Кладбище — последний пункт, где они должны находиться в канун Нового года. Но оно как нельзя лучше отражало творившееся на душе Риты. Приехать сюда было инициативой девушки. Олег долго упирался, сопротивлялся, но в результате у него не осталось выбора.

После злополучного пожара желание куда-то выбраться для Одинцовой стало прогрессом. Полтора месяца больниц, клиник, реабилитаций — она ни разу не вышла дальше пределов дома Чернышевского. Ей нужно было время. Смириться. Переболеть, перестрадать. Свыкнуться с новой жизнью и свободой. С тем, что рядом больше нет Рощина. Его, вообще, нет.

Воспоминания о дне, когда Кирилл сделал выбор уйти, еще мучительно отдавали в сердце. До сих пор не верила. Отказывалась признавать, что мужчина, который, по сути, значил для неё многое, мертв. И погубила его не кто иной, как она сама, Маргарита Одинцова. Как Рощин любил называть Королева. Прямо Изабелла Французская, зачинившая заговор против своего короля.

Олег запрещал Рите винить себя. А как иначе? Для него Кирилл был врагом. Для неё же… Когда-то всем. Психотерапевт, с которым по милости Чернышевского приходилось общаться едва не каждый день, настойчиво убеждал, что она не виновата в смерти Рощина. Что это был его выбор. Его желание. Никто его не толкал в пожар. Так-то оно так, рассуждать легко. Но доктора не было тем кошмарным днем в Роще, а Одинцова была. И ей остаток жизни с этим жить.

За полтора месяца почти привыкла. Приняла свою ношу. Но до сих пор волна дрожи прокатывалась по телу, стоило вспомнить, как Кирилл бесстрашно зашел в огонь. Затем и она, слабло контролируя действия, бросилась в кострище, желая помочь. Помочь не вышло. Но угодив в пекло, сквозь длинные языки пламени Рите на мгновения показалось, что мужчина выбрался из дома с обратной стороны, через веранду. Ей и самой следовало выбираться. Но надышавшись дымом потеряла сознание. Не подоспей Чернышевский, возможно, оставшиеся двое близких мужчин стояли также над её могилой.

Очнулась в больнице. Там узнала новость, что Кирилл погиб. Едва Олегу удалось выбраться из кострища с ней на руках, внутри рванула газовая система. Дом снесло начисто. На месте некогда шикарного особняка осталось одно пепелище и руины.

Завалы в поисках тела разгребали долго. Нашли. Останки мужчины, подходящего по всем признакам под описание Рощина. Но с точностью опознать погибшего не представилось возможным — тело сильно повреждено. Заключение построили на показаниях свидетелей, среди которых охрана, утверждающая что кроме Кирилла, в доме никого не могло быть. О чем-то, напоминающем побег, Маргарита умолчала, списав все на плод распалившегося воображения.

Усомнись Олег или Одинцов что в доме взорвался Рощин, землю грызть стали в поисках. Это новые волнения и вскрытие без того не заживающих ран. Не выдержала бы. Легче жить с мыслью при себе, что выбрался, сбежал, смог…

На том расследование закончилось. Несколько дней назад прах Рощина предали земле. Похоронили здесь же. На этом кладбище. Минутах в сорока езды от места гибели — Золотой Рощи. Без почестей и близких. Правоохранительные органы выполнили свой долг. Без сожалений и слез. Потому Маргарита чувствовала потребность приехать сюда. Если в могиле Кирилл — нужно попрощаться. Простить его и вымолить помилования для себя. Чтобы хоть там, на небесах, ему стало лучше.

Пришла. Посмотрела на деревянный крест да металлическую табличку с именем, не веря своим глазам. Думала екнет что-то. Сердце отзовется. Ничего. Воспоминания больше волновали, чем этот свежий холмик земли, мало ассоциирующийся с Кириллом. Поняла, что предпочитает верить в его спасение, нежели смерть. Если для других последнее очевидно, Рите проще уповать на чудеса, чем позволить чувству вины сгрызть себя до краев. Так и уходила от могилы полна надежды и легкости. Возможно, самовнушение, но казалось, что Рощин отпустил.

Зато теперь ожидал сюрприз в лице собственного отца. Разозлиться хотела на Олега, что выдал новость об их поездке, да не выходило. Ей давно стоит поговорить с Одинцовым. Оставить все части прошлого позади.

