— Мы завтра увидимся? — спросила она одними губами, зная, что шёпот очень тих для того, чтобы звучать, как полноценный вопрос.

— Конечно, — улыбнулся ей Сагрон. — Конечно, увидимся.

Котэсса поверила — она почти упала в свою комнату, но так и не отпустила его руку, пока били колокола, оглашая о начале нового года. И лишь после последнего удара разжала пальцы и провалилась в холод ледяного платья.

Весь НУМ шумел — точнее, даже гудел на одной низкой ноте. Звук исходил откуда-то из подвалов; Сагрон услышал его ещё в тот момент, когда зашёл в университет.

И принесла же его неладная, в выходной-то день!

Но это поражало. Гул, стойкий, сильный, напоминающий толпу ругающихся людей, притягивал к себе, словно магнитом. Сагрон никогда прежде особо не доверял плохому предчувствию, но сегодня буквально ринулся вниз по ступенькам, чувствуя, что случилось что-то плохое. Очень плохое.

Ступеньки под ногами едва ли не летели. После вчерашнего новогоднего счастья остался только странный осадок, благо, не алкогольный, не то он списал бы на него странные звуки, но чувства всё ещё были обострены от переизбытка магии в воздухе, и Сагрон буквально чувствовал, как мощное постороннее волшебство пыталось вырваться из наброшенной на него клетки.

В подвалах оказалось не так уж и много народу. Прежде здесь было множество артефактов, по крайней мере, так вещала история магии и её преподаватели, забивавшие никому не нужной ерундой головы студентов, но сейчас нельзя было найти ничего толкового. Только пустые застеклённые камеры, совершенно беззащитные и не заколдованные.

Совершенно недавно в одну из таких поместили артефакт, втягивающий в себя чужие проклятия. Музыкальная шкатулка, перестающая играть, когда её никто не дёргал, красовалась на своём постаменте, и стекло вокруг неё пылало с такой силой, что даже прикоснуться было страшно.

Сагрон отлично знал, как такое снимается, но не сомневался, что морочиться пришлось бы долго. Да и внутри, вероятно, присутствовало немало дополнительных заклинаний, которые обязаны были защитить шкатулку, вот только разве хоть одно из них активировали? Должны были сделать это сегодня утром, когда артефакт наконец-то освободится от уже использованного проклятия, изжившего своё.

Он, говорили, отлично работал с теми заклинаниями, что имели специфическое условие. Артефакт не был живым, потому всевозможное "пока один из вас не полюбит" или "через несколько поколений один из вас умрёт" он уничтожал на раз. Только чёткие "на год" и "на тридцать лет" занимали его на отведённый срок, и потому с такими проклятиями к магическому чуду не подпускали.

Много лет назад кто-то один прорвался. Ещё во время магической войны слил сюда проклятие на несколько поколений, вот оно и крутилось до новогодней ночи, а несколько часов назад должно было угаснуть и освободить артефакт. Тот бы исследовали, может, и размножили бы…

Но не успели.

Один из стражников-магов, призванный охранять артефакт и справляющийся с этим делом вот уж довольно долгое время, лежал с разбитой головой. Над ним крутилось два или три целителя; судя по спешке, мужчину пришлось вытаскивать с того света. Он потерял много крови, но дышал, и это внушало надежду.

Второй был просто мертвенно бледен, то, впрочем, тоже жив. Он сидел, пошатываясь взад-вперёд, и бормотал что-то, смотрел на свои руки, на пальцы, чесался, будто бы пытался избавиться от чего-то, стряхивал с себя невидимых насекомых…

Проклятие иллюзии, одно из самых противных, окутало его сплошной пеленой, и опытный маг, склонившийся над ним, пытался вытянуть в маленький камень последствия чар.

Но самое страшное было дальше. Стекло лежало под ногами — осколками и мелкой крупицей. Осталось несколько кусков и внутри камеры-клети, и те всё ещё пылали огнём, только уже совсем слабым. Черта вспыхивала, только когда через неё кто-то переступал, потому женщины деловито поднимали юбки.

Колдуньи-боевики, две, впрочем, были в брюках, заправленных в высокие сапоги; они переступали через пламя, не боясь обжечься, командовали друг другом и то и дело обращались к человеку, застывшему у самого артефакта.

