– Я уже опытная молодая женщина.

Мэри не претендовала на роль Гипатии Александрийской, но знала за собой способность чутко улавливать настроения знакомых ей людей и их отношение друг к другу, в том числе и к себе. Малейший кивок головы, интонация, взгляд украдкой – из этих кусочков смальты складывалась единая картина; разумеется, она иногда ошибалась, но гораздо чаще оказывалась права. Доверяя себе, она не верила в нежные чувства капитана Фрида, да если бы и поверила – про себя она всё знала точно, а у неё-то не было абсолютно никаких чувств к нему.

Впрочем, на следующий день она навестила капитана Фрида.

– Моя мама хочет устроить наш брак. Мне нелегко идти против матери, поэтому я прошу Вас отказаться от сватовства.

– Весьма опечален Вашими словами, госпожа Гамильтон. Могу поинтересоваться, чем я Вам так не понравился?

– Пусть это будет моей маленькой тайной. У каждого есть свои маленькие тайны, верно? Например, у Вас с господином Паулем общей маленькой тайной является стрельба по иконам вместо галок.

– Вы говорите очень странные слова, моя прелестница.

– Пока я говорю их Вам, а завтра могу сказать кому-нибудь другому. Вас видели. И поскольку Пауль в бегах и опровергнуть слова свидетеля некому, я могу попробовать подкупить его и попросить сказать, что святотатственный выстрел сделали Вы, а не кузен моего покойного мужа.

По выражению лица Фрида молодая женщина поняла, что победила.

«Надо было сразу действовать хитростью, а не спорить с матерью и лезть на рожон.»

Приезд гостей и разговор о неудачном сватовстве сподвигли Флору Краузе на неожиданные действия. Она сочла, что надо утешить невестку, развлечь гостей и самой слегка развлечься.

– Матушка Флора, мы же в трауре!

Флора вздохнула:

– Помнишь, что сказал царь Давид после смерти первого сына от Вирсавии? «Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо?

А теперь оно умерло; зачем же мне поститься?»

Мой бедный муж не воскреснет от того, что ты будешь одеваться в черное, хлопотать по моим делам, выслушивать брачные предложения от недостойных типов и не иметь отдыха и развлечения.

Мой бедный муж не воскреснет от того, что я буду негостеприимна.

Мы устроим небольшой обед, пригласим ближайших друзей, ты поиграешь на клавесине.

Клара хлопотала на кухне, Дарья убиралась в комнатах, Мэри объезжала знакомых, заранее запасшись записками на случай их отсутствия. Гретхен и Герман радостно согласились, семья её дяди надолго уехала в поместье, Соломония уже отдохнула и приняла приглашение, Артамона Матвеева не было дома. Мэри спросила, может ли её принять госпожа Матвеева.

Домна Трофимовна посмотрела на гостью как-то странно.

– Ты разве не знаешь?

– О чём?

– Февронья Андреевна здесь давно не живёт. Она в прошлом году оставила мир и ушла в монастырь.

Мэри оставила записку с приглашением и уехала заинтригованная до крайности. Молодая женщина, жена молодого, интересного, явно не бедного мужчины, уходит в монастырь? Почему? Он её бил? Обманывал? Попрекал отсутствием приданного?

Может, он ни на что не способен ночью?

В день приёма Флора Краузе важно восседала в кресле. Одежда на ней была чёрная и простого покроя, но из дорогой ткани, на груди – массивный серебряный крест с тёмными сапфирами, на голове – нарядный чепец.

Мэри облачилась в синее декольтированное платье с кружевной отделкой, Даша уложила её волосы в красивую причёску и украсила фамильной диадемой, в которой Мэри три года назад выходила замуж.

– Ты прямо как Миликтриса Кирбитьевна[12], – сказала весело служанка.

Хозяйка рассмеялась.

Ощущая себя и впрямь сказочной королевой, она вышла в гостиную. Супруги Дуглас были уже там, тоже разряженные в пух и прах.

– Господа Харитоновы! – с преувеличенной торжественностью объявила Даша.

Вошла Соломония Егоровна в русском наряде из дорогого бархата, расшитой бисером кике и множестве драгоценностей. За ней семенил невысокий щупленький мужчинка с длинной каштановой бородой, робко поглядывавший снизу вверх на свою дородную супругу. Разодет он был не менее роскошно.

Флора и её приятельница бросились обниматься; возникли поцелуи, визги, радость – всё, что возникает в подобных случаях. Мэри представила друг другу гостей. В начале любого подобного действа хозяйке приходится прикладывать наибольшие усилия для сближения незнакомых ранее людей и создания приятной атмосферы; в данном случае дело осложнялось тем, что Флора и Соломония целиком занялись друг другом, Цецилия и Роберт не знали русского языка, а господин Харитонов не знал никаких языков, кроме русского; Мэри приходилось быть хозяйкой и переводчиком одновременно.

– Полковник Матвеев!

Гость с порога отвесил церемонный поклон, затем поднял глаза и увидел вырез на платье Мэри. Спасая положение, молодая женщина отошла и встала за креслом Флоры; молодой человек с видимым усилием извлёк глаза из декольте своей визави и подошел к старшей хозяйке с отдельным поклоном и подобающими случаю приветствиями.

– Ты давно у нас не был, – любезно говорила госпожа Краузе.

– Я уезжал по делам, – отвечал Матвеев.

– Не говори только, куда, – сладким тоном посоветовала Мэри. – А то тебя могут услышать шпионы.

Взгляд серых глаз показал ей, что её ехидство оценено.

– Я буду говорить только то, что можно знать даже шпионам.

Взгляд светло-карих глаз показал ему, что его ответ тоже оценён.

Харитонов заметно обрадовался гостю.

– Мы не встречались раньше, но я о тебе слышал.

– Этот господин и его супруга рекомендовали мне обратиться к тебе.

Пришли супруги Бек; Гретхен была ещё более разряжена и ещё более декольтирована, чем Мэри и Цецилия.

Постепенно в гостиной воцарилось оживление. Соломония сообщила, что она тоже уроженка Померании, только той её части, которая сейчас принадлежит Швеции, и они с Цецилией и Гретхен принялись искать общих знакомых. Матвеев и Харитонов тихо шептались о чём-то, не забывая с интересом поглядывать на дам. Роберт делился с Германом и Флорой своими впечатлениями от московской торговли, Мэри сновала между ними и иногда выскакивала на кухню или в столовую. Помогая Кларе и Даше накрывать на стол, задержалась. Вернувшись, обнаружила, что разговоры поутихли и предложила сыграть на клавесине.

– Что хотите? Грустную музыку или весёлую?

– Веселую! – закричали сразу несколько голосов.

Мэри сыграла. Развеселившаяся Цецилия нашла, что мелодия похожа на мелодию вольты – старого танца, которому её научил муж – и потребовала сыграть ещё раз. Мэри никогда не танцевала и даже не видела вольту, но она по указаниям Цецилии и Роберта слегка поправила ритм и начала играть, изредка стараясь поглядывать через плечо на танцующих.

Партнёры встали друг против друга; Роберт поклонился, Цецилия сделала реверанс. Они стали кружиться; Роберт поднял и закружил свою даму. Зрители заахали от восторга и смущения; Мэри очень жалела, что мало видела.