— В любом случае, — наконец-то ядовито сообщила Котэсса, — вас там быть не должно, у вас ведь завтра последний рабочий день. Поэтому — прощайте, господин доцент. Встретимся в следующем учебном году!

Он хотел что-то ещё возразить, но на сей раз девушка самоуверенно вытолкала его за порог и захлопнула за ним дверь, кажется, твёрдо намереваясь продемонстрировать — хватит! Больше ни единого кривого слова от Сагрона она слышать не собиралась, а уж тем более поддаваться на его лживые заверения — а в том, что правды в них не было ни на грош, отчего-то Котэсса даже не сомневалась.

Стоило только прогнать доцента из собственного дома, как Котэсса вдруг подумала — а если тётушка, что завтра возвращается из своей деревни, возжелает выставить её за дверь? А что, если не подумает даже оставлять в доме? Или потребует денег — поставит ту же цену, по которой тут проживали бы все остальные? Арко понимала, что таких денег у неё не было, да и никогда не будет, если и дальше продолжать всё почти отдавать родителям. Но ведь они бедствуют, у них нет денег ни на лекарства, ни на достойную жизнь. Да, мама никогда не хотела работать, но ведь это не повод оставлять её теперь в столь голодном положении. А если сократят отца? Какое она право имеет тратить деньги на себя, на жизнь в тётушкином доме, если всё это приведёт к окончательному краху всех планов, всех надежд её любимой семьи?

Да ещё и Сагрон… Она, право слово, не хотела его проклинать, но теперь губы горели, словно огнём, а перед глазами прыгали какие-то яркие точки. Неужели проклятье Элеанор распространяется и на её рассудок тоже? Хотелось отыскать аспирантку, задать вопросы, но умом-то Котэсса понимала: побочные эффекты проклятия до сих пор не изучены, она и Дэрри — первые, кто на себе его испытает. А значит, скорее уж она откроет Элеанор что-то новое, чем та добавит какой-нибудь теории.

Да гори она огнём, эта Сагронова верность! Да, за ним увивались некоторые её знакомые девушки, но сама Котэсса — никогда. Она и подумать не могла, что этот экзамен привяжет к ней мужчину. Нет, разумеется, ей было его жаль, но разбивать свою судьбу… Сам виноват!

Она шумно выдохнула воздух и остановилась прямо напротив упакованных вещей. Покачала головой — и хотя следовало бы разобрать их, осознавала, что лучше не рисковать. Тётушка могла и не оценить её порыв остаться в университете, а разговор, что предстоял ей, будет совершенно неприятным. Да и родители ждут — следует отправить им письмо, чтобы не надеялись увидеть блудную дочь совсем-совсем скоро. А письмо… С письмом она пришлёт денег, потому что не ради этого ли её и вовсе встречали там, в родном маленьком городишке, что больше всего смахивал на деревню?

Котэсса этим вечером, впрочем, так ничего и не сделала. Слабость наконец-то взяла верх, и она, выпив воды, легла на узкую неудобную кровать и провалилась в сон, не услышав даже, когда вернулась Кэтрин. Она-то оставалась на целое лето — богатая семья…

Разумеется, Ойтко подтвердила, что ждала её здесь. И, конечно же, по очень важному делу. Сначала она, конечно, удивилась, но только-только заслышав о помощи, уже спустя миг защебетала, что да, да, именно Котэссы и не хватало до полного счастья, и, разумеется, найдётся огромное количество работы, которую она обязана выполнить сегодня. Ни минутой позже, ни минутой раньше — эту фразу Ойтко повторила вот уж сотый раз, и с каждой секундой у Арко всё больше и больше появлялась уверенность в том, что Литория на работе-то оказалась случайно, но уж точно не ждала никакой помощи.

Но ей и так было о чём думать. Женщина сгрудила у неё перед носом высоченные стопки личных дел студентов с заполненными образцами — и велела писать, немедленно, сию секунду, взяться за заполнение. Они, конечно же, должны были понимать, что с таким количеством работы Котэссе не справиться за день, но в ответ на замечание Литория уверила девушку — во времени она не ограничена и может приходить каждый день вот ещё целых две недели, пока не начнётся вступительная кампания.

