— Сегодня ночью была разрушена защита вокруг артефакта, — сообщил Ирвин таким тоном, словно просил у Сагрона извинения за правду. — Доцент Дэрри подозревается в том, что воспользовался им в своих корыстных целях. На нём не замечено ни следа проклятия, хотя оно, по утверждению свидетеля, должно быть.

Словно они спрашивали кого-то другого!

Но Элеанор и Ролан, что могли подтвердить его невиновность, сейчас уехали куда-то на научную конференцию, а когда вернутся, может быть уже поздно.

Впрочем, что же он. Уже и так поздно.

— Нет, — выдохнула Котэсса. — Он не мог этого сделать.

— Это та самая девушка, которая прокляла вас, доцент Дэрри? — Ирвин с сочувствием посмотрел на неё. — Простите, как вас зовут?

— Студентка Котэсса Арко, — она расправила плечи и, кажется, даже стала выше, а её смешное каре, напоминавшее Сагрону прежде о вредном котёнке, теперь легло так, что Тэсси напоминала профессионального боевого мага.

— Котэсса, если я верно понимаю, у этого проклятия нет отменяющего заклинания. Вариант только один: артефакт, — пожал плечами он. — Доцент Дэрри свободен от магического влияния сейчас, и ни о каких отголосках даже проклятия не идёт и речи.

— Всё правильно, — кивнула она. — У этого проклятия нет заклинания-отмены, но, в соответствии с правилами, есть долженствующий набор действий. Доцент Дэрри не может быть проклят не потому, что воспользовался вашим артефактом, а потому, что избавился от него… легально.

Преподаватели, вышедшие следом за боевыми магами и Сагроном, застыли. Признание, произнесённое постороннему мужчине в лицо, даже в их не слишком консервативном обществе могло разрушить репутацию любой девушки.

К тому же, судя по восклицанию, её соседки присутствовали в толпе двоечников.

— Это правда? — спросил Ирвин. — Вы позволите мне проверить ваши воспоминания?

— Да, — кивнула Котэсса.

Сагрон зажмурился. Зачем она солгала? Чтобы сейчас оказаться соучастницей преступления?

Она протянула руку, и Ирвин сжал хрупкую девичью ладонь, несильно, но любого контакта хватило бы для того, чтобы добраться до её мыслей. Она, наверное, сняла барьеры или пыталась его обмануть, Сагрон не знал, но всё закончилось слишком быстро. Быстрее, чем должно было длиться сканирование периода большего, чем несколько дней.

— Что ж… — Ирвин нахмурился и взглянул на неё. — Вы довольно смелая девушка, — он оглянулся на остальных и громко огласил: — Госпожа Котэсса не лжёт. Оллада, Ребекка, снимите полог молчания и освободите доцента Сагрона. Он невиновен. Он не мог воспользоваться этим артефактом.

Сагрон потрясённо смотрел на него. Ирвин знал, что Котэсса солгала. Он понял это, только-только заглянув в её мысли.

Но предпочёл солгать и сам.

Это было…

Попыткой его спасти? От чего, от совершённого преступления, от того, в чём Сагрон на самом деле был невиновен? Но Ирвин так старательно порывался арестовать его минуту назад, и так легко при этом сдался сегодня.

Он жестом увлёк за собою боевых колдуний и вновь вернулся к преподавательскому составу. Те, собиравшиеся было разбежаться, вынуждены были возвращаться обратно, в подвалы, и, переговариваясь между собой, направились вниз по широким, высоким ступенькам, углубляясь в холодные переплетения ходов НУМа.

Студенты никуда не делись. Напротив, их шёпот становился всё сильнее; даже когда от толпы отделился профессор Куоки и погнал их в направлении аудитории, те, казалось, всё ещё пытались обсудить новость.

Поняли ли они, что сказала Котэсса? Судя по взглядам, более чем. Сагрон вдруг вспомнил, что о проклятии Элеанор ходили в последнее время слухи, и, вероятно, о том, что именно оно упало ему на голову, четвёртый курс догадался самостоятельно.

Или Энниз слишком громко возмутилась, стоя рядом с толпой. От неё можно было того ожидать.

Они остались в коридоре вдвоём. Котэсса смотрела на Сагрона широко распахнутыми глазами, словно пыталась найти слова. Он — тоже молчал, не зная, как и реагировать.

