Все также молча Тагари указал, кому говорить — первому, за ним второму, и дальше.

Согласие было полным — никто не сомневался, что в середине или даже начале апреля начнется наступление. Подставу с оружием во многом поправить удалось, хоть и не до конца — мастера все-таки были людьми, а не сказочными умельцами. А вот с продовольствием туго — крестьяне и без того пострадали от наводнения, у них сейчас отбирали по сути последнее. И как прожить весну, неизвестно. То, что еще можно было употребить в пищу, но для воинов не годилось, раздали желающим…

— Но эти скоты неблагодарные не больно-то рады, хотя могли и вовсе не получить ничего, — сквозь зубы сказал командир Глядящей Сверху, Атога.

Все-таки очень он походил на Тагари, словно родной дядюшка, только ростом не вышел, и полнее был, кряжистей. Свирепая мощь. Жаль, что он выбрал себе Нэйта в друзья, думал Кэраи.

Сам так и молчал, только смотрел и слушал. Делал вид, что просто сказать нечего.

Командир Срединной, Асума, одними уголками губ улыбнулся ему. Помнит прежние разговоры и договоренности. Тут же сухое лицо командира вновь лишилось и намека на выражение. В свою очередь получив слово, он, поклонившись, отметил: если понадобятся ополченцы, придется действовать силой, особенно в северных областях. Сам народ не пойдет. Обвел глазами глав крепостей Ожерелья — возразят ли? Только согласное гудение было ему ответом.

Провинция Ханаи напоминала неровную четверть круга, правую верхнюю. С севера и северо-востока ее прикрывали горы Эннэ, с запада — Юсен. Сейчас на севере стояли войска Мэнго, на востоке У-Шена. Ударят, скорее всего, одновременно, только вот пока неясно, где захотят прорвать Ожерелье. Разумней ближе к северу — если что, легче помочь друг другу. Но тогда и войска провинции выступят единой силой.

Хотя отряды У-Шена — внизу Ожерелья, могут напасть и оттуда, попытаться захватить Осорэи. Отчаянной смелости шаг, но молодой полководец на это способен. Только средние земли им не удержать. Все разорят и уйдут, если не придет подмога. Ради того, чтобы навсегда укротить независимую провинцию, даст ли У-Шену это сделать Столица?

— Я бы не тратил силы, — сказал пожилой темный глава Тай-эн-Таала. — Они могут надолго взять себе часть северных гор, зачем терять людей? Думаю, Ожерелье прорвут в верхней части. Племянник постоит тут, не давая расслабиться нам, а потом поспешит на выручку дяде.

— Подниматься значит терять время. Сейчас У-Шену прямая дорога к середине провинции. Он не удержит ее, но…

— Разграбит? Ему не дойти до богатых городов, самого окружат — а в бедных деревнях брать сейчас нечего.

— Всякий хлам и отбросы поставляли во все северные крепости, это неспроста. На нижний конец никто нападать не будет, — перебил Асума, не дожидаясь позволения говорить.

— Но если это лишь способ отвлечь…

— Слишком дорогой способ!

— Верно, — голос Тагари впервые за совет раздался над залом, прокатился ветром, пригибающим травы к земле. — Тот, кто выбрал его, знал, куда будет направлен удар… и позаботился также о том, чтобы лишить оружейников их главы. А сам, чтобы уйти от подозрений, на эти дни сделал вид…

Воздух в зале сгустился до невозможности, в него будто подмешали глину и камни. Даже те, кто ничего не понял, напряглись. У одних на лице был страх, у других горячее любопытство. Звон раскатился по залу, отразился от стен и потолка.

— Простите мою неловкость, — напевно, с глубоким поклоном произнес один из Иэра, младший, тенью сидящий за отцом. — Я не доглядел — отломилась застежка браслета.

Хорошо отломилась, от души; серебряное зарукавье откатилось к стене и ударилось о напольную вазу. Кэраи быстро глянул на Тори — тот был даже и не бледным уже — нежно-зеленым, в цвет их родового флага и молодой травки. А Тагари смотрел в пол и не шевелился.

— И я прошу прощения за неловкость моего сына, — поклонился старший Иэра. — Он, получив столь важное приглашение, так опозорил семью и больше не может здесь оставаться.

