Тэссе казалось, что она будто бы оказалась в плену — плену чужих обнаглевших рук, — потом как-то краем мысли уцепилась за то, что диван, оказывается, достаточно удобный…

— Ай! — воскликнул возмущённо Сагрон, нависая над нею на вытянутых руках. — Послушай, милая…

Она возмущённо фыркнула.

— Мы договаривались снять проклятие! — девушка ткнула пальцем ему в грудь, игнорируя факт расстёгнутой уже до конца рубашки — нет, ну она точно не могла этого сделать, да и зачем? Даже в мыслях не было. — Снять проклятие, а не укладывать меня на вот этот диван, — она ударила свободной ладонью о серую обивку. — Разумеется, я воспользовалась заклинанием! Потому что не приемлю насилие!

— Разве с моей стороны было насилие? — удивился Сагрон. — Мне кажется, всё добровольно. Я вообще никого ни к чему не принуждаю, — он вновь наклонился к ней. — В конце концов, Котэсса, ты уже взрослая девушка, и…

— И потому взрослая девушка самостоятельно, а не по чужому требованию, решит, когда ей превращаться в молодую женщину, — строго отозвалась Котэсса. — Так что, будьте добры, доцент Сагрон, переместитесь на пол, пока я не столкнула вас отсюда сама!

Выглядел он исключительно возмущённо. Но — проклятье не срабатывало, не отращивало ни хвост, ни рога, не лишало некоторых важных частей тела, так что, очевидно, следовало благодарить Небеса, что привязало его именно к Котэссе, а не к Элеанор. А то там бы первым фронтом выступила бы мать, и…

И конец. Мужчина даже не представлял себе, с каким весельем несносная аспирантка бы наблюдала за его мучениями.

Котэсса не стала ждать, пока он наконец-то соизволит перебраться на пол. Не увидев никаких активных действий с его стороны — лишь просто столкнула, причём самым возмутительным образом — просто толкнула ногой.

После этого, правда, сама спрыгнула с дивана и встала над мужчиной. Он довольно растянулся на полу, заложив руки за голову — приятно было не испытывать привычного уже за такое длительное время жжения в области шеи — да и вообще всюду, куда только успела дотянуться одна особо рьяная особа.

Ему б очень хотелось, чтобы слова о студентке четвёртого курса были правдой. Так было бы легче — обвинить какую-то там незнакомку, имя которой никогда не будет оглашено, во всех собственных бедах да неудача, а после позабыть о ней навсегда. Но та женщина, что оставила отметины, подобные клеймам, вернётся. И Сагрон полагал, что, может быть, зря пообещал ей чуть больше, чем на самом деле мог дать.

Впрочем, особа, которой было обещано то самое свидание, что не сложилось из-за проклятия — это дело не самое страшное. Уж точно не страшнее, чем бесконечная цепь ожогов, чем само проклятие…

И чем возмущённая Котэсса, нависающая у него над головой, показавшаяся вдруг такой любопытной, такой взъерошено-привлекательной…

Элеанор, заглянувшая вчера на огонёк, предупреждала — будет тянуть, как магнитом. Когда девушка сопротивляется, проклятье активизируется само по себе, начинает действовать назло тому, кто его получил, пытаться вернуть его в семью, причём чем скорее, тем лучше. Проклятье уцепится в него словно когтями и будет ежесекундно подталкивать к Котэссе, запихивать буквально в её объятия.

После каждого нарушения, после каждого случайного поцелуя будет становиться всё хуже. После каждого исцеления со стороны Котэссы — он всё труднее станет забывать о ней, о холоде её узких ладоней, о том, как сверкают эти светло-карие глаза…

Сагрон мотнул головой. Что за отвратительнейшее проклятие? Оно точно, сто процентов должно как-нибудь сниматься. И не только путём соблазнения строптивой девчонки!

Но что-то подсказывало нынче мужчине, что о справедливости не шло и речи. Проклятие придумывалось в наказание несносным, как выражалась дражайшая Элеанор, мужчинам — и женщинам, впрочем, тоже, смотря кто и против кого будет применять подобную формулу. И всё ради чего? Он повторил этот вопрос не один раз, прежде чем получил вразумительный ответ.

Всё ради того, чтобы можно было наконец-то продемонстрировать супругу, неверному до отвратительности, что самое главное в семье — это оставаться всё-таки для своей второй половины чем-то вроде надёжного укрытия. Хочешь изменять — разводись, вот что сказала Элеанор.

