Мацей же не слушает их, знай смычком водит.
Посулил пан дать ему дом, а он не хочет. Обещает пан дать ему влуку[3] земли, а Мацей опять не хочет. Отдает пан ему, наконец, половину своего состояния, а он не хочет.
— Отдам я тебе все свое состояние, только ради бога перестань играть.
— Пусть пан сделает запись на меня, я сразу же и перестану. — И подает ему бумагу.
Пан танцует, а сам пишет, танцует и пишет. Написал он, а свидетели тут же и подписали.
И только тогда Мацей перестал играть.
После бала батрак Мацей стал паном, а пан пошел с палкой по миру.
59. До чего жадность доводит
У одного мужика-вдовца от покойной жены осталась дочь. И женился он в другой раз на вдове, у которой тоже была дочь. Мачеха сильно обижала свою падчерицу и хотела совсем сжить со свету, чтобы все добро досталось ее доченьке. Только о том и думала, как бы погубить падчерицу.
А была в той деревне мельница, на которой по ночам черти муку мололи, тут было их пристанище. После определенного часа никто туда не решался пойти: черти оторвали бы смельчаку голову.
Вот и прогнала однажды ночью та мачеха свою падчерицу на мельницу и велела ей смолоть корец пшеницы. Девушка не прекословила, собралась и пошла. Пришла она на ту заклятую мельницу, поставила мешок и сама на него села. Страшно девушке, прижалась она к другим мешкам, не знает, что делать: то ли убежать, то ли остаться? Да и бежать боязно — того и гляди черти голову оторвут. Сидит она и видит: идет к ней пан в цилиндре, во фраке, в белых перчатках, вот только из-под фрака хвост у него виднеется. Подошел к ней и говорит:
— Марыся! Идем танцевать!
А Марыся ему отвечает:
— Э, нет, не пойду, у меня нет юбки!
Требует, чтобы он принес белую юбку. Пан отправился за юбкой, принес и говорит:
— Марыся! Идем танцевать!
— Э, нет, не пойду, у меня нет кофты!
Отправился он снова, принес кофту, всю расшитую красивыми узорами, и опять зовет ее танцевать, а она не хочет:
— Э, нет, не пойду, у меня нет корсажа!
Принес пан корсаж, красивый и с вышивкой.
— Марыся! Идем танцевать!
— Э, нет, не пойду, у меня нет фартука!
Принес ей фартук.
— Марыся! Идем танцевать!
— Э, нет, не пойду, у меня нет башмаков!
Он принес башмаки, справные, до колен шнурованные, и просит, чтобы шла она танцевать.
— Э, нет, не пойду… Как же я пойду танцевать? Принес ты мне башмаки, а чулки-то не принес. Как же я башмаки обую?
Принес ей пан чулки и хочет с ней танцевать, а уж она требует теперь коралловые бусы, потом сережки, потом еще перстенек…
Он все принес и зовет танцевать.
— Э, нет, не пойду… У меня нет гребешка, нечем волосы расчесать.
Принес гребень, а ей теперь понадобилась лента в косу. Принес черт ленту и думает: «Ну, конец! Теперь-то уж пойдет танцевать!»
И зовет ее, а она в ответ:
— Э, нет, не пойду. Как же я пойду неумытая?
— Да в чем же тебе воды принести? Нет у меня кувшина!
— Да хоть в этом. — И протянула ему решето.
Черт и давай воду носить. Носит, носит — что наберет, то и выльет, никак не может донести. Обозлился черт, швырнул решето ей под ноги да как закричит:
— Подожди же ты, каналья! Только приди в другой раз на мельницу…
Время-то у черта вышло. Пробил его час, и он должен был исчезнуть. Девушка огляделась вокруг: смотрит, а мешок уже полон муки. Вскинула его на спину и отнесла домой. В доме все спали и дверь была заперта, никто не думал, что она живая вернется с мельницы. Она же пришла живехонька, потому что была умна и догадлива и велела тому черту по одной вещи носить, чтобы время провести и не пойти с ним танцевать, а то бы он ей голову оторвал.
Пришла домой, стучится.
— Кто там? — спрашивает мачеха.
— Отоприте, матушка! Это Марыся с мельницы пришла домой и принесла мешок с мукой.
