О Томе Харрисе больше ничего не было слышно, вероятно, он отказался от своей заблудшей жены как от скверной работы. А Патриция продолжала вести беззаботную жизнь, и случалось, что кто-нибудь из симпатичных молодых людей приглашал её на прогулку, но внимательный взгляд мог заметить непреклонность, скрытую за её весельем.

Её жизнь теперь явно омрачало лишь состояние Джо, к которому вернулись тошнота и приступы старой болезни. Он неуклонно продолжал заниматься привычной работой, проводил утро в кабинете и сидел за стойкой остаток дня, высохший, но энергичный и несгибаемый. Но хотя его дух оставался бодрым, плоть слабела — он практически ничего не мог есть, маленькие глазки терьера ещё глубже утонули в глазницах, узкое лицо посерело. Его вид даже начал сказываться на посещаемости ресторана по вечерам в пятницу и субботу — людям не нравилось веселиться рядом с больным, который подаёт им еду.

Тётя Мэдж заставляла его полежать пару недель в постели — может станет получше, все остальные, соглашаясь с ней, уговаривали Джо обратиться к доктору, однако он отказывался что-либо предпринимать. Если он сляжет, кто станет следить за его многочисленными делами? Ну, а доктор только выпишет мерзкие зелья, от которых никакого толку не будет. Кроме того, доктора стоят дорого, это роскошь для богатеев. Нечего выбрасывать шиллинги за получение никчёмных советов.

А врачи, считал Джо, не сумеют избавить его от червя, который он подцепил. Он и сам знал, что тут предпринять, и лечился как мог. Много слабительного, голодная диета — и скоро приступ пройдёт, и силы к нему вернутся.

В августе город посетила труппа Поултонов, компания бродячих актёров, ездивших по юго-западу с мелодраматическими постановками. В жизни местного общества это стало событием чрезвычайной важности. Мамаша и папаша Поултоны были личностями уважаемыми, их визитов все с удовольствием ожидали. Выступления в странных залах со случайным декором и непредсказуемым освещением не годились для труппы Поултонов. Они возили с собой шатер, как улитка домик, он и был развёрнут на Пустоши. Труппа прежде всего играла для избранной аудитории, которой предоставлялось удобное размещение — лёгкие кресла и стулья для разодетой публики, приходившей вечером из больших домов города, плавно переходили в жёсткие деревянные скамьи для тех, кто не имел денег на лучшее.

Патриция с одним из своих друзей посетила раннее представление, и ей так понравилось, что она уговорила отца отпустить с ней Энтони следующим вечером. Энтони ни разу в жизни не был в театре, и они с Патрицией покинули дом, трепеща от восторга и предвкушения.

Пустошь находилась посреди города, и идти пришлось совсем недалеко. Патриция облачилась в подчёркивавшее её тонкую талию синее платье с отделкой бархатом и боа с перьями. Лицо под маленькой соломенной шляпкой выглядело хорошеньким и пикантным. Они с Энтони живо беседовали по пути, но внезапно Пэт негромко ахнула и замолкла. На другой стороне улицы Энтони увидел её супруга, очевидно, тоже идущего на представление.

В тот же миг Том Харрис обернулся и увидел их, остановился и, сняв шляпу, пересёк улицу.

Его поведение выглядело более дружелюбно, чем в прошлый раз.

— Полагаю, — произнёс он, — вы не откажетесь принять в своё общество обитателя старого Пенрина?

После краткой минуты растерянности Патриция, очевидно, решила сыграть с ним по его правилам.

— Значит ты, Том, тоже идешь на спектакль, — сказала она. — А я думала, он не должен бы казаться тебе достаточно респектабельным.

— О, неважно, куда идти, — ответил он. — С кем идти — гораздо важнее.

Энтони скорее почувствовал, чем увидел, как девушка краснеет от гнева.

— Ну, тогда, — сказала она, — я уверена, что тебе не стоит показываться в нашем обществе. Доброй ночи.

— Напротив, — он ускорил шаг вслед за ней, — Думаю, мы могли бы сесть рядом в театре.

— Благодарю, — отозвалась Пэт, — я уже обещала сидеть с кузеном. Мы предпочитаем остаться вдвоём.

— Значит, это твой кузен? — спросил Том. — Как поживаешь?

— Как поживаете, сэр? — Энтони приподнял кепку, не позволив превзойти себя в обмене холодными любезностями.

Они поднялись на холм, к шатру. Над театром на ветру весело хлопал флаг.

— Полагаю, ты знаешь, — произнёс Харрис. — Я оставил свою работу.