То, что они с Котэссой не были мужем и женой, девушку совершенно не смущало. Хотите — женитесь.

Замечательный ответ.

Да он может захотеть хоть десять раз, но это ж не значит, что Тэсса согласится!

— Вставайте! — сердитым тоном напомнила она о себе.

— Мы перешли на ты, — лениво сообщил Сагрон, рассматривая её с ног до головы. — Что это за отвратительное платье? Сколько ему лет? На столетний винтаж от бабушки не тянет совершенно, потому что вышивка достаточно новая по ободу. Значит, лет десять, матери не подошло — сплавила дочери? Либо за старшей сестрой донашиваешь.

— У меня нет сестры! — мрачно отозвалась Котэсса. — Вставайте!

Платье и вправду отдала ей мать. Купила "на вырост", платье для десятилетней — как на неё нынешнюю. Оно пролежало года четыре в шкафу, но к пятнадцати девушка уже вполне смогла его носить, по крайней мере, утопала не до конца. К восемнадцати — привыкла, да и подросла уже наконец-то, появились кое-какие формы — не всё ж ходить доской, — и платье село уже нормально.

Но за долгие дни и месяцы использования оно превратилось уже в какую-то наполовину протёртую тряпку.

Тэсса на самом деле предпочитала рубашки на блузы. Но летом было очень жарко, по крайней мере, днём, вот она и надела самое лёгкое, что отыскала в своей сумке. Когда ж она в последний раз обновляла гардероб, сколько лет тому назад? Ой, давно!

— Вставайте! — повторила девушка уже в третий раз. — Хорошо. Вставай?

Сагрон приподнялся на локтях — кажется, теперь демонстрировал, что она правильно исправила вопрос.

— Допустим, встану. И что мне за это будет?

— Предположим, — протянула Котэсса, — останете… останешься лежать. Рассказать, что будет за это?

Мужчина фыркнул, но сё-таки поднялся, правда, очень неохотно, так, словно на него только что навесили как минимум десяток тяжеленных мешков. Вот только под неумолимым взглядом собственной студентки он даже как-то приободрился, попытался её обнять, но девушка вывернулась из его рук.

— Мне занимать диван? — спросила она, глядя на него.

— Нет. Кровать твоя.

— Моя? Или общая?

Сагрон скривился. На второй вариант он вряд ли мог действительно рассчитывать, так что, пожалуй, лучше не будить в девице зверя и не портить окончательно себе — и ей, — остаток ночи.

— Твоя, — махнул рукой он. — Занимай. Но завтра я тебя просто так в покое не оставлю, даже и не надейся!

— Я подыщу себе другое место, как только у меня появится таковая возможность, — повела плечами Котэсса. — И завтра я проведу целый день у госпожи Ойтко. Буду заниматься переписыванием бесконечных документов.

Сагрон прищурился. На языке у него крутилось одно крайне незаконное предложение, но сделать его прямо сейчас означало отдать в руки Котэссе незабываемую козырную карту.

— Тебе нравится заниматься переписыванием? — полюбопытствовал наконец-то с хитрецой он, но девушка только фыркнула, повела весело плечами и ускользнула в спальню, нагло закрыв за собой дверь. — Эй! Я могу помочь!

Но Котэсса не ответила — словно забыла о том, что в доме был ещё кто-то, кроме неё самой.

Доцент Ойтко первым делом даже обрадовалась, узрев на пороге Сагрона. Она тут же поставила перед ним на стол дополнительную стопку бумаг и радостно заулыбалась, даже подмигнула Котэссе.

— Это замечательно, — прошептала она девушке на ухо, — если у тебя появились на него рычаги влияния. Главное их не растерять — и мы с него сделаем трудолюбивого человека! Он ещё у нас станет тружеником года!

Котэсса в этом очень сомневалась — но, признаться, была уверена в том, что проклятье пойдёт Дэрри на пользу. Вчера вечером, стоило только захлопнуть у него перед носом дверь, она поймала себя на мысли, что было б неплохо узнать, что он там предлагал относительно переписывания. Но — нет, пообещала себе быть стойкой и уверенной в собственной жизненной позиции, значит, должна исполнять. А то так недолго и до грехов, неоспоримых перед Небесами, а потом вообще — несмываемые с репутации последствия, свадьба…