Твёрдо решив не давать больше воли страху, охватившему его при звуке шагов тёти Мэдж на лестнице, он спокойно лежал до тех пор, пока прямоугольник света в окне не распространился по комнате. Наступил рассвет. Всего несколько дней назад он сидел с дядей Перри, а жизнь тем временем медленно угасала. Рассвет. Почему бы кому-то и не двигаться в кабинете, люди могут подниматься так рано, как им удобно. Просто это был шум как от самого дяди Джо — хлопанье закрываемых ящиков, редкие шаркающие шаги, перетаскивание тяжёлых книг. Странно думать, что дяде Джо это всё уже ни к чему. Только так ли это? Кто сказал, что там его нет? Может быть, дядя Джо по-прежнему шарит там, занимаясь своими делами.
Энтони осторожно выбрался из кровати. В это время шум внизу прекратился. Он пригнулся, тихонько скользнул под кровать и извлёк из дыры в полу затычку. Его кожа покрылась мурашками.
Кабинет тускло освещался неярким утренним светом, проникавшим сквозь узенькое окошко. На письменном столе были кучей свалены какие-то книги, а бумаги в беспорядке рассыпаны по полу. Но комната была пуста.
Энтони вставил затычку на место. До его ноздрей явно доносился знакомый запах табака дяди Джо.
Все нити своих многочисленных дел старик ревностно удерживал в собственных руках и отказывался перекладывать ответственность на кого-либо, потому теперь дела спутались, как клубок, где не найти концов. В своё время Джо имел дела со всеми стряпчими городка, так что мистер Коудри, которого вызвала тётя Мэдж, знал не больше, чем остальные.
Но в каком-то смысле бизнес одиночки Джо походил на часы, которые заведены и теперь какое-то время будут работать, хотя их хозяин ушёл и заводной ключ потерян. Товары доставлялись, письма судовых поставщиков и агентов прибывали, появился груз для «Серого кота», его подняли его на борт, и вскоре судну предстояло отправиться в Халл. «Лавенгро» пришёл из Норвегии с грузом крепёжного леса, и заказчик уже его ждал. Все счета и квитанции получены и могут быть оплачены или учтены. Тётя Мэдж, воспрянувший духом дядя Перри и мистер Коудри изо всех сил старались, чтобы эти часы продолжали тикать.
Спустя несколько дней после похорон родичи Прокуренного Джо совместно с мистером Коудри, пухлым неряшливым человеком, чья густая борода скрывала родимое пятно на подбородке, собрались наверху, в гостиной, чтобы услышать то, что удалось выяснить о состоянии дел. Комната выходила на север, и кроме того, тёмно-красные обои на стенах поглощали большую часть света, проникавшего сквозь плотные кружевные гардины. На полу лежал красный ковёр с синими цветами и синей оторочкой, на котором виднелась потёртость у двери. Обстановка состояла из пианино розового дерева, которым никто никогда не пользовался, красного плюшевого музыкального стула и малиновой плюшевой мебели, неистребимо вонявшей пылью. Облицовка камина была резная и богатая, с множеством небольших полок и зеркалом в золочёной раме.
Присутствовали кузен из Перкила и кузен из Монен-Смита, сестра с Арвнак-стрит, а также живущий здесь брат, который, отбросив со лба тёмные волосы, явно собирался начать собрание с шутки. На диване бок о бок сидели тётя Мэдж и Патриция. Энтони проскользнул в комнату почти незамеченным и скрючился на набитом конским волосом стуле.
Мистер Коудри начал с повествования о сложностях, с которыми столкнулся при выяснении состояния дел. Он громко и неторопливо вещал из-под бороды. Никакие проявления нетерпения со стороны сестры с Арвнак-стрит или кузена из Монен-Смита не заставили адвоката произнести быстрее хоть слог или упустить возможность откашляться. Добродушные шутки дяди Перри тоже не имели успеха. Адвокат продолжал свою речь, словно выступал перед присяжными в гражданском суде, излагая каждый пункт с максимальным эффектом и не заботясь о краткости. Перри поймал взгляд Энтони, лукаво подмигнул и пробежал взглядом по комнате, надеясь встретить ещё чьи-нибудь глаза. Но все остальные были слишком захвачены торжественностью ситуации, чтобы принять такой вызов. Если они его и заметили — иначе и быть не могло — то всё-таки избегали, как хороший мальчик по пути в церковь избегает плохого, ковыряющего в носу.