— Тэсси, я… — начал было мужчина, сделал даже шаг в её направлении, но Котэсса испуганно отшатнулась от него и взглянула так, словно увидела перед собой самое настоящее чудовище.

— Как ты мог? — прошептала она и громко шмыгнула носом — в глазах уже блестели слёзы. Сагрон хотел было сказать что-то, спросить, отчего столько обвинения в её взгляде, но не успел. Котэсса утёрла рукой глаза и, повернувшись к нему спиной, бросилась прочь.

Дэрри даже не успел её окликнуть: неожиданное осознание ударило его, словно обухом по голове.

Котэсса спасла его, да. Растоптала собственную честь, если такое понятие ещё есть в современном обществе, призналась в том, что была его любовницей — хотя на самом деле это оказалось ложью, — пережила вторжение в собственные воспоминания.

И при этом она была уверена в том, что он был проклят.

И воспользовался артефактом, чтобы избавиться от этого проклятия.

Котэсса пробормотала сквозь слёзы короткое заклинание, облегчая вес сумки, и швырнула туда книгу, попавшуюся под руки, вторую, третью. Одежда неаккуратными стопками валялась на кровати, грозясь не поместиться, но девушка даже не думала об этом. Она бросала её поверх литературы, не мысля о том, как после будет закрывать. Тэсса забыла и о расширяющем заклинании, и о том, что могла ограничить объёмы путём уменьшения собственной поклажи.

Последним под руки попалось зелёное платье. Она застыла, глядя на красивую, сверкающую ткань, такую праздничную — символ её вчерашнего счастья, сгоревшего, словно мотылёк, полетевший на огонь. Да что там, она сама чувствовала себя всего лишь глупым насекомым, поверившим… Во что? Сагрон ведь даже не тронул её; он просто дождался того момента, когда артефакт освободится, и воспользовался им. Но как же это было низко!

Зачем она сказала, что Сагрон невиновен? От чего его спасла? Всё равно, если это его рук дело, к нему вернутся. А если не его — куда ж тогда могло пропасть проклятие? Она помнила магический откат, помнила ударивший его в грудь луч, но теперь всё это было лишь жалкой подделкой воспоминаний.

Она хотела сжечь это платье. Растерзать на мелкие кусочки. Выбросить его подарок вместе со всеми мыслями о Сагроне.

Но куда собиралась? Куда собиралась бежать? Котэсса знала, что её ждёт, стоит только соседкам вернуться. Истерика, обвинения, бесконечные крики… Она отказывалась проходить через это ещё раз.

Девушка шмыгнула носом. Ей хотелось сдержать слёзы, но те, непослушные, сами текли по щекам, оставляя невидимые солёные полоски на коже.

Тэсса бережно сложила зелёное платье и опустила его в сумку. Та не закрывалась; она даже выложила остальную одежду, но этот проклятый подарок опустила прямо на книги, чтобы ничего не помялось. Сверху — сбросила всё, что осталось, бормоча под нос заклинания, может быть, и необоротные, и не заботясь о том, что будет дальше. Схватила сумку и помчалась прочь из общежития.

Пойти к тётке? Или бросить университет, уехать к родителям? Она устала бороться; она чувствовала себя разбитой, будто бы кто-то нарочно расколотил её на мелкие кусочки, оставив по себе только выжженное поле.

Котэсса игнорировала холод. Тот подбирался из каждого угла коридоров общежития, и девушке следовало бы остановиться, набросить на плечи накидку — но ведь она оставила её в аудитории, когда ждала профессора Куоки. Да и кого теперь это волновало? Гори она пропадом! Последнее, что ей хотелось — возвращаться в университет и видеть, как соседки терзают бедный плащ, пытаясь вытрясти из неё рецепт приворота для Сагрона или что-то вроде того.

Что они скажут? Приворожила преподавателя, сама же потом распрощалась со всем, что могло называться гордостью и честью.

Потому ли ей было так больно? Котэсса хотела сказать, что да. Но, хотя сознание и отрицало это, дело было в Сагроне. В том, что она влюбилась, а теперь чувствовала себя ненужной, выброшенной на улицу собачонкой, которую уже некому гладить. Даже против шерсти. Или котом, когда функция его уже выполнена, ребёнок наигрался и больше не желает смотреть на надоевшее животное. Она брела по снегу — хотя снег и был всего лишь камнями коридора, — с трудом переставляя ноги, и чувствовала, как фантомный снег падал на фантомную кошачью шерсть.