Гена: Почему же тогда он у нас в Эпигонии очутился? Я ж говорил, лучше поместить его в другую область, которую мы так прямо и назовем – Пародия.
А.А.: Ты прав. Козьма Прутков – один из самых выдающихся граждан этой замечательной области Страны Литературных Героев. Когда мы с тобой отправимся туда, мы его там обязательно встретим. Но и в Эпигонии его не зря выбрали королем. Ведь Козьма Прутков – классический тип эпигона. В нем, как в увеличительном стекле, сконцентрировалась самая сущность эпигонства. Так что, я думаю, он вполне заслужил свой титул: Его величество король Эпигон Первый… Вообще, Геночка, должен тебе сказать, что от эпигонства до пародии – только один шаг…
Гена (с облегчением): Ну вот! Разобрались наконец! Теперь все ясно. Можно уже больше не возвращаться в эту самую Эпигонию…
А.А.: А вот на этот счет полной уверенности у нас с тобой, к сожалению, быть не может.
Гена: Это почему? Вы же все правильно доказали!
А.А.: Правильно-то правильно! Да мало ли что может случиться! Не исключено, что у Ленского найдутся еще какие-нибудь защитники! Так что, брат, как говорится в таких случаях, еще не вечер!
Путешествие девятнадцатое. Сирано защищает Ленского
Архип Архипович у своего "телетайпа". Он вынимает и проглядывает ленту с очередным посланием из Страны Литературных Героев. Гена сидит рядом.
А.А.: Так и есть! Я оказался прав! У нашего друга Ленского нашлись новые защитники. И, судя по этому письму, весьма влиятельные.
Гена: А что за письмо? От кого?
А.А.: Прочти!
Гена (читает): "Благородные сеньоры Архип Архипович и Гена!.." Интересно, от кого же это?.. (Продолжает читать.) "Совет старейшин Страны Литературных Героев имеет честь пригласить Вас на творческий вечер поэта Владимира Ленского, который состоится сегодня в кондитерской господина Рагно…" Архип Архипыч, это какой Рагно? И что за кондитерская такая?
А.А.: Разве ты не помнишь Рагно? Приятеля Сирано де Бержерака?
Гена: Так, может, там и Сирано тоже будет?
А.А.: Вполне возможно… Читай дальше!
Гена (продолжает читать): "Программа вечера. В первом отделении – концерт из произведений Владимира Ленского. Во втором отделении – диспут, посвященный творчеству поэта. Ваша явка обязательна. Председатель Совета старейшин Дон Кихот Ламанчский". Вот это номер!.. Ну что, Архип Архипыч, пойдем?
А.А.: А как же иначе? Там ведь написано: "Явка обязательна".
У входа в кондитерскую Рагно, где происходит диспут, – большая толпа литературных героев. Среди них немало наших старых знакомых: Швейк, Портос, мадам Мезальянсова. На страже порядка, как всегда, – унтер Пришибеев.
Мезальянсова: Ах, пардон, мсье! Неужели у вас не найдется лишнего билетика?!
Швейк: Осмелюсь доложить, все билеты были проданы еще на прошлой неделе. Точно такой же случай произошел однажды у нас в Чешских Будейовицах, когда в местный цирк привезли бородатую русалку и дрессированного удава…
Портос: Клянусь эфесом моей Бализарды, еще не было случая, чтобы не нашлось места для мушкетера короля!..
Унтер Пришибеев: Нар-род! Рразойдись! Не толпись! По домам! Сказано, местов нет и не будет! Все билеты проданы!.. Куда прешь, говорю?! Да еще с дитем!
Гена (обиженно): Это кто дите? Я, что ли?
А.А.: Во-первых, прошу вас быть повежливее. А, во-вторых, вот наш пригласительный билет…
Пришибеев: Билет, кажись, настоящий… Тогда другое дело!.. Виноват, ваше благородие! Обознался! Извольте пройти прямо в залу. Аккурат сейчас первое отделение кончится…
Гена и Архип Архипович входят в зал как раз в тот момент, когда тенор заканчивает арию Ленского.