И, дождавшись, когда торопливый слуга покинет зал, унося безделушку, а шаги его и сына стихнут в коридоре, продолжил:

— Принимая к сердцу тяжесть сегодняшних новостей, я просто не могу остаться в стороне, и с глубоким сожалением, что не сделал этого раньше, предлагаю денежную помощь от нашего Дома.

Судя по кислым лицам еще нескольких богачей, подобное предложение их не порадовало. Теперь и им придется раскошелиться, чтоб прослыть патриотами.

Совет закончился, когда прозвучали все мнения, и, повинуясь кивку Тагари, слуга ударил в гонг. Медный тягучий звон проплыл по залу, словно стирая следы недавних голосов.

Кэраи тоже направился было к выходу — вряд ли брат захочет с ним сейчас разговаривать. Уже в коридоре был, но прозвучало негромкое «Останься». Негромкое, но отлично слышное — все-таки голос у брата был поставлен отменно.

Не успев еще вернуться в зал, увидел рядом с собой обоих из Охряного Дома. Обменялись поклонами — у Иэра длиннее и глубже, как по рангу положено, только глаза уж чересчур понимающие. Особенно у отца почтенного семейства.

Ах ты… рыба изворотливая, неожиданно тепло подумал Кэраи. Кто же изобрел этот трюк с браслетом — старший, подтолкнув сына, или тот сам? Так или иначе, ничего непоправимого не прозвучало, навострившие уши выводов сделать не успели, а предложенные деньги… интересно, можно ли их расценивать как взятку господину генералу? Почему-то этот богатейший Дом, вечно сидящий в своей норе, вдруг сделал ставку то ли на самого Кэраи, то ли на обоих братьев сразу, если все-таки не передерутся.

Ну, спасибо. Причем от души.

Генерал выглядел так, словно уже находился там, в крепостях, и ненадолго вынырнул из сражения. Не было на нем ни крови, ни копоти, и в руках не блестел клинок, но война все равно стояла рядом, держала над его головой свое знамя.

— И давно ты с ними сговорился? — неожиданно ровно спросил, и даже далеких раскатов грома в голосе не прозвучало.

— Насчет чего? — спросил с видом полной невинности.

— Насчет денег. И почему они, черви драные, до сих пор ускользали… Порой я думаю, что одна реальная власть и сила — не так уж плохо. Никаких тебе местных богачей. Захотел — дал денег, не захотел… Еще лучше в прежние времена. Надо — пошел и забрал.

Даже на расстоянии чувствовалось, какой жар от него исходит. Не заболел ли? Очень неприятно усмехнувшись, Тагари спросил:

— Интересно тебе, что за послание принесла столичная почта? Шпионы ведь не расскажут об этом.

Разумней всего показалось молча кивнуть.

— Это пока не приказ. Бывший друг юности уведомил, что господин военный министр Яната почти уже добился назначения на мое место некого своего родича.

— А ты что ответил?

— Пусть катятся в задницу. Если сюда пришлют человека, верну его обратно в упакованном виде. На первый раз — живым. А если сразу направят с войском, то здесь будет гореть каждая деревушка.

Тагари витиевато выругался. Покосился на брата:

— Я тебе по-прежнему не доверяю. Но если ты все-таки ни при чем… Мне нужно одолеть Мэнго, тогда не рискнут сместить победителя. Эту землю я никому не отдам. Придумай, как сделать, чтобы все, кто может держать оружие, захотели сражаться, — все те, кто бегут сейчас. Я могу набрать людей, могу заставить драться, но победить они должны сами. Ты не веришь в знамения и приметы — так используй их, сочини сам, что угодно, лишь бы ополченцы сами пошли ко мне. Моих солдат, верных, не хватит.

Почему-то вот именно сейчас, заговорив о сражении, Тагари уже не выглядел грозным и устрашающим. Мрачным был, это верно, но привычно уже — с начала осени он и не улыбнулся ни разу. Незримое кроваво-угольное знамя над головой померкло; не то серьезная угроза, не то нежданное денежное подспорье заставило вспомнить родство.

Кэраи глянул на старинный меч — отсюда, с расстояния в десяток шагов, лезвие кажется тускло-красным, так отражается на нем свет от занавеси. Тагари снова заговорил: