Все вокруг вновь было обычным. Исчезло все: кровь, девочка, ощущение страха и боли. Вновь посмотрев в зеркало, девушка увидела слезы. Все это время она плакала, тихо, безмолвно. Ее лицо было мокрым от воды и красным от слез. Прислонившись к стене, Грейс опустилась на пол. Из ее груди вырвался сдавленный стон. Она не понимала, что происходит. Ей было страшно.

«Посмотри на себя, Грейс. Эти круги под глазами, потрескавшиеся белые губы… ты и правда ненормальная. Ты – зомби», вот что твердил ее внутренний голос, но он же убеждал ее, что то, что она видела – истина, не иначе. Это не простое видение, это было на самом деле, но не потому, что она ненормальная, а потому что это просто истина жизни. Это казалось одновременно и чем-то обыденным, и полным безумием.

Грейс в очередной раз подняла глаза на свое отражение и шарахнулась в противоположную от раковины сторону. Ее лицо было в порезах, она истекала кровью, а волосы поднимались к потолку, словно комната была под водой. Зеркало треснуло, и оттуда потекла вода, а затем тихий голос начал шептать:

– Умри… умри… умри!

Не в силах сделать что-либо, она помчалась прочь. Грейс открыла дверь туалета, и хотела было вернуться в класс за вещами, но налетела на кого-то.

– Смотри куда прешь, – процедила сквозь зубы Грейс, подняла глаза и лишь мельком увидев парня, который ошарашенно смотрел на нее, ушла.

В классе уже никого не было. Все ушли на перемену. Грейс подошла к своей парте, чтобы сложить вещи в рюкзак. Перед тем, как выйти из класса, она увидела, что на ее парте выцарапано «АМАНДА». Не имея больше сил терпеть это, Грейс выскочила из кабинета алгебры и бросилась к выходу из школы.

Ей еще только предстояло узнать, кто такая Аманда.

Парень сидел на берегу Атлантического океана и кидал в воду камешки. Ночной океан был прекраснее дневного. Бриз слегка трепал его волосы, которые сильно отрасли со времени переезда. Кевин все думал, что стоит их обрезать, сделать более «модную» стрижку, но ему было не до этого.

Недавно он видел, как Грейс шла в школу. Он не мог отвести взгляда, хотя это и не было похоже на него. Обычно Кевин не засматривался на девушек, он вообще их не замечал. Учеба, тренировки по баскетболу, забота о младшей сестре – ему было не до подружек. Но сейчас, после переезда из Нью-Йорка, пока у него не было чего-то постоянного, он наконец-то смог увидеть кого-то столь же чудесного, как и снег зимой. Она была легка, как облако, так же бела, а еще, не смотря на свою грубость, поразительно невинна.

И все же, в этот вечер он сидел и смотрел на волны, что медленно подбирались к его ногам, думая о том, что всепожирающее чувство пустоты и одиночества внутри него никуда не проходит. Кевин не любил заводить знакомства со всеми подряд, он всегда выбирал людей, с которыми ему было бы комфортно. Но в этом месте он был совсем один.

Парень кинул последнюю гальку и встал. Они жили в пригороде, на самом побережье. Их домик был небольшой, но очень ухоженный и уютный. Кевину нравилось здесь, хотя он и скучал по старой квартире в большом городе, частной школе и команде.

Дома мама и сестренка накрывали на стол. Кевин разулся и по очереди обнял их. Его сердце было отдано этим двум девушкам, и он никогда не сможет найти кого-то лучше, так он и думал.

– А где отец? – Парень помог матери разложить посуду.

– У себя в кабинете. – Не поворачиваясь к сыну, ответила женщина.

– Кевин, а где ты был? – Сара подбежала к брату и повисла на его ногах. Два передних верхних зуба у нее выпали, отчего улыбка девочки была очень смешной и, в то же время, невероятно милой.

– Я гулял. А ты весь день помогала маме? – Кев потрепал сестру по голове.

– Да! – Она еще крепче сжала его ногу своими малюсенькими ручками.

– Кевин, тебе нравится новая школа? – Мама поставила на стол миску с салатом и улыбнулась с надеждой.

– Да, ничего так.

– Скучаешь по Нью-Йорку?

– Конечно.

– Мы обещали, что в Стоун-Хилле тебе понравится. Дай этому городу шанс.

– Один лишь шанс?

– Это все, что мы с отцом от тебя просим. – Она подошла к нему и потрепала его по голове, как он секунду назад трепал волосы сестры.