Мачеха, понятно, не обрадовалась, что падчерица вернулась живая и невредимая. Отперла она дверь, зажгла свечу, глядит: Марыся это или не Марыся? Присмотрелась ближе, — а на Марысе корсаж новый, юбка шелковая, фартук с вышивкой, бусы, как орехи, башмаки до самых колен зашнурованы, сережки, перстенек… Схватилась тут мачеха за голову:
— Марыся, да кто же тебе все это дал? Ну говори же! Неужто на мельнице дали?
— Ой, матушка, какие там есть красивые наряды в шкафах! Человек там может нарядиться во что только вздумает. А уж какой красивый пан приходил со мной танцевать! Только я не захотела, так и не пошла.
Стало мачехе завидно, вот она и думает: «Нужно мою Ядвисю послать на мельницу, пусть и она принарядится».
На другую ночь посылает мать Ядю с корцом пшеницы на мельницу. Не очень-то хотелось Яде идти ночью, но она подумала: «Ведь и я могу нарядиться не хуже Марыси».
Пришла на мельницу, села потихоньку, сидит, дрожит от страха. Наконец приходит к ней тот самый пан в цилиндре, во фраке, в белых перчатках. Черт думал, что это Марыся, и пришел расквитаться.
— Ага, Марыся! Пойдешь со мной танцевать?
А девушка ему говорит:
— У меня нет юбки, кофты, фартука, башмаков, чулок, корсажа, коралловых бус, сережек и перстенька, нет ленты в косу и умыться не в чем!
Отправился черт за всем этим добром и с одного разу принес ей все, что она велела, принес воды в ушате и говорит:
— Побыстрее мойся и одевайся, нет у меня времени тебя дожидаться.
Она быстренько оделась, умылась, волосы расчесала и пошла с ним танцевать. Как закружился с нею черт, так она уж и не помнила: не то он три раза ее крутанул, но то один раз. А на четвертый раз черт ей голову оторвал и выбросил прочь с мельницы. Тело же просунул сквозь решетку в окне — половина снаружи видна, половина внутри осталась.
Мать ждет-пождет — нет дочки. Ничего мать не говорила, только вздыхала до самого утра! А жаловаться стыдно было, как бы Марыся не стала над ней смеяться. А Марыся-то знала, о чем мачеха вздыхает и почему Ядя не идет: должно быть, черти ей голову оторвали. Мачеха не утерпела, и только рассвело, она встала, быстро оделась и побежала к мельнице; там она нашла голову своей Яди и запричитала:
— Боже ты мой милосердный! Родное мое дитятко, что же это с тобой сделали!
Взглянула вверх, а в окне тело Ядино виднеется. Но посмела тут мачеха ничего сказать, ни поплакать, ни пожаловаться кому-нибудь: боялась, что станут смеяться над ее глупостью. Знала ведь о той мельнице и сама дочку на гибель послала.
Возвратилась она в свою халупу и показывает Марысе Ядину голову:
— Видишь, Марыся, видишь, что с моей Ядей стряслось?
— Ах, матушка, зачем вы ее посылали; ведь оттуда невредимым может выйти только умный человек.
С тех пор мачеха полюбила Марысю больше, чем свою Ядю-покойницу. Теперь ведь она одна у нее осталась.
Вот до чего жадность доводит! Уж как жалела потом мачеха, что польстилась на эти глупые безделушки и лишилась из-за них любимой дочки.
60. Как месяцы поссорились
На земле с самого начала не было согласия. Воевали друг с другом не только люди, даже месяцы не могли поладить между собой: почему, мол, у одного больше дней, а у другого меньше? Потом они снова мирились и приглашали один другого к себе в гости повеселиться. Вот как-то Март, который был страшно жаден и которому Февраль (гуляка, какого в целом свете не сыщешь) уже успел пропить два своих дня, захотел его пощипать еще малость. Пригласил его в масленицу к себе на большой бал и тут же побился с ним об заклад, что Февраль не сумеет до него добраться. А Февраль — тоже не в темя битый — обратился за помощью к Май-Маевичу, который славится среди месяцев своей мудростью. И Май-Маевич дал Февралю такой совет:
