Затем та же пара станцевала бурре.
– Первый танец был неприличный, но красивый, – громким шёпотом сообщил Харитонов жене, – а этот мне совсем не нравится. Мэри мысленно согласилась с этим шёпотом.
Герман стал уговаривать жену станцевать алеманду. Несмотря на набожность, он отлично танцевал и неплохо пел. Гретхен отказывалась, ссылаясь на боль в ноге. В действительности она считала, что плохо танцует, и предавалась этому занятию только в кругу надежных друзей, от которых можно было не ждать насмешек; здесь же было слишком много чужих.
– Я могу потанцевать с Германом, если ты не против, но кто-то должен заменить меня у клавесина.
Гретхен села на место подруги. А Мэри и Герман, то сближаясь, то расходясь, то касаясь друг друга руками, то отводя их в стороны красивыми жестами, повели церемонный и нежный танец. Несколько пар глаз заворожено следили за ними, даже шёпотки прекратились. Когда музыка замерла и танцоры поклонились, Соломония захлопала в ладоши и закричала:
– Браво!
Её примеру последовали другие.
Харитонов решил не ударить в грязь лицом и подбил супругу исполнить «барыню». Снова Мэри сидела за клавесином и наигрывала мелодию по вдохновению, ибо нот у неё не было. Соломония лебедем плыла по гостиной, изящно взмахивая платочком, а её муж неожиданно резво плясал вприсядку. Мэри, глянув через плечо, подумала, что чудо рождения Варвары приобретает некоторое объяснение. Пытались приобщить к пляскам Матвеева, но он отказался, объявив себя «никудышним танцором». Дарья и Клара стояли уже в дверях и смотрели на барские развлечения с живым интересом; в какой-то момент Даша бесшумно скользнула в комнату и прошептала несколько слов Флоре Краузе.
– Пора за стол! – объявила хозяйка.
У Мэри создалось впечатление, что гости довольны; сама она была очень рада. После тяжёлых и мрачных событий последнего времени: болезни и смерти свёкра, болезни свекрови, грязных споров из-за наследства – легкое веселье праздника словно очистило её. Наверное, матушка Флора пережила своё горе; время траура закончилось, начинается время света. Хорошо бы.
Гости за столом были рассажены так, чтобы соседи понимали языки друг друга и могли поговорить, но после первого молчания и первого насыщения завязался общий разговор. Начал его Герман довольно бестактным вопросом по-немецки:
– Правда ли то, что говорят о тебе и капитане Фриде?
– А что о нас говорят?
– Что ты выходишь за него замуж.
– Тогда неправда. Я ему отказала.
Гости стали наперебой давать советы. Герман, Гретхен и Роберт говорили, что Мэри надо замуж: нехорошо, что такая молодая красивая женщина одинока; Флора – что Мэри замуж надо бы, но не за Фрида; Соломония завила, что это дело самой Мэри, а затем перевела эти вопросы, ответы и советы на русский язык – для мужа и Матвеева. Последний промолчал, зато господин Харитонов поддержал мнение большинства: быть одной – грех.
– А кто тебе это рассказал? – поинтересовалась Флора.
– Генерал Лесли с супругой. Мы с Гретхен недавно у них были.
– Если говорить точно, – дополнила Гретхен, – он сказал, что Мэри пока отказывается, но скоро согласится. И спел нам – чудовищно спел, надо заметить – какую-то шотландскую песенку про Нору, которая не хотела выходить замуж.
– Не знаю такую, – ответила Мэри.
Зато Дуглас знал. И сначала исполнил на родном языке, а потом перевёл на немецкий историю про девушку, которая твердила, что скорее горы упадут и водопад потечёт вверх, чем она выйдет за графа; но горы недвижны, вода падает вниз, «а что же с Норой молодой? Горянку граф назвал женой».
Гости посмеялись, а Мэри заметила, что её зовут не Нора. Соломония уплетала жаркое и с набитым ртом переводила. Герман, необычно оживлённый, попивал вино и продолжал делиться сведеньями, полученными от Лесли:
– Ещё он сказал, что будет новая война за Смоленск.
– И что, он правду говорит? – спросил Дуглас у Матвеева. Через переводчика в лице хозяйки.
