– Вот что, милые люди, – подмигнул путешественникам мужик с топором, – ежели хотите жить, то оставляйте нам своих лошадей да гуляйте дальше пешком подобру-поздорову, тогда, может, и без крови обойдётся…

– Конечно, конечно отдадим, – сразу же опустив сук, дрожащим языком залепетал Афоня. – Берите лошадей, только нас не троньте. Мы пойдём…

Осип даже рот приоткрыл от этакой речи товарищи, а вот разбойник недоверчиво прищурился.

– Подожди уходить, – сказал он, подойдя поближе к жертве. – Только пощупаю тебя и пойдёшь… Небось, серебро в поясе прячешть? Потому и такой податливый. Ну-ка, ну-ка дай я тебя пощупаю…

– Что ты, добрый человек, – Афоня поклонился до земли, а потом быстро схватил горсть песка и швырнул его татю в глаза.

Пока разбойник левой рукой глаза тёр, Афанасий выхватил из его правой руки топор и наотмашь ударил им того, что с оглоблей. Топор саданул татя по плечу. На зелёные листья придорожной крапивы брызнула алая кровь. Оглобля упала на землю. А тут и Осип не растерялся, схватил он этот тяжеленный дрын и третьему разбойнику по плечу треснул так, что тот кубарем в грязную канаву скатился. Четвертый тать побежал через ручей в кусты, туда же уползли, словно побитые псы и его сотоварищи.

– Ловко ты их провёл, – похвалил Осип Афоню, когда они сдвинули дерево и опять сели на коней. – Я–то подумал, что ты испугался до беспамятства, а ты вон как. Ловко…

– Пустое, – махнул рукой Афанасий. – С этими дураками только так и надо. Я их породу знаю. Им только чуть подыграть, чтоб они силой своей возгордились, а дальше ты сам видел. Перед слабым вместе стоят, а от сильного бегут врозь. Это местные балуются. С такими справиться можно, а вот если б мы с матёрыми татями, тогда бы… Ладно, поехали!

В Гольяново подьячему чуть улыбнулась удача. Пожилой дьякон храма преподобных Зосимы и Савватия долго смотрел на огарок свечи, ещё дольше чесал затылок, а потом сказал:

– Где такой воск варили, не знаю, а вот такие фитильки косичкой плетут в обители на Ширяевом поле. Видел там такие, видел… Ходил туда на Троицу, тогда и видел… Там вам надо поспрашивать, авось они чего-нибудь и скажут.

– Что это за обитель на поле Ширяевом? – удивленно переспросил дьякона Афоня, стоявший позади подьячего. – Никогда не слышал.

– Мало кто про ту обитель знает, – вздохнул дьякон. – В лесу она устроена сыном сокольника Фомы.

– Какого такого Фомы? – нахмурился Осип. – Говори скорее, не томи. Времени у меня нет…

– А чего говорить? – пожал плечами дьякон. – Был у нашего государя Алексея Михайловича, царство ему небесное, любимый сокол, которого звали Ширяй. Вот. А сокольник государев – Фома по случайности этого сокола стрелой сбил. Не в сокола он стрелял, а в утку. И, видишь ли, вот как получилось: метил в утку, а попал в сокола. Со свяким случиться может. На всё воля божья. Да и, ежели по чести сказать, плох тот сокол, какой на уткином место рказался. Как бы то ни было, случилась с сокольником вот этакая оказия. Очень осерчал Алексей Михайлович и велел на том же месте, куда сокол подстреленный упал, повесить Фому. Вот. Воля божья, а суд царёв – как скажет, так и будет. Повесили Фому. А сынок Фомы меньшой, как вырос, решил в монахи постричься. Что уж с ним случилось – в точности не знаю: то ли жизнь не задалась, то ли на самом деле уверовал, но пошёл парень в обитель душу свою спасать. Лет десять жил он в Троицкой обители, а недавно пришёл сюда и поселился в лесу, недалеко от того места, где отца его казнили. Потом к нему ещё братия подошла… Так и живут там. Отстроились в глухом лесу на полянке…

– Подожди, – нетерпеливо махнул рукой подьячий. – Хватит языком молоть, говори, как до той обители добраться. Мне скорее надо…

– Вон туда езжайте, – дьякон показал на дорогу, – как проедете два мостка через речушки, так начинайте на правую сторону смотреть, а как увидите кривую сосну рядом с гнутой берёзой, так и поворачивайте на лесную дорогу. Эта дорога вас к обители и выведет. Добрая дорога, только по сторонам почаще смотрите, сказывали, будто медведица там ходит с приплодом своим. А медведицы злые, когда с приплодом. Господь в лесу не всякого бережёт. Вот помню…

Только не стали Осип с Афоней слушать словоохотливого дьякона, а поспешили к лошадям своим да поскорее в путь. Хотели дотемна добраться до нужной обители. Скакали они по дороге и смторели – как красное солнце прячется за тёмный лес. Когда первый мосток проехали, наполовину солнышко спряталось, а как второй мосток проскочили, так совсем от светила на лесом маленький краешек остался.

