– С прошлого лета, видно, лежит, – тихо сказал Фефил, прикрыл лицо мокрой тряпицей и принялся дальше разворачивать свёрток. – Вон как мошки с червями лицо его объели… Э-хе-хе… Вот так живёшь–живёшь для червей на лакомство… Жизнь…

А вот тело, на удивление всем, оказалось белым, не особо распухшим, но ран с синяками на нём имелось превеликое множество. И тоже – девчонка молоденькая. Подошедшие к болоту люди опять ахали и сокрушались, крестились, а иные сатану шепотом поминали.

– Ух, ты, что деется, – запричитал какой-то кривенький старикашка в серой рясе уже во весь голос, – вот это да… Не иначе сам сатана постарался. И не найдёшь теперь душегуба этого. Истинно – сатана… А сатану нипочём не сыщешь… Только на него нацелишься, он пыхнет огнём и ищи ветра в поле!

Старикашка таращил единственный глаз на страшную находку, шумно сопел и неторопливо чесал пальцами темно-коричневый шрам на месте глаза другого.

– Осип Акимов из-под земли подлеца достанет, – обернулся к одноглазому старцу Фефил. – Будь тот даже сам сатана, помяни моё слово. От него ещё никто по добру да поздорову не уходил. Удалой человек

– Этот молоденький, что ли? – не унимался старикан, показывая пальцем в сторону подьячего. – Неказистый он какой-то: роста невысокого, худой, сутулый, лицо в рябинах. И одет – ни дать ни взять подмастерье. Да, неужто такой убивца найдёт? Ой ли?

– Человека не годам и не по лицу судят, а по уму, – строго глянул на старика Фефил. – Иной и лицом красен, и грудью широк, а умишка кот наплакал. Осип Акимов не таков… Отойди, не мешайся под ногами… Не до разговоров мне.

Старикан пожал плечами, вздохнул тяжко и поковылял к дороге, бормоча себе под нос да по-стариковски:

– У, дерьмо воловье…, да поднявший его в руку, отряхнёт… Грязному камню подобны подлецы эти… Дерьмо… Ничего толком не сделают… Дерьмо…

Только никто старика не слушал. Не до него сейчас. Подьячий Носов велел тело опять завернуть и вынести на дорогу. И только вынесли злую поклажу из леса, как на дороге показались четыре всадника в нарядных боярских одеждах.

– Что такое?! – закричал пожилой статный боярин, останавливая гнедого коня прямо перед испуганно пятившейся толпой.

Все скинули шапки, принялись кланяться и кто-то крикнул, мол, мёртвую девчонку нашли. Носов тоже снял шапку. Поклонился. Он узнал важного боярина – это был Кирилл Полуэктович Нарышкин, некогда один из первых людей на Москве, а теперь боярин без должности. Отец он последней жены царя Алексея Михайловича – Натальи Кирилловны. Как Алексей Михайлович, по совету лучшего советника своего боярина Артамона Матвеева, женился на Наталье Нарышкиной, так Кирилл Полуэктович сразу же в большую силу и вошёл. Думал ли он, прозябая то в Смоленске, то в Казани, что поднимет его Господь на такие высоты? Никак не думал, но сошёлся на польской войне с Артамоном Сергеевичем Матвеевым, а дальше … А дальше, как говорится, кому счастье служит, тот ни о чём и не тужит. Куда не ткнётся – везде корыто! И вот, Кирилл Полуэктович вместе с царём бражничает, и на охоте Алексею Михайловичу стрелу подаёт, а отсюда почёт да уважение великие. А как же царского тестя не уважить? Все в пояс гнулись. Хотя нет, не все, Артамон Матвеев всё же повыше Кирилла Полуэктовича сидел, но не кичился тем, а даже, наоборот, ласков всегда был. Улыбался да намекал, мол, вот подрастёт твой внучок Петруша, так мы с тобой ещё и не в такую силу войдем. Только не успел Петруша вырасти. Лишь четыре годочка ему минуло, когда преставился государь Алексей Михайлович. Матвеев все силы приложил, чтоб повенчали на царство четырёхлетнего Петра в обход старших братьев его, но ничего не получилось. Патриарх Иоаким воспротивился, дескать, не по закону. Уж, как его только Артемон Сергеевич не уговаривал, каких только благ не сулил – ничего не помогло. На царство сел Фёдор Алдексеевич, а родственники матери его да их сотоварищи быстро отправили Матвеева в ссылку дальнюю, а Нарышкиных подальше от дворца – в сёла подмосковные. Счастье, что волк – бывает и обманет да в лес убежит.

