Проснулся я ещё затемно, хотя понятие затемно в этом мире весьма относительно. Разбудил меня разговор рядом. Некоторое время я разбирался, откуда слышны слова, потом понял, что Анечка разговаривает во сне. Голос её был странным, отнюдь не похожим на голос юной девочки, но, тем не менее, говорила она.

Я зажёг светильник и прислушался.

— Оставь нас в покое! — резко сказала она, — мы просто хотим домой, мы не твои, не надо нас держать.

Девочка резко всплеснула руками, словно отталкивая кого-то.

— Не надо мне это показывать! Это всё неправда мы никогда… Я не хочу отгадывать загадки, я хочу домой! Видишь, ты ничего не можешь, а страшных сказок я не боюсь. Уйди! Просто уйди.

Она заметалась на кровати, я уже хотел её разбудить, но тут она проснулась сама, громко выкрикнув:

— Нееет!!!

Некоторое время девочка хлопала глазами, потом расплакалась и прижалась ко мне. Некоторое время я просто гладил её по коротким волосам, раздумывая, стоит ли расспрашивать об увиденном, но потом она, промокнув слёзы моей майкой, начала рассказывать сама:

— Он хотел меня напугать.

— Кто?

— Ну, этот, местный долбанутый бог. Говорил, что мы никогда не вернёмся, что нас ждёт отчаяние и смерть. Говорил, что мы хотим стать богами, как он, а это значит, сойдём с ума. Показывал страшные картинки, как Кирилл рубит мечом Ивана Петровича, Умар отрезает голову маме, а ты насилуешь меня. Я на это со стороны смотрела и не поверила, мы все не такие, он хочет нас задержать, но не может. Не знаю, зачем ему мы, но он старается усложнить нам жизнь, посылая всё новые испытания. Мы не из этого мира, поэтому воздействовать на нас он не может, он сам признался, поэтому старается действовать чужими руками. Он, по-моему, вообще ничего не может, только пугать. Потом ещё показал, что маму приносят в жертву, там такая большая пирамида, как у майя, а наверху её заколол жрец. Но это тоже неправда, я знаю. Я как будто мысли его читала. Он весь такой грозный, а мне кажется, что он просто ребёнок обидчивый. Ему не нравится, что игрушки его не слушаются и хотят убежать.

Она тяжело вздохнула и посмотрела на меня.

— Выпить ничего нет?

— Солнышко, тебе рано ещё пьянствовать.

— Ну чуть-чуть, просто, чтобы успокоиться.

Я взял с тумбочки бутылку с местной водкой. Точнее, это была спиртовая настойка на каких-то ягодах. Сладкая, но крепкая, крепче обычной водки.

— Будешь?

— Угу.

Она взяла бутылку и смело сделала большой глоток. Проглотив его, она покраснела, потом побледнела, потом попыталась кашлять, но, в целом, перенесла нормально. Закупорив бутылку, я убрал её под кровать. Анечка некоторое время собиралась с мыслями, потом, когда алкоголь начал действовать, улыбнулась и сказала:

— Ты такой злой был, аж пена на губах выступила.

— Когда я был злой?

— Ну, там, во сне, когда меня…

— Это сон, он из твоего подсознания, — пресёк я все инсинуации, — а я не такой, сама знаешь. Вообще не представляю, как это возможно, меня насилие никогда не возбуждало, я ласку люблю, обоюдную.

— Буду знать, — пьяно хихикнула она, — давай вставать, что ли?

Я посмотрел на часы.

— Да, давай вставать и одеваться, у нас сегодня баня по графику, хотя я предпочёл бы уйти пораньше, пока не началось.

— Что началось? — не поняла она.

— Не знаю, — я развёл руками, — мало ли, что Псих подкинет, шериф нас догонит, или культисты захотят на костре поджарить, или Люпус доберётся. Всё может быть, сама знаешь.

— Да, — она вздохнула и встала с кровати, — но нормально помыться я всё же хочу.