Когда всадники подъехали к кривой сосне, стало темнеть. Придорожные кусты окутал серый туман, небо померкло и света становилось всё меньше и меньше.

– Коней бы нам вернуть до ночи, – волновался Афоня, настороженно поглядывая по сторонам, – а то, ведь, дядька мне в следующий раз не поможет. Нельзя мне его доверия терять. Понимаешь? Никак нельзя. Давай вернёмся. Боязно ночью по лесу путешествовать. Говорят, что медведи здесь обитают, а мне ой как не хочется с косолапым повстречаться. Поедем сейчас в Москву, пока не совсем поздно, а завтра обитель ту найдём. По светлому и найдём. .

Осип посмотрел на товарища, почесал затылок, спрыгнул с коня и строго приказал.

– Поезжай в Москву, а я пешком до обители доберусь.

– Как же так-то? – завертел головой Афоня. – Как же я тебя брошу-то? Не приучен я так! Вместе так вместе…

– Я сказал: поезжай! – Осип даже кулаком Афоне пригрозил. – Будет он мне тут ещё! Смотри! У тебя своё дело, а у меня своё. За помощь благодарствую, а дальше я сам. Всё! Проваливай!

И не дожидаясь ответа, подьячий пошёл по лесной дороге. Шёл он быстро и не оглядывался. А какой смысл оглядыватся, если через десяток шагов оказался Осип в дремучем лесу? И темно сразу стало так, что решил подьячий даже побежать, чтоб поскорей вырваться из цепких лапищ зловещего сумрака чащи. Не назад, конечно же, побежал, а вперёд. Тут он ещё про медведицу вспомнил и припустил пуще прежнего. Поскорее хотелось добраться до нужного ему места, к людям, вот он и спешил. Однако идея оказалась не совсем удачной: через несколько торопливых шагов бегун споткнулся обо что-то и растянулся на сырой земле. Недаром говорится: кто прытко бегает, тот часто и падает. Чертыхаясь шепотом, Осип поднялся, потёр ушибленное колено, перекрестился и решил пробираться дальше шагом. Он пошел, оглядываясь да прислушиваясь – нет ли в чаще какой-нибудь злой напасти. Встречаться в ночном лесу со страшным зверем никак не хотелось, да и кроме зверей опасностей здесь не счесть. А между тем, на небо, невесть откуда, выпозла луна и стало маслость светлее.

– Без глаза тут остаться можно, – думал подьячий, всматриваясь в еле видную в тусклом лунном свете дорогу и сломав сухой сучок как раз напротив лица. – Наткнёшься на сучок и всё… А что за житьё без глаза? Не житьё кривому, а маета одна. Смотреть здесь надо лучше. Смотреть и слушать. Опасение – половина спасения.

Глаза к темноте привыкли. Дорога была – так себе: то там, то тут, на неё выползали корявые корни, очень похожие на гигантских змей, рядом с ними валялись гнилые брёвна и сорванные ветром сучья. Сразу видно, что путешествовали этой тропой редко. Попадались и топкие места, где ноги сразу начинали вязнуть в противной слякоти. Топкие места попадались всё чаще и чаще. Один раз Осип в этой кисельной мерзости поскользнулся и упал.

«Не и иначе бес надумал поиграться, – думал подьячий, вытирая о мшистую кочку грязные руки, то сучок под ногу сунет, то лужу грязную. Осторожнее надо: кто сам себя стережет, того и Бог бережет».

Осип подобрал с земли толстый сук, стал тыкать впереди себя, отыскивая свободную от грязи твердь и обходить лужи. А обходить их было ой как непросто: посох то и дело нащупывал грязь. Один раз подьячий провалился по колено в какую-то яму.

«Уж не берлога ли? – подумал он, быстро выдёргивая ногу».

Тут ещё луна, будто играясь с путником, за тучку спряталась. Опять стало темным-темно.