Тенор (поет):
Сердечный друг,
Желанный друг,
Приди, приди, я твой супруг!
Сердечный друг,
Приди, я твой супруг,
Приди, приди!
Я жду тебя, желанный друг,
Приди, приди, я твой супруг!
Ария закончена. Аплодисменты. Крики: "Фора!", "Браво!", "Бесподобно!", "Шарман!.." Перекрывая все эти постепенно стихающие голоса, звучит голос Дон Кихота.
Дон Кихот: Благородные сеньоры!.. Позвольте на этом закончить первое отделение нашего вечера. Во втором отделении, как уже было объявлено, состоится диспут, посвященный творчеству нашего славного собрата. Угодно ли вам, чтобы был сделан перерыв?
А.А.: Если позволите, благородный рыцарь, я бы просил вас обойтись без перерыва. Дело в том, что мы с Геной ограничены временем нашей радиопередачи. Увы, в нашем распоряжении всего полчаса…
Голоса:
– Верно!
– Правильно!
– Ах, пожалуйста! Не надо никакого перерыва!
– Даешь диспут! Точка и ша!
Дон Кихот: Я рад, дорогой профессор, что большинство поддержало вас, ибо ваше присутствие на диспуте для нас крайне важно. Не стану скрывать, Совет старейшин решил устроить этот диспут только потому, что вы в прошлый раз невеликодушно назвали творения нашего друга Владимира Ленского пародией.
А.А.: Простите, благородный рыцарь, но я как раз утверждал, что стихи Владимира Ленского правильнее было бы называть "полупародиями". Они нечто среднее между пародией и подражанием.
Дон Кихот: Как бы вы ни смягчали своих обвинений, они тяжки и оскорбительны. Да и что дурного в том, что наш поэт подражал в своих стихах прекрасным, благородным образцам? Что дурного в подражании? Я и сам впервые вступил на тернистую стезю странствующего рыцаря только потому, что страстно хотел подражать благородным героям прошлого: великому Ланселоту, Амадису Галльскому и другим защитникам обездоленных. Что в этом дурного, спрашиваю я вас?
А.А.: Я не хочу вас обижать, благородный рыцарь, но это как раз доказывает мою правоту.
Дон Кихот: Вот как? Почему же?
А.А.: Потому что вы сами были задуманы вашим создателем, великим Сервантесом, как пародия…
Голоса:
– Он?! Как пародия?!
– Какая наглость!
– Он оскорбил нашего председателя!
– Неслыханно!
Гена: Архип Архипыч! Это уж вы правда того… Перехватили…
Гул возмущенных голосов все возрастает – и вдруг сразу же прекращается. Это Дон Кихот жестом остановил своих возмущенных сторонников.
Дон Кихот: Успокойтесь, благородные сеньоры! Увы, сеньор профессор прав. Я не был бы Дон Кихотом, если бы мне изменило чувство справедливости. Да, мой создатель Сервантес хотел сперва посмеяться надо мной и над моими любимыми рыцарскими романами. Но что из этого вышло, спрашиваю я вас? Начав с насмешки, он кончил тем, что стал восхищаться мною! Да, я признаю: мои поступки бывали смешными. (Горячо.) Но разве смешны те чувства, которые руководили моими поступками?.. Нет, сеньор профессор, советую вам последовать примеру благородного Сервантеса и добрее взглянуть на нашего славного Ленского. Быть может, и он немного смешон,- однако судите и о нем по его благородным чувствам!
А.А. (примирительно): Я попробую, благородный рыцарь… Но ведь сейчас речь не о том. Одно дело подражать в жизни и совсем другое – подражать в литературе. Человек, у которого хватило мужества повторить подвиг какого-нибудь великого героя, сам становится героем. Человек, решивший повторить чье-нибудь чужое, пусть даже великое творение, создает всего лишь копию с уже известного оригинала. А велика ли цена копии?.. Поверьте, благородный рыцарь, в поэзии подражать даже прекраснейшим образцам – совсем нестоящее дело!..