Тётя Мэдж, разместившаяся на дальнем конце кушетки, выглядела как невыносимо чёрного цвета гора. Только еле заметное среди чёрных складок туши дыхание свидетельствовало о том, что она до сих пор жива. Рядом с ней Патриция казалась хрупкой и тонкой, как стебель нарцисса, и такой же ломкой.
Что касается какого-либо окончательного урегулирования финансового состояния, вещал мистер Коудри, эта работа может затянуться на много недель. Но очевидно — и ему самому, и, как он знал, вдове мистера Вила — что для всех заинтересованных сторон самым правильным было бы сразу получить общее представление о порядке наследования. Он не предлагает прочесть завещание, лишь изложит факты, и, конечно, впоследствии каждый сможет сам изучить документы…
— Я считаю, вы должны прочесть завещание, — резко произнесла тётя Луиза. — Что скажешь, Питер?
Все немного зашевелились — громкий голос Луизы растревожил пыль благоговения.
Питер из Перкила со смущённым видом подёргал длинный ус.
— Я скажу, что не против, так или иначе.
Мистер Коудри бросил взгляд на вдову, но та не открыла глаз.
— Хорошо. Если вы желаете… хм, никаких возражений с моей стороны. — Он открыл свой портфель и извлёк лист пергамента. — Документ, конечно, не слишком пространный — мистер Вил, насколько я его знал, был не из тех, кто попусту тратит слова. Он доверил мне своё завещание, но я прежде не занимался деловыми вопросами…
— Когда поживешь достаточно, — сказал дядя Перри, — научишься ничего не тратить напрасно. Ни слова, ни время, ни деньги. Джо всегда следил, чтобы ничего не пропало. Уж таков был Джо, — усмехнулся он. — Ну, читайте же. Могу поклясться, старина Джо припас нам сюрприз в рукаве, а то и два.
— «Это последняя воля и завещание, — торжественно начал читать мистер Коудри, — Джозефа Киллигрю Вила из Фалмута в графстве Корнуолл. Моему брату Перри Вилу, учитывая тот факт, что на протяжении сорока семи лет, начиная со дня рождения, он проявлял непунктуальность во всех своих действиях и поручениях, я завещаю свои золотые часы, а также десять фунтов на их содержание. Моей сестре…»
— Итак, я останусь ни с чем! — воскликнул Перри. Он откинул голову и захохотал в беззлобном негодовании. — Если когда и был старый…
— Перри… — произнесла тётя Мэдж, открывая рот, но не глаза.
— Вернёмся к чтению завещания, — сказала Луиза.
— Хм-м-м… «Моей сестре Луизе… Да. Моей сестре Луизе я завещаю сорок шесть фунтов, десять шиллингов и восемь пенсов, как возврат займа, данного мне тридцать лет назад, плюс проценты, которые набежали к 1905 году, возврат, с которым она мне регулярно надоедала. Моей дорогой сестре я также завещаю некоторые семейные документы, датированные 1690 годом, и семейную Библию, которую, я уверен, она будет использовать чаще, чем я. Моему кузену Питеру Вилу из Перкила оставляю свое фортепиано, издание «Энциклопедии Чамберса» и двенадцать фунтов, по одному на каждого из его двенадцати детей. Если кто-нибудь из детей скончается раньше меня, пусть кузен разделит деньги пропорционально. Моей кузине Полли-Эмме Хиггинс из Монен-Смита я завещаю коттедж и два поля, расположенные поблизости от её деревни. Моей дочери Патриции, принимая во внимание тот факт, что она сочла нужным вступить в брак против моей воли и несмотря на мои угрозы отречься от неё, я оставляю пятьсот фунтов в качестве дара, и более ничего из моего состояния. Моей супруге Мэдж я завещаю всё остальное мое состояние. Сию упомянутую супругу я назначаю единственным распорядителем по моему завещанию, а также отменяю все предыдущие свои завещания… м-м-м… м-м-м… м-м-м…» — голос мистера Коудри постепенно канул где-то в глубине его бороды. Некоторое время он ещё шевелился и шуршал в её зарослях, и наконец смолк.
Адвокат поднял взгляд и вздёрнул брови, словно говоря: «Ну вот, получите. А я снимаю с себя всю ответственность».