– Без проблем, ма.

– Я рада. Иди, помой руки, и сядем ужинать.

Парень взял Сару на руки.

– Идем, грязнуля.

– Мыться! Мыться! – Девочка вскинула ручки. – Мыться! Мыться!

За ужином миссис Рейн расспрашивала сына о новой школе. Его отец все время молчал, а Сара кидалась в брата кусочками хлеба.

– Сара! Юной леди не пристало себя так вести! – Мистер Рейн метнул суровый взгляд на жену, а та протянула руку к дочери и взяла у нее хлеб.

– Слушайся папу, не балуйся с едой.

Люция Рейн была добродушной женщиной, ее лицо всегда светилось. Она никогда не ругала своих детей, но и не давала им спуску. Ее муж, напротив, был человеком старой закалки. Все всегда должно было быть так, как хотелось ему. Если что-то не устраивало Реджинальда Рейна, то он прямым текстом мог сказать это тебе в лицо, даже не пытаясь смягчить подачу собственного мнения.

После ужина каждый занялся своими делами. Кевин взял сестру на руки, повел ее в кровать, было уже поздно и девочке пора было спать.

– Расскажи мне сказку! – Сара потянула Кевина за волосы.

– Тише, это же больно, дурочка! – Добродушно просипел Кевин и кашлянул. Голос ломался, хотя это и должно было произойти раньше. – Какую сказку ты хочешь?

– Золушку!

Кевин принялся медленно, нараспев, рассказывать сестре сказку. Сара уснула быстрее, чем он успел дойти до знакомства Эллы и принца, хотя это была ее любимая часть. Парень поцеловал сестру в макушку и, пригасив свет, вышел в коридор их небольшого домика.

Все в детстве любили сказки. Но с годами все волшебство в них теряет силу, ты выносишь какую-то мораль и понимаешь, что в жизни все так же, но без магии и, зачастую, конец не такой счастливый, как в сказке. Когда это происходит? В какой именно момент маленький, верящий в чудо, мальчик перестает верить в то, что Санта принесет ему подарок, а принцесса, очнувшись от столетнего сна, выйдет замуж за своего принца?

Кевину так хотелось, чтобы его маленькая сестра навеки осталась малышкой. Он бы гладил ее по голове, читал ей сказки и учил поведению за столом, он бы делал это все каждый день всей своей жизни. Ведь больше всего на свете Кевин любил сестру.

В передней хлопнула входная дверь. Мистер Рейн опять ушел куда-то. Так происходило каждую ночь. Он говорил, что работает по ночам, но видя встревоженное лицо матери, Кевин перестал верить в эти слова уже много лет назад. После переезда Реджинальд Рейн все чаще пропадает из дому, уходя в ночь. Его может не быть сутки, или неделю. А потом он вернется, обнимет жену и запрется в своем кабинете. Что он там делает – секрет. Его детям хода в кабинет нет, как и любому другому человеку, кроме Люции, его верной жены, которая все реже говорит с ним.

Но сегодня Кевин решил, что не будет так просто сидеть и ждать отца. Он принял важнее и, возможно, глупейшее решение в своей жизни – опередив время, когда отец все сам бы ему рассказал. Парень вскрыл дверь в кабинет отца и ступил внутрь.

Обычно он бы не решился. Кевин всегда делал то, что велел отец. Ни разу в жизни он не ослушался его указа, но сегодня папин мальчик вышел из-под контроля. Он перестал быть мальчиком.

Закрыв дверь за собой, он буквально ощутил, как темнота кабинета сковывает его, проверяет, имеет ли он право быть здесь. Стены шептали, что он чужак и, что ему следует уйти прочь, что это место не сулит ему ничего хорошего.

Нащупав на стене выключатель, находившийся рядом с дверью, Кевин включил свет. Он был тусклее, нежели в других комнатах, так что Кевину пришлось привыкать к полутьме.

Кабинет отца будто был его выражением – такой же строгий и мрачный. Будучи консервативной личностью, Реджинальд постоянно повторял сыну, что нет ничего лучше классики. Вот и его кабинет попал под это определение: переступив порог комнаты, Кевин словно оказался в другой эпохе, во времени, когда в моде были заставленные книжными шкафами стены, большие дубовые столы, кожаные кресла и тяжелые гардины, полностью закрывающие окна. Кевин невольно подумал, что тот факт, что тут электрическое освещение, а не старинные факелы – удивляет.