Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Я знаю всё это и помню, но неужели это значит, что я не могу себе выбрать жену по собственному вкусу?

– А чем тебе Февронья плоха была?

– А тем, что я при ней домой не хотел приходить, нарочно на службе задерживался. А когда приходил, то ложился к ней, как в ледяную пустыню.

– А к этой немке, – усмехнулась Анастасия Семёновна, – ложишься как в жаркую печку?

Эта усмешка стоила целой поэмы: в ней было всё то презренье и вся та ненависть, которую так называемые нравственные люди испытывают к любви и особенно к любящим женщинам. Здоровая чувственность или пылкая страсть на языке таких нравственных людей называется «слаба на передок» или «заплывшие спермой мозги», а то и куда худшими терминами.

Молодой человек почувствовал, что у него пылают щеки. Не сказав ни единого непристойного слова, его мать умудрилась облить грязью то, что ему самому казалось прекрасным.

– Нет, – вдруг нашёл он нужные слова, – к ней я ложусь, как весной под ласковое солнышко.

Лицо Анастасии Семёновны исказилось.

– Не буду я ни о чём просить Алмаза Ивановича.

– Хорошо, – ответил её сын и пошёл домой отсыпаться.

Глава 25

Она сама надела длинную рубаху и нарядные туфли; остальное сделали Дарья, Глафира и тётя Минодора, чрезвычайно возбуждённая предстоящим – куда больше возбуждённая, чем сама невеста.

Ей причесали и уложили подобающим образом волосы, надели на неё красное платье, украшенное собственноручно сделанной вышивкой, душегрею из золотой парчи, массивное ожерелье, браслеты – запястья – все принадлежности торжественной женской одежды той эпохи. Тётя сама спрятала её волосы под белым платком-убрусом и надела поверх платка вышитую золотыми нитями кику; Евдокия только поднимала и опускала руки или голову, повинуясь указаниями тётки. Затем женщины стали спорить, красить ей лицо или нет; накрасили. Тётя взяла в руки красный, в цвет платья, полупрозрачный покров и вывела племянницу в гостиную, где ждали дядя, кузен и обе её тёзки. Матушка Флора от участия в церемонии отказалась.

– Прости. Я желаю тебе счастья, но смотреть, как ты выходишь замуж снова, не могу.

Евдокия всё поняла и поцеловала свекровь.

В гостиной она наконец-то собралась с духом и объявила родным:

– Родители жениха в последний момент стали возражать против брака. Возможно, Артамон Сергеевич не приедет и свадьбы не будет. Прошу вас в этом случае молчать о моём позоре.

– Никогда такого не было, чтобы девушку нашего рода бросил жених перед алтарём, – возмутился Григорий Петрович. – Тем более плебей.

– Всё бывает когда-то первый раз.

– Да я его тогда убью!

– И пойдешь в тюрьму, а мы будем плакать. И вообще: вдруг окажется потом, что это господь меня спас от несчастья.

– Мне нравится твой настрой, сестра, – засмеялся Петр Григорьевич. Несколько нервно засмеялся, надо сказать.

Приготовив родных к худшему, на всякий случай, Евдокия затем обратилась к дяде:

– Благословите меня, дядюшка, это в любом случае не помешает.

Дядя послушно взял икону.

– Её мне крестный отец подарил, когда я принимал православие.

Евдокия Гамильтон опустилась на колени и приняла благословенье.

– Во имя отца, и сына, и бога – духа святого. Будь счастлива, девочка!

Тётя накрыла её покровом и повела в карету.

В церкви её посадили на лавку возле стены, а рядом – юную племянницу. Новобрачная, в своей нарядной одежде, сидела неподвижная и словно одеревеневшая, и даже не поняла, прошла ли минута или час до появления жениха. Артамон Сергеевич имел обычный свой непроницаемый вид и был облачён в желтый бархатный кафтан с тёмно-красными шнурами. За ним следовали Кирилл Полиектович, Анна Леонтьевна и флегматичный парень, похожий на Кирилла – очевидно, его брат. В отличие от жениха свита его выглядела веселой и оживлённой.

Кирилл пошептался с Минодорой Гавриловной, потом с приятелем; повинуясь их указаниям, Матвеев подошёл к лавке.