– Нет. Сказать можно всё, что угодно, а вот сделать – не всё. Несбыточное это дело – воевать Смоленск[13].
Герман внезапно обиделся за страну проживания:
– Но это просто глупо! Говорят, что Смоленск – меч, направленный в сердце России. Вам что, свою страну не жалко?
– Жалко, – согласился Матвеев. – И про меч правильно сказано. Но Речь Посполитая намного сильнее нас, и нам с ней бороться – всё равно что кошке волка есть. Вы такое когда-нибудь видели? Я – нет.
Мэри дала Соломонии отдохнуть и сама перевела этот ответ для Дугласа.
– Но эти, как их, повстанцы Хмельницкого, успешно воюют против могучей польской армии уже несколько лет!
«Вот уж кого я бы точно на месте Матвеева посчитала шпионом, даром что он кальвинист.»
– Воюют, но они уже измотаны и разорены этой войной.
– Это точно?
– Сам видел. Я был на Украине.
Дальнейшую шпионскую деятельность Роберта безжалостно пресекла его собственная жена: она категорично потребовала рассказать ей, наконец, историю про даму сердца Хмельницкого. Мэри перевела эти слова, остальные гости дружно изумились: а что, была какая-то история?
– Богдан Михайлович, немолодой уже вдовец, влюбился в одну женщину, польку, и она ответила на его чувства. Браку препятствовала разность вер; невесте надо было перейти из католичества в православие, а это потребовало времени. Священник при крещении дал ей имя «Елена» заметив, что она прекрасна, как Елена Троянская; эти слова оказались пророческими. За время перекрещения и подготовки к свадьбе в Елену успел влюбиться один польский дворянин, господин Чаплинский; перед самой свадьбой, когда Хмельницкий вместе со старшим сыном уехал по делам, Чаплинский с друзьями налетел на имение Хмельницкого – хутор, как они там говорят – разорил его, забил до смерти одного из младших сыновей Хмельницкого, а его невесту увёз. Силой или уговорами, но её заставили вернуться в католичество и обвенчаться с Чаплинским. Богдан Михайлович пытался добиться справедливости, но Чаплинский поймал его и посадил в тюрьму по ложному обвинению; спасла несчастного госпожа Елена, которая потребовала у мужа отпустить её бывшего жениха.
Тогда Хмельницкий поехал в Варшаву; но магнаты, которые управляют Польшей, отнеслись к нему с презрением: им было безразлично, прав он или нет, в споре католика и схизматика они были всецело на стороне католика. Король Владислав оказался более справедливым, но сделать ничего не мог – он игрушка в руках богатейших панов. Зато он сказал Хмельницкому: «у тебя на поясе сабля – воспользуйся ею». Тот и воспользовался.
Разумеется, православные казаки уже давно ненавидят магнатов и уже не раз поднимали против них восстания, но нынешнее восстание оказалось самым сильным и у него оказался самый умный вождь.
– Это не интересно. Скажите лучше, что случилось дальше с этой женщиной, Еленой? – с придыханием спросила Гретхен.
– Дальше не совсем понятно. Одна люди говорят, что в какой-то момент Елена попала в плен к казакам и они отвели её к Хмельницкому, другие – что она сама перебежала к казакам и попросила отвести её к бывшему жениху. Точно известно, что она снова приняла православие, и патриарх Паисий обвенчал её с Хмельницким. Они жили вместе очень дружно, с младшими детьми своего мужа Елена поладила, но старший сын, Тимош, мачеху ненавидел. Однажды, когда Хмельницкий был в походе, Елену нашли повешенной на воротах усадьбы её мужа, а рядом висело тело казначея. Тимош Хмельницкий объявил, что застал мачеху с любовником и повесил обоих.
Женщины пришли в ужас, да и мужчинам стало несколько не по себе.
– Мне говорили, впрочем, что Тимош сам приставал к своей мачехе, а когда получил отказ – убил её и оклеветал. Богдан Михайлович был вне себя от горя; он не смог покарать своего сына, но на глаза к себе его уже не пускал. А про жену сказал, что даже если она ему изменила – он бы её простил.
Слушатели молчали, придавленные жуткой историей, только Мэри переводила для Цецилии и её мужа этот рассказ. Когда закончила, та вскрикнула:
