Работодатели были безусловно удивлены, однако результат выявился отнюдь не тот, о каком думала Нюра, выдвигая предложение. «Нюра, голубушка!» – объяснила мать хозяйки, специально вызванная для объяснений. – «Вы совсем ничего не поняли. Мы очень ценим, что вы любите Ларочку и стараетесь, однако никаких решений в этой семье вы принимать не можете, даже советов давать не вправе. Нам будет жаль с вами расстаться, но если в следующий раз вы попытаетесь вмешаться, вам придётся искать другое место, без разговоров».
Бабка обеих внучек хотела обойтись без обид и вразумить няньку, но ошиблась, скорее всего в стиле сообщения. Нюра для виду поплакала, покаялась и пообещала исправиться, однако затаила обиду на всех, в особенности на молодую хозяйку, которая выслушала её требование молча, обещала подумать, потом натравила старуху, чтобы та унизила и почти выгнала бедную, старательную Нюру.
Нюра стала осторожнее и сменила тактику, хотя стратегия осталась прежней. Поскольку единственной аудиторией для высказывания обид бедной Нюры оказалась маленькая Лариса, то не прошло полугода, как девочка прилюдно назвала сестру «курносой дурой» и «кривоногой балаболкой», что не оставило сомнений в источнике знаний. На сей раз молодая хозяйка справилась сама, но заметно увлеклась, что, увы, опять не пошло на пользу никому. Нюра знала, что расстаться с нею хозяева не хотят или не могут, поэтому выслушала реприманд, вновь покаялась, но утвердилась в своей правоте. Стала считать себя и Ларочку натуральным центром семьи, а остальных – ненужной обузой. Снова произошло замещение или, проще выражаясь, затмение чувств.
В рамках чего Нюра совершила следующую большую ошибку и приняла второе предупреждение. С небольшим временем Нюра слила обиду с ревностью, любовь к ребёнку с толикой воображения и стала толковать аудитории подалее от дома, что Ларочка её родная дочка, но живёт с мачехой, потому что отец… Неважно, какую байку Нюра сплетала, какие варианты сочиняла на ходу, главное, что фантазмы имели место при Ларисе, далее информация скорее поздно, чем рано, но просочилась в семейство Златопольских. Вновь была призвана мать хозяйки в качестве проверенной палочки-выручалочки.
«Нюра, вы взрослая женщина! А сочиняете, как сопливая девчонка!» – на сей раз бабушка проявила негодование. – «Своим знакомым вы можете говорить всё, что душе угодно, дело ваше, но пожалейте Ларочку! Девочка к вам привыкла, вы её любите, подумайте о ней. Или вы перестанете морочить ей голову дурацкими выдумками или вам придётся уйти. Заставить молчать вас никто не может, но если мы услышим что-нибудь подобное, то другого предупреждения не будет!»
Во второй раз дело не обошлось устным репримандом. Нюре пришлось покаяться публично и объяснить Ларисе, что она пошутила, мать и мачеха – это в сказках, на самом деле ничего подобного. Однако суровым предупреждением семейство Златопольских отнюдь не ограничилось. Ценя домашние заслуги Нюры, они по совету и при содействии бабушки преподнесли прислуге пряник практически вслед за разоблачением и скандалом.
Посовещавшись и придя к единому мнению, Златопольские признали, что неприятные ошибки Нюры вызваны ущербностью и тоской по личной жизни, вследствие чего предприняли решительные меры. Они нашли некую клинику под названием МОНИКИ, где работала знакомая докторша, и по прошествии двух недель положили Нюру на операцию. Удаление бельма прошло успешно, зрение восстановилось не вполне и кое-какие следы остались, однако глаз принял приемлемый вид, ущерб стал не так заметен.
После операции старуха сводила Нюру в модную парикмахерскую, там её постригли, завили и расчесали так, что пострадавший глаз оказался в тени и практически не выделялся. Преображённая Нюра долго привыкала к новому облику, но, против ожиданий, никакой признательности не проявляла. Для себя она решила, что наконец заслужила волю и с нею счастье многими страданиями и теперь будет строить жизнь, как сама захочет. На Ленинском проспекте, в каморке у Златопольских.
Последующие несколько лет прошли без заметных происшествий, родители трудились, дети росли, Нюра хорошела и утверждалась в роли негласной хозяйки дома, настолько, что иная фракция (родители и дочка Марина) в шутку звала её «наш милый деспот», однако заглазно, что свидетельствовало…
Пожалуй, стоит отметить два незначительных происшествия, каковые на протяжении почти безмятежных лет колебали гладь семейной жизни и делали косвенную заявку для будущей драмы.
(…также стоит заметить, что автор всех заявок тоже отчасти увлёкся и вообразил себя Стефаном Цвейгом, исполняющим биографию Марии Стюарт. Однако автор заметил упущение позже, когда заявки сыграли свою роль. Надо думать, генеральская аудитория осваивала конечный продукт по диагонали)
Хронология двух эпизодов, условно названных «Красные туфельки» и «Кривая Моника» не установлена, однако это не слишком важно, их расположение будет произвольным.
Красные туфельки были однажды куплены Нюрой в подарок для подросшей Ларисы в рамках развернувшейся кампании, условно названной «Красота – это страшная сила». Когда Нюра освоилась со своим презентабельным видом, у неё произошла полная смена вех, и на место суровой сельской морали заступило древнее и романтическое поклонение красоте, правда в ограниченном объёме. Красота имелась в виду исключительно женская, её собственная, а особенно Ларочкина.
Лариса и вправду росла очень хорошенькой девочкой в особом конфетном стиле. Её светлые кудряшки, голубые глаза и рот бантиком приводили в восхищение не только Нюру, но и постороннюю публику. Кстати, надо отметить, что мать и сестра Ларисы ничем особенным в этом плане не выделялись и мало о том думали, у них бытовали иные приоритеты, в основном академические, так сложилось в их просвещённом кругу.
Так вот, однажды Нюра приобрела маленькие, алые, очень милые туфельки для Ларочки, презентовала их от своего имени и привела девочку в полный восторг. Девочка не могла оторваться от дивного подарка, постоянно примеряла обновку и чуть ли не клала под подушку на ночь. Нюра испытывала законную гордость, но мамаша с бабкой испортили праздник. Оценив подарок и выразив признательность заботливой Нюре, бабка сделала реприманд дочке и достала такую же пару другого размера для старшей внучки Марины, благо, та носила последний детский размер обуви, потому что не слишком вышла ростом.
Марина выразила вежливую благодарность и почти не думала о подарке, но для Нюры вторая пара красных туфель оказалась нестерпима, как алая мулета для андалузского быка. Бедняжка вообразила, что ей и Ларочке умышленно испортили радость, задумали подорвать авторитет и указать место, заодно дерзнули приравнять невзрачную Марину к её лучезарной Ларочке! Испытывая букет страстных чувств, как на подбор исключительно негативных, Нюра забылась, высказала давние и свежие обиды, вслед за чем ринулась к себе в подсобку укладывать вещи.
Перефразируя Набокова, следует с большим сожалением отметить, что ей не «дали доуложиться». Хозяева взяли себя в руки и, не извиняясь, дали понять няньке, что они её ценят и без её помощи не обойдутся. Скорее всего растолковали, что не хотели никого обидеть и прибавили зарплату. Из чего Нюра, и увы, Лариса сделали вывод, что неразумное, но страстное поведение вознаграждается.
Эпизод с названием «Кривая Моника» произошел на протяжении первых школьных лет Ларисы. Школьницей младших классов Ларочка была особенно хороша, светлые кудряшки у неё потемнели, приобрели цвет осенней листвы и на просвет играли оттенками золота. К чему присовокуплялось уже не кукольное, а почти ангельское личико с бледно-розовым румянцем и слегка надутыми губками. Преданная Нюра истово гордилась красотой девочки, следила за изяществом школьной формы и заплетала обязательные косы так, что они казались завитками.
В результате чего однажды ранней осенью Лариса вознамерилась сделать сказку былью и потребовала, чтобы девочки-подружки звали её не иначе, как «королевной Златовлаской». (Книжка сказок невовремя попалась им в руки.) В принципе девочки не имели ничего против, в нежном возрасте среди них бытовала практика изобретения комплиментарных прозвищ в тесной компании, подруги готовы были уступить Ларе титул королевны взамен взаимных уступок на том же поприще. Одна хотела зваться Дюймовочкой, а самая продвинутая из подруг претендовала на модное имя Анастасии Вертинской.