Это был мужчина, высокий, весь в тёмном, как и все королевские боевые маги. На его рукаве красовалась эмблема королевской защиты, яркая, словно то знамя. Он склонился над музыкальной шкатулкой и изучал её, словно было непонятно: кто-то занял артефакт своим проклятием.

И самое отвратительное, что не было даже шансов узнать, каким именно. Сколько лет подряд бились над предыдущим! Артефакт, защищая человечество от собственного влияния, закрывался так прочно, что до истечения срока его невозможно было вскрыть. В прошлый раз слили что-то пустяковое, чисто вредительства ради, а теперь…

Сагрон мог только предполагать.

Он почувствовал, как за него зацепились чужие взгляды, пристальные, внимательные. Как окликнули мужчину, стоявшего у артефакта. На фоне говорил что-то громко профессор Куоки, призывая к спокойствию, Хелена Ольи тоже что-то требовала, то ли воды, то ли объяснений…

Сагрон смотрел на мага.

Он действительно напоминал тёмного колдуна, как ложно свидетельствовала его мрачная одежда. Статный маг, темноволосый, загоревший от постоянного пребывания на солнце и на ветру во время выездных заданий, с чёрными глазами — и непроницаемым выражением лица. С одной узкой, в несколько волосков, светлой прядью, откатом от того самого заклинания — надо же, даже не прячет за иллюзией.

Ирвин Сияющий, работник Следственного Бюро, глава отдела Борьбы с Магической Преступностью собственной персоной. Человек известный в широких и в узких кругах. Принципиальный до жестокости, самоуверенный, могущественный маг, способный остановить кого угодно в схватке.

Боевой маг, в котором от природы не было ни капли этой магии. Целитель, забывший о собственном призвании.

И его бывший друг.

Сагрон сглотнул, но сделал несколько шагов вперёд. Ирвин почему-то пугал его одним своим видом, да и тем, как смотрел на всех вокруг, с какой гордостью и злостью. Особенно на профессора Куоки.

— Доцент Дэрри, — он переступил через огненную преграду и подошёл поближе к Сагрону. — Не ожидал, что вы спуститесь сюда. Что ж вас привело в подвалы к артефактологам и боевому отряду?

— Исключительно подозрительный гул, — покачал головой Сагрон, понимая, что, если у Ирвина будет возможность, он зацепится за любую мелочь. — Что случилось?

— Кто-то воспользовался артефактом, — пожал плечами Ирвин. — Вырубил двоих высококлассных боевых магов, что под силу только крайне опытному специалисту, прорвал это стекло, переступил через неактивированную сеть боевых заклинаний, а потом влил своё проклятие в неокрепший артефакт. Теперь мы даже не можем вскрыть его и узнать, что там.

Сагрон присвистнул. Если б кто-то просто воспользовался артефактом, это уже было преступлением. Но с таким прорывом…

— Есть подозрения? — спросил он, но Ирвин только таинственно усмехнулся, всем своим видом показывая, что не только имеет право, но и будет игнорировать этот вопрос.

Вокруг носились сотрудники факультета Защитной Магии. Сагрон понимал, какова это была для них потеря, да и удар по репутации. Ведь они должны были следить за тем, что тут происходило, никого не допускать, ограничивать круг тех, кто знал о существовании артефакта…

А потом доцент Ойтко взяла и подала ректору идею встретить новоприбывших так пышно, чтобы это точно никто не пропустил.

— Я полагаю, — Ирвин обернулся на профессора Хелену, — что это совершил кто-то из своих. Вряд ли посторонние так легко бы вошли в НУМ. Или у вас тут защита ухудшилась в разы с того времени, как я учился?

— Нет, — Ольи сжала зубы, глядя на своего бывшего ученика. — Прежде, впрочем, студенты были не столь дерзки со своими преподавателями.

— Они того заслужили, — Ирвин смерил взглядом Сагрона. — А что же вы, доцент Дэрри, так ошеломлённо смотрите на побоище? Неужели вы никогда не видели последствия серьёзных магических атак, сидя здесь, в университете? А ведь вы тоже мечтали стать боевым магом…