Две недели! А ведь и эту-то ночь она провела у тётки в доме под видом последней — она повторила, наверное, раз десять, что больше не желает видеть иждивенку у себя на пороге.

Да, повторяла тётушка, да, она понимает, что Котэссе негде жить. Но ей надо развивать свой бизнес! У неё, в конце концов, родился внук, а внуку обязательно надо помочь. И младший сын наконец-то отыскал должную невесту, а невеста из богатого рода, надо продемонстрировать достаток семьи. Может быть, совсем скоро сын с супругой в этом доме и поселятся. Что? Нет, Кэтрин может остаться, она-то платит деньги, а вот Тэссе пора и честь знать. Потом она вполне может занять комнату в общежитии, а вот нынче собиралась к родителям, так пусть и уезжает к ним. А если у неё нет возможности, если ей надо работать, пусть университет озаботится о том, чтобы ей было где жить. Что значит закрыто на лето? Ну, глупый, глупый НУМ не желает подумать о своих студентах, но почему же за него должна отдуваться она одна?

— Может быть, — косясь на гору дел, промолвила Котэсса, — я возьму часть домой? И отправлю вам волшебной почтой? Просто я планировала отправиться к себе в родной город сегодня вечером…

— Нет-нет-нет! Котэсса, милая, зачем отправляться домой? Я вполне осведомлена, — она махнула у девушки перед носом её собственным личным делом, — твоим семейным положением. Магически одарённой особе нечего находиться в этом отвратительном болоте, тебя же там попросту погубят!

— Но мои родители… — несмело возразила та. — Ведь я же…

— Родители! Сколько тебе лет, дитя моё? Тебе исполнился двадцать один год, ты хороша, ты прелестна — а мне известно, что тебя вполне могут насильно выдать за какого-нибудь глупца замуж! Я сама из глубинки, едва-едва сбежала, — Ойтко тяжело вздохнула, — и ни на секунду не пожалела, что проработала тогда в университете всё лето. Между прочим, встретила своего будущего возлюбленного. А кого можно встретить в деревне? Неужели тебе хочется доить коз и коров, заниматься пастушьими делами, когда можно помочь родному университету? Ты талантливая девочка, зачем тебе к родителям!

— Повидать их впервые за год…

— Хорошие родители, которых стоит повидать, приехали бы сами! — отрезала Литория. — И если ты хочешь, чтобы моё мнение о тебе не испортилось, должна закончить работу, раз уж всё равно вызвалась её выполнять.

Котэсса пробовала было возразить, что она сама ни на что не вызывалась, что всё это — вина одного-единственного человека, что самым наглым образом обманул её, но кто бы стал слушать какую-то там студентку?

Поэтому, вытащив ручку, сотворённую, между прочим, самостоятельно, потому что на покупку у Котэссы ни за что не хватило бы денег, она поспешно заполняла одно дело за другим, справедливо полагая, что чем быстрее справится с работой, тем скорее сможет всё-таки отправиться домой. Лучше ночевать непонятно где одиннадцать ночей, чем двенадцать — и этим прекрасным принципом нынче планировала воспользоваться Тэсса.

…На десятом деле первой только группы у неё явственно заныла рука. Казалось, сейчас запястье вот-вот расколется на несколько частей — ручка скользила уже неуверенно по привычно ровным и понятным строкам, почерк нагло портился, а перед глазами буквы принялись танцевать.

Одна из букв напоминала Сагрона — такая же гордовитая, с таким же отвратительным характером. Котэссе хотелось зачеркнуть её, зарисовать чернилами, чтобы никогда-никогда больше не видеть за всю свою жизнь ничего подобного, но она знала, что не получится. Увы, но дикая и бездумная пляска этих невообразимо тупых, пустых слов, обозначающих заковыристые названия предметов, вызывала у неё страшное желание изорвать каждое личное дело, что она уже успела заполнить.

Голова как-то странно кружилась. Вчера Котэсса не плакала, разумеется, когда тётка выставила её за дверь — но ночевала-то она на улице, неужели заболела? Подхватить сейчас какую-нибудь заразу — хуже и не придумаешь! От этого у неё не появится какое-нибудь удачное и удобное жильё, а вот проблем станет только в разы больше. Куда тогда деваться? Где поселиться? У кого попросить приют?