— Ты знала его дольше, чем я. Что о нем думала?
— Вряд ли смогу ответить. Долгое время я смотрела на него так, как он сам хотел — был либо прекрасным, либо отвратительным, порой сразу тем и другим, это самое тяжкое. Потом освободилась от наваждения… и не увидела ничего.
«Только это не вся правда, но, сказав всю, я ведь выставлю себя дурой. Порой он напоминал мне ребенка, но совсем не такого, как, видимо, ваш племянник… Дети порой живут вне понятий добра и зла, лишь тем, что покажется интересным. Они так искренни… Ощущал все многоцветье этих чувств под собственными руками… но предпочитал он — любовь к себе…»
Она рискнула, спросила тогда:
— Вы не жалеете, что он стал вашим недругом? Ведь могли бы…
— Ни в коем случае. Ты разве забыла о том, что пыталась доказать мне сама? Называешь его Забирающим Души — но долг любого человека постараться уничтожить подобных тварей, а не дружить с ними. Даже если бы он умел быть верным, все равно.
— Вы в это все-таки не верите до конца, — вздохнула она, и добавила: — Вашему брату он был верен целых восемь лет.
— Брат давал ему всё.
Она начала скучать по встречам с господином Кэраи. Не в первый раз проводила время с мужчиной-интересным собеседником, ценившим ее ум. Но никогда такого не было раньше, чтобы разговоры были посвящены почти исключительно делу. А то немногое, что дел не касалось, не относилось и к ее женским чарам. Но Лайэнэ все же гордилась собой: он стал откровеннее, хоть и разговаривал с ней, как мог бы с доверенным слугой, например. И вот это было слегка обидно.
Потому, что, если себе не врать, привлекали ее не только доверие и разговоры. Серьезное правильное лицо, увидеть на котором движение души было не легче, чем подо льдом рыбу. Облик, выверенный до стежка на манжете. Он наверняка знал обо всех своих преимуществах, он из тех, кто тщательно изучит свой расклад на доске, прежде чем сделать ход, и женщины ничем не отличались тут от прочих фигурок. Но в эти дни и недели явно думал о чем угодно, только не о том, как выглядит в ее глазах, да и прочих, пожалуй.
Что же, ей хватает и нынешнего.
Только вот мальчик, мальчик… если все обойдется, вряд ли кто-то узнает про эту слежку, а если и узнает, вина Лайэнэ будет невелика. Какая там вина, в самом деле!
С памятью об Энори хуже.
Женщины не стена, не преграда — они сеть, в которой легко запутаться, и вода, проникающая в любую щель. С ведома Лайэнэ многие красавицы Квартала вплели нужное в речи, которыми затуманивали слух и разум мужчин.
Но имени Энори не было в ее наказах, его помнили и без того.
О нем говорили — не умер, а вернулся в мир духов, чтобы, не скованным человеческой оболочкой, защищать родину. О нем говорили — его смерть это жертва ради победы. Если люди покажут себя достойными…
Хранитель земель может быть любым, но если он молод и красив, это… пикантней.
Упаси Небеса от таких хранителей!
Утешала себя одним — верно, подобное бы его развлекло. Мог и сам вбросить байку-другую, не о себе, о каких-нибудь странных событиях… Но не звучат они, его стиль молодая женщина изучила отлично. Что-нибудь изощренное, неожиданное — он не стал бы тратить время на обычные истории о призраках или прогулявшихся у окна галках и крапивниках, чьи следы якобы сложились в слова. Нет. Либо он просто молчит, не проявляет себя, как и с мальчиком, либо отсутствует в городе.
Как всегда, при мыслях об Энори стало неуютно. Быстро оделась — не как обычно, в броское и дорогое, а в неяркое сукно простых горожанок. Набросила темно-синий шерстяной шарф на связанные узлом волосы.
— Я скоро вернусь, — сказала служанке, которая встретила госпожу уже в коридоре, удивленная, что не позвали помочь.
Поспешила на рынок. Там самое место послушать сплетни, понаблюдать за людьми. Правда, уже скоро начнет смеркаться, и многие торговцы уберут свой товар, но останутся посетители маленьких кабачков, останутся артисты, любящие выступать при свете факелов, и просто зеваки.
