— Внимание, осужденные! Стали! — Распорядился встречающий подполковник. — Повернулись! Руки за спину!
Мимолетно оглядел выстроившихся. Разношерстная команда.
Кто-то осужденный по делу, кто по неосторожности, или вовсе случайно. Кто за кражу или мошенничество, а кто за убийство. Кто-то шел на очередную ходку, кто-то попал за решетку впервые. Разные, незнакомые. Всех объединяло одно — обреченные на искалеченную жизнь. Случайно, или по доброй воле, лишившиеся очередных страниц будущего.
Подполковник, всматриваясь в бумаги, вызывал по списку осужденных.
Один за другим мужчины сменялись, представая пред стражем закона, представлялись по фамилии, называя статью, по которой попали и время отсидки.
Прошло, наверное, не менее пятнадцати человек, прежде чем очередь достигла и его.
— Чернышевский Олег Вячеславович, 1975 года рождения. Статья 115, часть вторая, срок — 11 лет строгого режима.
Вернулся в строй, с отрешенным спокойствием дожидаясь, пока отрекомендуются оставшиеся товарищи по несчастью.
Затем образовавшейся колонной, по два человека, были направлены в корпус.
Далее — сверка документов с личностью. Полный обыск заключенных и вещей. Медицинский осмотр и освидетельствование на предмет наличия травм. После санитарная обработка с полным раздеванием. Выдача робы. Информирование о правах и обязанностях, режиме содержания под стражей, дисциплинарных требованиях.
Все смешалось в один сплошной круговорот грусти, печали и потерь. Проходящее воспринимаемое мужчиной в режиме полнейшего безразличия. Будто случилось не с ним. Физически находился в стенах казенного дома, а морально где угодно, только не тут.
Как там дед? Держится? Справился ли одновременно с двумя потерями? Внука, осужденного без права на помилование? И жены, которую в отличие от Олега, больше никогда не вернуть. По его вине.
Как Игорь? Копает дальше, как обещал? Нашел ли зацепку? Или все так и осталось на уровне убеждений, погребенных под грудой хитросплетений и интриг правоохранительной системы?
Как Маргарита? Как живет? Чем дышит? Удалось ли ей освободиться от страшных уз обратной, грязной стороны бытия? Выбралась из вязкой безысходности? Или жизнь обернулась для неё не менее несправедливо?
Третий день Нового года. Новая жизнь? О, да. Жизнь, которую не пожелаешь самому злому врагу. Без права на свободу. Существование. Низкое. Грязное. Безнадежное. Лишь надежда на будущую месть заставляла двигаться дальше, не сломавшись под обстоятельствами. За себя. За родных. За близких. За Маргариту.
Мысль об отмщении — единственное, что грело Чернышевского и когда одетых в форму, вели к жилому корпусу. И когда распределяли по камерам. И когда дверь одной из них со скрипом открылась перед мужчиной.
Застыв на пороге, Олег невидяще оглядел образовавшуюся перед ним толпу, настроенную не самым благоприятным образом. Впереди стояло человек пятьдесят, не меньше. Каждый считал нужным смерить его изучающим и насмешливым взглядом.
Шум и негромкие вскрики вроде тех: «Новенького доставили» и «Еще один фраерок нарисовался», ощущения радости не прибавили. Когда страж закона толкнул ошарашенного Чернышевского вперед, впечатывая в передние ряды, дверь позади захлопнулась, захотелось и вовсе провалиться сквозь землю. Только бы исчезнуть из этого гнилого места.
Несколько мгновений Олег не двигался, свыкаясь с новым жильем. Толпа постепенно рассасывалась, каждый пошел заниматься своим делом. Вот только неприятный запах, ударивший с ходу в нос, духота и жара, как в парилке, рассасываться не собиралась, убеждая, что это обычное дело.
Озираясь в темноте, мужчина заметил неподалеку пустые верхние нары и собрался направиться туда, но три бывалых седока, не торопящихся следовать примеру сокамерников, преградили путь, нагловато хмыкая.
Вопросительно вздернув бровь, Чернышевский собрался обойти мужчин стороной, но не тут-то было. Вновь выдвигаясь вперед Олега, один из них пренебрежительно выплюнул:
— Как зовут-то тебя?
— Олег, Чернышевский. — Обведя спросившего равнодушным взором, прикинул, что тот, вероятно, главный.
