– Как лошадь украли?! – орал дьяк и топал ногами так яростно, что дрожали половицы. – Щенок! Твоя что ли лошадь, чтоб потерять её! Ох, сатана! А ты знаешь, чего стоит она! Подлец! Да я тебя в кулаке за потрату сожму так, что плевка не останется! Ты ж казне государевой урон нанёс! Если через три дня лошадь не найдёшь, на дыбу повешу, потом в темницу засажу! Сгною там! Пошёл вон отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!
Выбежал Осип от дьяка, словно из горящей избы. И только возле ограды храма Всех Святых остановился, чтоб отдышаться да пот со лба утереть.
«А как же мне лошадь теперь отыскать? – думал подьячий, опершись спиной на еловый частокол. – Подлеца Степана надо скорее искать. Он не просто так ко мне подошёл. А для чего? Помощь мне предложил… Помощь… А откуда гад этот о свече узнал? Он сказал, что слышал мой разговор со служкой в храме… Но мы в храме одни были… Дверь во время нашего разговора никто не открывал, иначе б я увидел, как трепещут огоньки свечей, но свечи во время разговора горели ровно. Это я хорошо помню. Окно в том храме маленькое и под самой крышей, через него ничего не подслушаешь. Врал мне Степан, что слышал мой разговор в храме со служкой. А откуда же он тогда о свече узнал?»
Осип сразу сообразил, где можно поискать ответ на этот вопрос и пошёл к торговым рядам.
– Ну, нашёл мастера, который воск для твоей свечки топил? – старательно изображая на челе радость, улыбался подьячему тогровец свечами Мартын, но в глазах старика прыгал настороженный блеск.
– Обманул ты меня, Мартын Савватеев, – с хмуростью превеликой ответил на улыбки торговца Осип. – Злобно обманул.
– Чем же? – свечник отступил назад в самый угол своей палатки. Я, я никогда…
– Ты велел в храмах свечи искать, а там никто такую свечу не поставит…
– Э, мил человек, – пожал плечами Мартын и вздохнул облегчённо, – слушал ты меня плохо: я тебе советовал не смотреть, а спрашивать. Ты спрашивал?
– Спрашивал, – подьячий неожиданно схватил торговца за отвороты кафтана. – Спрашивал я, спрашивал, а сейчас тебя поведу спрашивать.
– Куда это ты меня поведёшь? – Мартын схватил Осипа за руку, но освободиться от захвата не смог. Не крепок на вид телом Осип Носов, но силушка в жилах его немалая имеется.
– В разбойный приказ, – подьячий резко дёрнул торговца на себя. – На дыбу! Стосковалась она по тебе…
– За что же на дыбу-то?
– А чтоб лишнего не болтал…
– Да, где ж я болтал-то? – принялся оправдываться Мартын, но Осип ещё крепче схватил его за отвороты кафтана и свечник стушевался. – Прости меня, мил человек, прости, острый нож злодей мне к горлу приставил… Вот я и рассказал ему о твоей свече… И поведал, что ты по храмам пойдёшь подобную искать… Он сразу после тебя пришёл… Прости…
– Кто он? – подьячий сильнее надавил на купца, дернул сперва на себя, а потом ловко повалил спиною на стол. Научили люди добрые так с непокорными хитрецами обходиться.
– Не знаю, – прохрипел торговец. – Ты ушёл, а он тут как тут да с ножом, будто выслеживал тебя. Испугался я… Пожить-то еще хочется. Прости…
– Бог простит, – отпустил торговца Осип и пошёл вон из его закутка. – Живи…
– Постой! – крикнул ему вслед свечник.
– Чего? – обернулся подьячий.
– Нож у него был занятный…
– Что за нож?
– Знающие люди такие ножи называют пчаками…
– Что еще за пчаки? – Осип вернулся в лавку свечника.
– Пчаком называют нож из Хивы. Редкий нож с широким клинком, очень остро заточенным с одной стороны, а на ручке выступы для удобства сделаны. Таких ножей на Москве мало…
– Спасибо, Мартын Саватеевич, – поклонился старику подьячий. – Ты уж прости меня, если чего не так. Беда на меня навалилась так, что спасу нет. Сживёт меня со свету Сабанеев, коли я лошадь в три дня не найду. Так что ты это, того… Прости…
6
Понял Осип, откуда похититель лошади узнал о свече, но толку от такого понимания никакого. Много лесу темного да нет древа годного. Подьячий медленно брёл вдоль кремлёвской стены, размышляя как легче беду урезонить. Думал-думал он и решил.