…Обрывки реплик, обрывки чужой жизни. Казалось бы — что ей простой народ, даже торговцы средней руки? Не смешаются жизни, как ветер и вода не смешиваются, разве что соприкасаются иногда. Но с тех пор, как зашла речь о том, как сплотить север, Лайэнэ стало интересно. И некий дух соперничества взыграл — хозяевам провинции и без нее найдется, кому подать совет, но вдруг и она будет полезна! А это значит — надо слушать людей куда больше, чем она могла на приемах и на прогулках с избранными.
Прислушалась: торговцы из соседнего округа, более северного, рассказывают покупателю о знамении — мол, скоро враз потеплеет, проснутся горы и реки, чтобы сразу уничтожить армию чужаков, а пока война эта — испытание. Кивнула невольно — хорошо говорят, как раз из тех баек, которые семенами бросали в народ. Сама бы поверила.
— …и когда он обманом одолел духа гор, тот сказал — ладно, ты будешь править долго и жить в почете, и дети твои, но рано или поздно Дом Таэна рухнет, как на меня этот камень…
Это еще что такое?
Рассказчик невзрачного вида, в потертой, но теплой куртке сидел на корточках у стены, собрав вокруг себя человек десять. Кто-то из них стоял, кто-то тоже присел. По виду простые ремесленники. Слушают настороженно и внимательно.
Послушала и сама немного, но все было ясно. Таких разговоров не миновать, но сами ли она проросли, или рядом ходят другие сеятели? Надо об этом рассказать господину Кэраи, если сам он еще не знает.
Расстроенная, побрела мимо торгового ряда с дешевыми украшениями. Еще не смерклось, но уже горели фонарики над прилавками, подсвечивая металл и грани прозрачных самоцветов. Не об украшениях думала, но взгляд все равно скользил по ним, привычно выхватывая вещь, если она вдруг отличалась изяществом или необычной формой. Немного замешкалась возле палатки с зеркальцами из бронзы и меди, наклонилась, рассматривая. Здоровенный разносчик орехов с корзиной на плече едва не сбил ее; Лайэнэ отпрянула и сама еле уклонилась: невесть откуда взявшаяся женская фигура стояла рядом. Так же, как и сама Лайэнэ одетая, даже странно немного, хоть и простые все вещи, могло и такое сходство случиться.
— Простите, — извинилась ашринэ. — Я не заметила вас.
Женщина приоткрыла темный шерстяной шарф, укрывавший голову и почти все лицо.
— С огнем играешь, девонька. Думаешь, и смерть в тебя влюблена?
Смуглое лицо, в мелких морщинках, и само маленькое, падают на лоб немодные давно завитки, а глаза — как у молодой лани. Показалось — это же ее тетка, та, что некогда привезла в Орсорэи. И словечко ее любимое просторечное — «девонька», не сумели от него отучить в Веселом квартале. Только уже четыре года нет тетки на свете.
А та повернулась, шагнула за край палатки, и вот уже не видно ее.
**
Что по ту, что по эту сторону горной границы Эннэ весна не торопилась согревать землю. Это было на руку рухэй: хоть и шли пока по своей земле, оползни не стали бы разбирать, свои ли, чужие. Шли тихо и быстро, умелой скользящей походкой, избегая глубокого снега; разноцветные кисти на древках вместо знамен, гортанные глуховатые голоса. В теплые месяцы эхо с трудом выделяло их из звука осыпей и шума ручьев, но сейчас горы спали, даже бесконечная вереница человеческих муравьев не нарушала их сон.
У-Шен вел войска на север Ожерелья, оставив на прежнем месте немного людей, самых непригодных к боям. В назначенный час они должны были создать видимость атаки около крепости Шин — и погибнуть. Шли разными тропами, как ручьи, которые сбегают с гор в одно озеро. Лошадей у них было совсем мало, и они, приземистые мохнатые, везли не людей, а поклажу. Далеко-далеко отсюда, в срединных землях Солнечной Птицы, подивились бы таким лошадям, маленьким и прытким, как козы.
Энори был в отряде Вэй Ши. Часто уходил с разведчиками, хоть предполагалось — этих мест знать ему неоткуда. Но он умел слышать неслышимое; постепенно, неохотно подобную чуткость к миру начинали ценить.
Эту ночь им подарили почти уютную — стоянку отряда от ветра закрывал горный отрог, и потеплело немного, и в стене обнаружился большой грот. Высшие командиры, проверив, как дела у солдат, переместились туда. Привыкли и день и ночь находиться под открытым небом, каменный свод давил немного, но ветра тут совсем не было, и костру подходящее место.