Лет сорок-сорок пять от роду. Обычный такой мужик на вид. Но оскал, похожий на звериный, искажающий лицо, выдавал маститого преступника, которых Олегу в свое время доводилось видеть за недолгой службы в УБОПе. Или изображающего из себя такового.
— За что попал? — Не желая отступать, продолжал допрос заключенный.
— Да ты чё, Волк, не видишь? — Толкая главного в бок, подал голос стоящий рядом. — Типичный петушок. [6]
Не торопясь отвечать, Чернышевский осмотрел второго. Этот на десяток лет моложе, но далек от тюремной элиты. Скорее очередной прихлебатель и шестерка.
— Погоди, Трюфель. — Оборвал тот, кого назвали Волком. Не сводя глаз с мужчины и повторяя вопрос: — Так за что попал Олег? Чернышевский.
— 115, часть вторая. — Коротко бросил мужчина, вспоминая уроки, преподанные еще в академии о типичном поведении за решеткой. Кто мог подумать, что аналогичные знания доведется применять на практике.
Считая разговор законченным, Чернышевский, обойдя стороной Волка, прошагал к кровати, как вслед донеслось:
— Эй, новенький, чего-то не врубаешь? Тебя никто не отпускал. Мы не договорили.
— Я сказал, что хотел. — Через плечо огрызнулся Олег, бросая сумку на скрипучую шконку.
— Не поня-ял! — Протянул Волк, а сокамерники, находящиеся поблизости, замолчали, вслушиваясь в разговор. — У тебя по жизни как, все ровно? [7] А то чего-то берут сомнения.
— Ровнее некуда. — Фыркнул мужчина, открывая змейку на сумке и вытаскивая полотенце.
— Да какое ж ровно! — Встрял шестерка Трюфель. — Ровно — это когда настоящий мужик.
— И то, правда! — Поддакнул третий. — А новенький-то у нас мусорок.
— Да что ты говоришь? — Театрально изумился Волк. — То-то смотрю, как-то грязно стало. Здесь, оказывается, мусор-мусор мусорок.
Пренебрегая слова, брошенные в его сторону, чтобы зацепить, Чернышевский продолжал рыться в сумке, в поисках мыльных принадлежностей. Отвечать на выпады не было ни малейшего желания. Кому-то что-то доказывать — тоже.
Но, похоже, остальные на этот счет имели иное представление. Посмеиваясь и вторя Волку: «Грязно, ой, грязно! Мусор кругом, чё удивляться!».
Будь это единственным, чем донимали Олега, возможно, постарался сдержаться.
— Не желаешь убраться? — Вместе с толчком в плечо, дерзко пригрозил Волк. — Мусор нам в хате не нужен.
— Тебе надо, ты и убирайся. — Огрызнулся Чернышевский, оборачиваясь лицом к заключенному.
— Новенький, да ты борзеешь. — В очередной раз толкнув в плечо, оглянулся, прикрикнул: — Мужики, слышали? Борзый мусор. Чего делать с ним, а мужики?
— Убирать!
— Выбрасывать!
— Выносить! — Перекрикивая друг друга, отзывались заключенные.
— Видишь. — Цокнув языком, Волк взглянул на Олега. — Мужики говорят убираться надо. — Потянувшись рукой за спину Чернышевского, стащил с нар сумку: — Так что бери мусорок метелку и шурши отсюда. Всосал?
Прежде чем Олег успел возразить, Волк кинул сумку на пол, пнув ногой к выходу.
Такого Чернышевский стерпеть не смог. Видит Бог, хотел существовать мирно. Но раз мирно не хотят, выносить нечеловеческое отношение не намерен.
— Да пошел ты! — Выплюнув в лицо Волку, со всей дури ударил того кулаком в живот.
От неожиданности заводила согнулся пополам, вызывая в камере возмущенный гул.
— Ты чё дичь, душком качнулась?! [8] — Выпрямляясь во весь рост, взревел главный и замахнулся на Олега.
Ударить не получилось. Перехватив кулак, Чернышевский вывернул Волку руку, отбрасывая зэка в сторону. Вместе с этим почувствовал, как сзади кто-то повис на спине, намереваясь повалить на пол. Увернувшись, прижал нападавшего, которым оказался Трюфель, к железным периллам кровати и не сдерживая накопившейся злости и раздражения за последние месяцы, стал наносить ловкие удары снова и снова.