И вот в опале сейчас Кирилл Полуэктович, но шапку перед ним лучше снять, а то, ведь, неизвестно как ещё дело повернуться может. Сказывают люди знающие, что простил государь Фёдор Алекксеевич опального боярина Матвеева и ждут того скоро в столице. А как Артамон Сергеевич снова в силу, так и Кирилл Полуэктович может разом из грязи да в князи… Хотя, вряд ли, Милославские не дадут ему подняться, но чем чёрт не шутит, пока бог спит. Артамон Сергеевич Матвеев не лыком шит,он из тех – кому лишь палец дай, так он руку по локоть отхватит. Поднимется опять и други его в гору поползут. Поэтому, лучше поклониться пониже, спина не обломится, а на душе поспокойнее будет.

– Что за девчонка?! – сдерживая беспокойство разгоряченного коня, рявкнул Нарышкин сверху на народ. – А?!

Из толпы несколько человек наперебой стали рассказывать боярину о страшных находках, дескать, подивись тоже с нами, господин хороший. Однако дивиться Кирилл Полуэктович не захотел, он замахнулся на толпу плетью и в мгновение ока люди разбежались. На дороге остались только Осип Носов да его ярыги.

– А вы чего?! – сверкнул сердитыми очами боярин. – Кто такие?!

– Из Разбойного приказа я, – ответил Носов, глядя на беспокойные копыта боярского коня.

– Зачем из Разбойного? – переспросил Нарышкин, опуская плеть.

– Велено розыск произвести про убитую девчонку, – сказал подьячий, осторожно поднимая глаза на Нарышкина.– Разузнать всё, как полагается, а тут ещё одну нашли… Дьяк Сабанеев распорядился… Федор Трифонович…

– Федька Сабанеев? – нахмурился боярин и потянул поводья коня. – Ваньки моего дружок? Вот, бездельник. Сегодня же скажу Хованскому, чтоб глупости прекращал. По дорогам тати бесчинствуют, а они с девчонками вошкаются… Нашли себе дело! Ох, нет на вас Государя строгого… Распустились… Плетью бы вас всех!

«Скажи, скажи, только, кто тебя послушает, – думал Осип Носов, глядя в спину уже скакавшего по дороге к селу боярина. – Нет сейчас у тебя силы. Как твоя дочь овдовела, так и вышла силушка боярская. И, вряд ли, когда ты опять наверху будешь, не поможет тебе Матвеев сейчас: внук твой – Пётр в очереди на престол последним стоит, а родит царица наследника, так Петра совсем за край отодвинут. Это тебе любой на Москве скажет…»

Дальше думу подьячего прервал скрип подъехавшей телеги. Встрепенулся Осип: хватит думать, работать надо… Скорбные находки быстро положили на телегу и повезли в Москву. Только в селе Преображенском заминка случилась: два мужика прямо на торной дороге вздумали колесо у телеги чинить. Пришлось их стороной объезжать, а там лужа глубокая. В ту лужу заднее колесо телеги и съехало. Крепко застряла телега. Пришлось всем спешиваться и лезть в грязь. Тут и местные мужики на помощь прибежали да всем миром телегу из чавкающего полона освободили. Освободили да поехали по дороге к городу вслед за той самой телегой, из-за которой пришлось с грязью повоевать.

Осип Носов ехал верхом около своей телеги и думал:

«Вот приеду сейчас в приказ, расскажу всё, а дьяк Сабанеев непременно спросит: что за девчонки и кто души их загубил? И чего я ему отвечу? Ничего… Никудышный ты человек, скажет мне дьяк, ничего тебе поручить нельзя… И правда его будет… Сущая правда… Стыдище… А чего я могу? Всех спросил: никто девчонку не знает, никто ничего не видел. У второй покойницы совсем лица не разглядеть. Если и знал её кто раньше, то теперь нипочём не признает… Зацепиться не за что… Вот, только, свечка, что в руке у неё была… Свечка…»

Подъехали к мосту через Москву реку. А там народу собралось: видимо-невидимо. И каждый норовит переправиться поскорее. Люди друг на друга кричат, лошади ржут, а тут еще какой-то умник стадо тощих быков к переправе подогнал. Быки, отвыкшие за зиму от вольного воздуха, смирно стоять не хотят, да и людей здорово пугаются. Носятся глупые животины – то туда, то сюда да истошно ревут. Никак пастух с ними совладать не может. И поделом ему: до Егория почти две недели, а он надумал скотину на волю выгнать. Разве так можно? Никакого понятия в людях не осталось.