«Раз со свечи моё знакомство с подлецом началось, надо эту свечу и дальше искать. А как найду, там и смотреть буду: с какого боку пристроился к этому делу подлый Степан…»
Приняв решение, стряхнул Осип с плеч всю грусть-печаль и побежал к переправе. Бежал и только об одном сожалел, что нет у него лошади: верхом-то сподручнее поиск вести. Путь-то до села Преображенского, всё-таки, неблизкий…
Подьячий завернул за угол собора Персвятой Богородицы и с разбегу натолкнулся на подлое дело: два крепких мужика колошматили лохматого рыжего парня. Парень лежал на земле, а эти два бугая нещадно молотили его ногами, приговаривая хриплыми голосами:
– Мы отучим тебя по чужим жёнам шастать! До смерти тебя забьём, кобель поганый! Сейчас мы тебя! Ух!
Очень не по нраву было Осипу, когда двое одного лупцуют да еще лежачего. Не стерпел подьячий такого безобразия: схватил он камень с земли да швырнул его в спину ближнего к нему истязателя. Тот еще и охнуть не успел, а у Осипа еще один булыжник в руке.
– Ты чего?! – завопил скривившийся от боли мужик. – Чего сразу камнем-то?! Ты чего?
– А вы чего двое на одного налетели?! – заорал в ответ подьячий и вновь замахнулся камнем. – Не гоже так, чтоб двое да ногами! Не по-христиански! Я вас сейчас мигом в Разбойный приказ отведу! Сейчас же стрельцов крикну! У, тати!
Мужики, будто остолбенели от такого крика, а потом переглянулись да рванули со всех ног прочь от побоища.
– Ой, спасибо тебе, – стонал рыжий парень, утирая рукавом с лица кровь. – Убили бы они меня, если б не ты… Ой, изверги… Спина болит… Грудь… Чуть до смерти не забили. И забили бы, кабы не ты. Я теперь твой должник на веки вечные… Как тебя звать?
– Осип.
– А я Афоня, – щурил парень зеленоватые глаза, за лёгкой завесой которых, таилась ватага весёлых бесенят. – Слушай, Осип, может, тебе денег дать? У меня три копейки есть…
– Не нужны мне твои копейки, – усмехнулся Осип. – Мне лошадь сейчас нужна… Вот если б ты мне лошадёнку с седлом привёл, вот тогда бы уважил. Да, только, где тебе её взять, лошадь-то… Её за три копейки не купишь. Ладно, побегу я. Некогда…
– Лошадь? – морщась, Афоня поднялся на ноги. – Подожди, подожди… Стой здесь. Поищу я тебе лошадь… Постой пока…
– Недосуг мне сегодня разговоры говорить, – отмахнулся подьячий. – И ждать никого я не буду! Некогда!
– Подожди, – новый знакомый схватил Осипа за рубаху. – Дядька у меня при аргамачьих конюшнях служит. У них там табунок лошадок негодных есть: старые которые или с болезнью. Вот. И этими лошадками конюхам дозволено пользоваться по их усмотрению. Временно, конечно. Привилегия у них такая. Понимаешь? Сейчас я у дядьки попрошу. Он добрый. Даст тебе лошадку до вечера. Помяни моё слово, что даст. Подожди…
И так Афоня убедительно обещал, что подьячий согласился его подождать до следующего боя часов на Спасской башне. И не зря ждал подьячий. Явился Афоня раньше назначенного времени, и с двумя лошадьми. Не особо хороши лошадки, но всё на них лучше, чем пешком.
– Это, – смущенно потупил глаза Афоня, – дядька сказал, чтоб я с тобой непременно был. Боится он за лошадь. А со мной вот дал… Поехали. Я тебе мешать не буду. Я только за лошадьми приглядывать стану. Так дядька велел. Я уж тут ничего поделать не могу. Чего искать будем?
– Лошадь у меня украли, – буркнул Осип, усаживаясь в седло. – Конокрада хочу сыскать, а чтоб сыскать его, мне надо знать где свечи делают.
– Какие свечи? – переспросил Афоня, тоже забираясь на седло, но подьячий ему ничего не ответил, а только пятками лошади надподдал. И поскакал к наплавному мосту. Афоня за ним.
В храме села Преображенского ничего нового Осипу вызнать не удалось. Не стояли в храме свеч из жёлтого воска. Монах-свечник посмотрел на грязно-жёлтый огарок и только руками развёл. Священник посоветовал съездить в село Черкизово. В храме Ильи Пророка поспрашивать. Поскакали туда, но и там ничего. Опять посоветовали. Ох, и любят давать советы люди дюбрые! На этот раз послали в село Гольяново, в храм преподобных Зосимы и Саваттия. Помчали туда, но только выехали за околицу Черкизово, за первым же поворотом дороги наткнулись на поваленное дерево. И так оно неудобно на дорогу легло, что не проехать – не объехать: крона широкая, верхом не перепрыгнешь, со одной стороны канава с дном вязким, и с другой ручей широкий с топкими берегами. Пришлось спешиваться, чтоб дерево чуть в сторону сдвинуть. И только Осип с Афоней, взявшись за толостые сучья, поднатужились, вышли на дорогу лихие люди. Четыре мужичка самого, что ни наесть, разбойного вида. У одного оглобля в руках, другой с топором, а ещё двое кистенями поигрывают.