Патриция бросила на него быстрый взгляд.

— Ты…

Он кивнул.

— Я хочу перемен.

Девушка, казалось, заподозрила в этом некий хитрый маневр с его стороны.

— Почему?

Теперь они вступили в толпу, собравшуюся у входа в шатер.

— Я уже говорил, что хочу перекинуться с тобой словом наедине. А иначе, — добавил он, — мне придётся занять место рядом с тобой и испортить все удовольствие от вечера.

Долгую минуту Патриция колебалась, прикусив губу.

— Энтони, — наконец сказала она. — Ты не мог бы купить нам билеты? Я потом к тебе подойду.

Она дала Энтони деньги, и он нехотя встал в конец очереди, уже тревожась о том, что Том Харрис начал негромко говорить девушке.

Очередь продвигалась медленно, у окошка кассира возникали какие-то споры.

Впереди Энтони услышал голос:

— Вон там, это ж дочка Джо Вила.

Энтони взглянул на говорящего. С первого взгляда он узнал этого вислоусого человека по имени Трехорн, содержателя кабака на углу. Энтони часто видел его стоящим в дверях этого заведения, иногда он приходил перекусить к Прокуренному Джо. Трехорн принадлежал к той странной породе людей, которые всегда по любому предмету имеют собственную конфиденциальную информацию. Если король отправлялся в Шотландию, Трехорн знал почему. Если в угольных районах Уэльса случались беспорядки, ему было известно, где именно. Если из-за тумана на мель сел хороший корабль, Трехорн знал, как это случилось.

— Кто это с ней? — всматриваясь, спросил его собеседник. — Мне он незнаком.

— А ей знаком, — ответил Трехорн. — Том Харрис из Пенрина, вот он кто.

Собеседник присвистнул.

— А я думал, они разошлись и живут отдельно.

Трехорн задумался.

— Хм, может, он пытается опять всё наладить. Адвокаты обычно своего не упустят. Видать, очень скоро она по праву получит неплохой капиталец.

— Полагаю, что так.

— Прокуренный Джо окажется очень богат, помяни моё слово. Лет шесть-семь назад, когда вернулся сюда, он имел крошечный капитал, но с тех пор сделал большие деньги. И ты знаешь, никогда он не тратил лишнего пенни, а идея с рестораном оказалась просто золотой жилой. Занимается корабельными перевозками, и ещё кое-какие дела проворачивает. Молодому Харрису придётся очень постараться в этой игре, когда ей достанутся деньги, на этот горшочек мёда налетит множество других ос.

— Ну, быть может, им придётся ещё подождать. Старый Джо…

Трехорн многозначительно покачал головой, и его собеседник смолк, но потом продолжил:

— Я не знаю, так ли Прокуренный Джо болен, как…

Трехорн снова покачал головой.

— Знаешь, это то же, что и с его женой. — Наблюдение было высказано с такой уверенностью, словно новость получена прямо из уст врача. — Когда с человеком происходит такое — пиши пропало.

— Хм. Извини, это…

— Да, такие дела…

— Это ведь не заразно? — встревожился собеседник.

— Нет, я этого не говорю. Однако тебе не кажется, что как-то уж часто мужья и жёны подхватывают заразу друг за другом? Правда, при этом… — и Трехорн понизил голос.

— Бедный старый Джо.

— Да. Не повезло ему.

В следующее мгновение мужчины отошли, и Энтони предстал пред лицом Мамаши Поултон, сидевшей в окошке кассы.

Он купил билеты и ждал, пока Патриция оставит мужа и присоединится к нему. Она подошла почти сразу, и они с Энтони вместе вошли в шатер. Но восторг и предчувствия радостей этого вечера теперь оставили Энтони. Удовольствие от спектакля померкло, заглушённое страхом будущего.

Может быть, в понимании небольшого количества искушённых актёрам труппы Поултонов и недоставало тонкости и искусной игры, но они компенсировали это достоверностью исполнения, а также сильной и твёрдой решимостью довести суть действия до самых заторможенных зрителей. Пьеса называлась «Последний из его рода», и сначала название показалось Энтони очень подходящим для трагедии, проходящей за плотным занавесом в ресторане Прокуренного Джо. Но по ходу пьесы свет рампы вытеснил из его сознания даже неожиданные встречи этого вечера. Все последующие три часа Энтони прожил в мире маркиз и молочниц, кредиторов и самоубийц, разбитой любви, а вместе с ней и сердец, и рождественского примирения среди снежинок и звона церковных колоколов.