– Девушка, уступи мне место.

– Нет, я с тётей хочу сидеть!

– Но это моё место.

– Нет, моё!

– Я тебе рубль дам.

Евдокия Петровна состроила смешную гримаску, сделала вид, что колеблется – и согласилась. Жених сел на её место.

– Дёшево меня продали, – неожиданно для себя самой сказала Евдокия Григорьевна.

Ответом ей был дружный хохот.

– Верно, – заметил Кирилл, – самая дешёвая дворовая девка два рубля стоит.

– Сейчас покупали не тебя, а место возле тебя, – назидательно возразила тётя.

Первоначальное напряжение несколько спало. Повинуясь указаниями Минодоры Гавриловны, жених надел на палец невесте кольцо – золотое, в знак женской красоты. Затем невеста тоже надела на палец жениха кольцо – стальное, в знак мужской силы. Её дядя подал жениху плётку.

– По этой плети ты знала власть отца над дочерью, а теперь будешь знать власть мужа над женой.

На всякий случай она закрыла глаза и напряглась. Из темноты послышался треск ломаемой о колено рукоятки и шепот Анны: «молодец».

Священник уже пришёл; молодые встали в указанном им месте. За ними – дружки: Кирилл Полиектович и Петр Григорьевич.

– Раб божий Артамон, имеешь ли ты намеренье благое и неизменное взять в жены рабу божью Евдокию?

– Имею, честный отче.

– Раба божия Евдокия, имеешь ли ты намеренье благое и неизменное взять в жены раба божия Артамона?

– Имею, честный отче.

Обряд был совершён. С неё сняли покров и велели поцеловаться с женихом. От прикосновенья милых розовых губ стало чуть легче.

«Рад или злится на меня?» – думала новобрачная, сидя в карете. Матвеев не зря славился при дворе своим уменьем скрывать мысли и чувства. Даже Евдокия, при всей её наблюдательности, не всегда могла в то время понять его настроение. Ей хотелось обнять возлюбленного, но она не решалась. И мысленно проклинала незнакомых ей новых свёкров: господи, так хорошо всё было ещё совсем недавно!

Высыпавшие во двор слуги низко кланялись и с жадным любопытством смотрели на новую хозяйку. Молодых усадили за стол на лучшие места; расселись и гости. По обычаю, новобрачные ничего не ели и не пили. Участников пира развлекали три скомороха: отец, сын и дочь. В то время власти преследовали людей их профессии, поэтому одного из слуг поставили сторожем: в случае визита незваных гостей он должен был дать сигнал к прекращению запрещенных развлечений. Гости пили за счастье молодых, ели и болтали, мальчик играл на дуде, его отец и сестра плясали и исполняли частушки, а затем – песенку про старика, женившегося на молодой: та кормила незадачливого мужа «лещами по роже» и обманывала «с молодцом хорошим». Это было неприлично, но смешно. Жених пошептался со своим дружкой.

– Она первая должна пойти.

Тогда он пошептался с невестой, а та – с тётей.

– Положено после третьей перемены блюд.

– Тётечка, пожалуйста!

Мягкосердечная Минодора Гавриловна повела племянницу в баню, где было приготовлено брачное ложе, и помогла раздеться и смыть косметику.

– Ты меня так хорошо одела, а теперь всё приходится снимать, – шутила Евдокия, скрывая нервную дрожь.

– Затем и одевала, чтобы снимать, – отвечала тётя. И крепко обняла:

– Не дрожи. Я тоже выходила замуж за иноземца, и ничего со мной страшного не случилось.

Племянница её благодарно поцеловала и легла в постель.

Затем пришли жених и его дружка. Кирилл помогал приятелю раздеваться и отпускал нескромные шуточки, на которые Артамон отвечал столь же нескромно. Новобрачная хихикала. Кирилл взглянул на неё с показной суровостью:

– Девица невинная и понимать такого не должна!

– Ах, я такая невинная и не понимаю ничего, а только всему удивляюсь.

– Ничего, я займусь твоим просвещением.

– Вот! Это мне нравится, – одобрил последнюю фразу Кирилл.

Вышел, закрыл за собой дверь, потом приоткрыл и просунул в щель голову.

– Артамон!

– Да?

19
{"b":"706550","o":1}