Подошла к мужчинам. Не здороваясь и не глядя на Андрея Михайловича придвинулась к Олегу, ухватившись ладошками за ворот пальто. Уткнулась носом в шею, почувствовав, как сильная рука обняла за талию, крепче прижимая к груди.

Хорошо в его объятиях. Вдыхать родной запах. Чувствовать тепло. Дышалось сразу проще. Проблемы забывались, раны не так кровоточили. Во многом винила себя: что столкнула лбами двоих упрямцев, что довела до точки невозврата, но ни разу не сожалела, что сделала выбор в пользу Чернышевского. С этим мужчиной было легко. По-настоящему. С ним и была жизнь.

— Прости, что без твоего спроса позвал Андрея Михайловича. — Едва слышно прошептал Олег у уха девушки.

— Все в порядке. — Глянув в глаза, одними губами попросила: — Подожди, пожалуйста, в машине.

Дважды повторять не пришлось. Поцеловав Риту в висок, Чернышевский отстранился и медленно побрел к автомобилю, оставленному за воротами.

— Слушаю тебя. — Повернувшись к терпеливо дожидающемуся Вотану, отрезала Маргарита.

— Прости меня. — Пробормотал мужчина.

От его слов повеяло стойкой ассоциацией дежавю. Тот же взгляд и фразы как в минувший раз. И та же боль на душе у девушки. Легче от его «прости» не становилось. Но избегать разговора дальше не имеет смысла. Полтора месяца сторонилась, отказывалась от встречи. Впрочем, что такое полуторамесячное ожидание по сравнению с длившимся более двадцати лет?

— Допустим, я прощу. Перед ней как вину искупать будешь? — Кивок на памятник с ликом матери и долгий взгляд на мужчину, именуемого отцом.

Ударила по больному. Преднамеренно или случайно, но задела. Одинцов нахмурился. Поджал губы. В уголках глаза заблестело что-то похожее на слезы. Или это подтаявшие снежинки? Рите не узнать. Столь невозмутимый мужчина, которым был Вотан, не привык показывать слабости. Сдерживал эмоции до последнего. Всегда. Но не в этот раз.

— Я любил её. — Хрипло признался Андрей Михайлович и застывшая между веками капля, медленно скатилась по щеке. — Всю жизнь. До сих пор люблю. — Перевел взор с Риты на могилу. — Больше всего на свете жалею, что бросил вас тогда. Закрывая глаза, часто вижу день, когда разрушил все. Маша так плакала. — Не сдерживая слез, убивал откровениями. — Кричала, ругалась. Она не понимала, почему ухожу. Сам не понимал. Но был вынужден. А ты… хватала меня своими маленькими ручонками и просила остаться.

Каждое слово отдавало горечью и тоской по утраченному. Рита осознала, что сон, с недавних пор часто преследующий, где она вновь маленькая девочка, удерживающая отца за рукава, был вовсе не сном. Обрывками воспоминаний что, пробудившись, стали лезть наружу. В сновидениях всегда точно чувствовала эмоции ребенка из сна. Оказывается, свои эмоции.

— Если так не хотел оставлять нас, почему бросил? — Подошла ближе к Одинцову, стукнула кулаком в грудь. Сначала нерешительно. Потом снова и снова, ударяя с каждым разом увереннее. — Хоть соображаешь, что случившееся с нами, произошло по твоей вине? Ты тогда не семью оставил без мужа и отца, ты разрушил судьбы!

Слезы потоком катились по щекам, а девушка не могла остановиться и не бить отца. Горечь и обида, годами копившиеся на мужчину, прорвали оборону и хлынули наружу. Если этот человек имеет объяснение своим поступкам, он обязан их дать.

— Дочка. — Наконец, заговорил генерал. Не пытаясь унять и успокоить. Остановить нахлынувшую бурю ярости, обрушенную на него в виде кулаков. — Разведка не только опасная, но и неблагодарная работа. Я ввязался в неё до того, как встретил твою мать. Потом заигрался, думал справлюсь, смогу совершить невозможное — совместить жизнь обычного человека, семью и работу агента-нелегала. Некоторое время получалось. Пока задания были попроще, и я не так сильно погряз в том болоте. Молодой, самоуверенный. Все казалось по плечу. Хотя уже тогда многие коллеги осуждали и не понимали меня, заранее пугая что до добра это не доведет, на двух стульях не усидеть. Ты или успешный разведчик, или семьянин. Третьего не дано. Когда был на волне успеха: дома ждала любимая жена и дочка, а на работе вот-вот предстояло серьезное задание, меня спустили с небес на землю. Пришлось выбирать.