках?

— Откуда бы я могла… Вам понадобилось что-то из бумаг господина?

— А ты неглупая.

— Он по-доброму поступил со мной. Пожалуйста, не делайте ему что-то во вред…

— Мне кажется, ты слишком уж много и часто просишь. А ведь мы уже говорили о верности… у кого-то короткая память.

Айсу молчала, уставясь в пол.

— Я ведь больше не стану тебя спрашивать, — сказал гость. — Мы обо всем договорились. Или нет?

— Да.

Он ушел почти сразу, словно потеряв интерес или был разочарован, и девушка очень надеялась, что это так и есть. Но понимала — сама себя пытается обмануть. Связала пару поясов, подвинула скамью, с трудом перекинула пояса через балку под потолком. Примерила петлю, постояла и слезла.

**

Младшие слуги Кэраи жили отдельно, хоть видеться с ними и не мешали. Даже лучше, что отдельно — он-то уж точно никуда без надзора не выйдет, а они все же могли. В доме о поветрии говорили не слишком охотно, но кое-чем поделились со спутниками Кэраи: мол, с севера привезли болезнь, первой жертвой стала семья недавних переселенцев. Они на окраине жили, оттуда и пошло — и в Акатайе, и в предместья.

Меньше недели нужно, чтобы сгорел заразившийся человек — сперва слабость, затем вовсе падает, мечется в лихорадке, кашляет кровью, и кровь сочится сквозь кожу. Такие болезни в городах — худшее бедствие. Деревню можно окружить и сжечь, а что делать с целым городом? Только прятаться за стенами жилья своего, пока ветер не сменится, не унесет заразу.

— Не только этот дом — весь квартал охраняется, никто не входит и не выходит, — сказано было Кэраи. Вежливо, но жестко затем прозвучало — поздно куда-то ехать, и город, и пригороды опасны. Хинаи не простит, если высокий гость погибнет в Мелен, а может и привезет заразу на родину.

Сам глава Мелен так и не вернулся — сказано было, что не успел и теперь воздвиг такую же прочную стену между собой и болезнью в загородном имении.

Оставалось сидеть и ждать. Но просто сидеть Кэраи не мог — натура не та. Что-то не давало покоя. Вышел, поднялся на крышу — здесь они такими же были, наполовину плоскими; захочешь — смотри сверху, куда хватает взгляд. Пропустили, хоть и покосились. Дом правителя Мелен стоял на возвышенности, и глядел в сторону рукотворной цепочки озер. Посреди каждого из них на сваях построен был храм. Коричневые монахи казались отсюда муравьями.

Видны были и другие крыши богатых домов, но там поди что разбери — вокруг все укрывали деревья. Особенно много было кедров, их мохнатые ветви и зимой оставались надежным заслоном. С умыслом возведено здание: над всеми, но ничто лишнее не потревожит взор.

Стоял, слушал, раз смотреть не на что. Небо красивым было, в рваных перьях облаков, но не занимало. В отведенное время раздавались медные звуки гонга из храмов, колотушки в руках обходчиков отбивали время на улицах.

Вернулся к себе изогнутыми коридорами, по дороге прислушивался. Со двора доносились веселые голоса конюхов, прачки затеяли перебранку. Жизнь идет, не то что в его крыле. Там все встречают с похоронными лицами.

К ночи Кэраи послал за Юи — тот был весьма шустрым и цепким, мог обмануть и бдительных стражей дома. Велел ему пробираться в город; молодой человек молча поклонился, но видно было, что он испуган. Приказ не вызвал восторга и у прочих спутников его, даже Ариму хмурился, отчаявшись получить ответ.

Юи вернулся ночью. Слуги для вида устроили пирушку, и долго не отзывались на зов господина. Мало кого удивило бы, что в конце концов он сам к ним явился. В комнате стоял запах винных паров, пол нарочно был залит вином, но все оставались трезвыми. Юи сидел у жаровни, такой бледный, что все конопушки и рябинки, обычно мало заметные, проступили на носу и щеках.

— В городе тихо все, ни граничных флажков, ни стражи, ни факелов. Кое-где и вовсе празднуют то ли свадьбу, то ли еще что, — докладывал он. — А домашние мне ведь в глаза говорили…

— Я так и подумал, — сказал Кэраи. — Если зараза убивает человека самое большее за неделю, никакие северные переселенцы сюда бы не добрались. По зиме уж точно, а чтобы еще успели в городе пожить…

Обернулся в ответ на потрясенный вздох одного из слуг:

— Ты думал, я отправил Юи на верную смерть, да еще сюда собирался притащить болезнь?

— Но как же… зачем… — Ариму, знавший про почти состоявшийся договор, кажется, больше обрадовался бы поветрию.

— Не кричи так. У вас, конечно, пирушка — кстати, местные слуги очень ее не одобряют, вы могли бы и выказать уважение к бедствию — но хоть голос сделай попраздничней. А я ухожу к себе.

Еле слышно добавил:

— Что-то, видимо, изменилось. Жаль, одно хорошо — вероятно, невеста больше мне не грозит.

Уютные покои — голубые стены и занавеси, вышитые серебром листья, резная темная мебель из ореха, обитая мягким… кажется, все для отдыха сделано, для почетного гостя. Или уже не гостя, раз не покинуть дом без дозволения хозяина, невесть куда уехавшего?

Впервые подумал — а что с его голубями? Отправлял письма: без подробностей, только бы знали помощник и брат, что все с ним в порядке. Ответа не мог получить, да и не стремился. Но если поветрия нет, послания с новостью о болезни никак не могли допустить. Вести о таком расходятся быстро, а если не разошлись, верно, нет и болезни. Только вот как перехватишь голубя? И стрела не поможет остановить — промажешь, и ищи его в небе.

Вспомнил про соколицу аталинского посла. С помощью хищных птиц — можно.

Два дня прошло, к концу подходил третий — ничего не изменилось. Разве что на крышу его больше не пускали. Разобрали кусок ее, с извинениями пояснив — незадача, древоточец какой-то завелся, так оставлять опасно…

Снова пришел в соседнее крыло к своим людям, ладно хоть это не запретили, и не разделили их самих. Только рассмеялся на предложение слуг переодеться и бежать отсюда под видом одного из них, прихватив еще кого-нибудь для охраны и помощи. Но посмотрел на лица, и смех оборвал. Всегда знал — его люди, верные, мог рассказать о любом — жена, дети, слабости какие, но будто о свитках в библиотеке. На какой полке стоит, в каком футляре.

А ведь тревожатся, не понимают — и кто бы на их месте спокойным был? Юи и вовсе едва сдерживается, сидит будто на паре ежей — вот-вот и побежит разбираться с охранниками, кто там у них заболел. Такое вранье, почти в глаза, одно означает — дело плохо.