За завтраком Иван Петрович просвещал личный состав на предмет полученной от картографа информации, все слушали внимательно, ещё свежо было воспоминание о том, как группа наша разделилась, лучше владеть всей информацией, чтобы, отбившись от других, самостоятельно найти дорогу. Тут же, после короткого обсуждения, решили попытать счастья с мореходами, а если не получится (не хватит денег, откажутся плыть, море будет неспокойным) тогда двинуть на север и штурмовать перешеек.

Когда совещание было окончено, настал черёд дальнейших действий. На очереди была баня, но Умар предложил заняться лошадьми. На конюшни отправились втроём, оставив с женщинами Кирилла. Наших лошадей, вместе со сбруей, продали задёшево владельцу, он выдал нам небольшой кошелёк с полутора сотнями серебряных монет, после чего предложил выбрать что-то под вьюки. Выбирали мы недолго, на глаза попалась низкорослая, но очень крепкая гнедая кобыла, лохматая и с умными глазами. Хозяин наш выбор похвалил, сказал, что это лошадь ни разу не скаковая, но под вьюки лучше не придумать, да ещё и пройдёт там, где обычные кони застрянут. Мелькнула надежда, что получится перетащить её через горы, очень не хотелось тащить поклажу на себе.

Небольшая часть серебра вернулась к хозяину конюшни, а мы, оставив кобылу до времени в стойле, отправились к остальным.

Городская баня была довольно внушительным сооружением. Там имелись парные с разной температурой, помывочная с настоящим душем и даже довольно большой бассейн, уже ради него стоило прийти сюда. Мужской зал был отделён от женского, но предбанник был общий, а для соблюдения приличий имелись ширмы, кроме того, можно было просто завернуться в простынь.

Вот и теперь, после многочисленных заходов в парилку, мы сидели на краю бассейна, завернувшись в простыни и попивая пиво. Бассейн был мужской, но, ввиду раннего времени, посетителей не было, поэтому вся наша компания расположилась там на стульях и сидела, держа в руках пивные бутылки.

— Пар сырой, — пожаловался Иван Петрович, — надо чтобы сухо было в парной и жарко, а тут туман, ничего не видно, а температура, от силы, градусов полста.

— Нормально, как хамам, — возразила Варвара, которая вовсе сомлела от тепловых процедур и едва ворочала языком.

— А у нас можно самим поддавать, — сказала Ольга, там пар сухой.

— Вот, вечно мужчин обделяют, — инженер хмыкнул и приложился к пивной бутылке.

— Мам, я поплавать хочу, можно? — Анечка показала на бассейн.

— Голая? — подозрительно спросила мать.

— В белье, — с улыбкой ответила девочка и с головой нырнула в простыню, после двух минут интенсивной возни, она сбросила накидку и предстала нам в том же виде, в котором спала. В целом, ничего, приличия соблюдены, конечно, по меркам нашего мира.

Разбежавшись, она нырнула с бортика в бассейн, почти без брызг, просто вошла в воду, словно нож. Расстояние было метров восемь от борта до борта и сейчас она, как заводная, переплывала в одну и в другую сторону. В те моменты, когда она показывалась над водой, можно было разглядеть счастливое улыбающееся лицо ребёнка, занятого любимым делом.

Внезапно, когда она в очередной раз подплывала к нашей стороне, выражение лица изменилось, улыбку словно ластиком стёрли, она побледнела и, охнув, ушла под воду. Нырять следом не пришлось, Кирилл успел дотянуться и схватить её за руку. Нахлебаться воды она не успела, да и обморок был неглубоким, стоило вытащить её на поверхность, как она открыла глаза и полным ужаса голосом проговорила:

— Он здесь.

— Кто? — спросил я, но сам уже догадывался.

— Ну, этот, Люпус, как его там.

— Здесь — это где? — переспросил Прокуда.

— Не знаю точно, но где-то рядом. Надо уходить.

— А нужно? — с сомнением спросил Кирилл, — у нас на семерых десять стволов, а он один, даже, кажется, без огнестрела. Отобьёмся.

— Нет. Надо валить, — решительно сказал я, бодаться с Люпусом не было никакого желания, — он магию разумеет, в прошлый раз каким-то шаром жахнул, так у нас все три лошади в обморок упали, не уверен, что оружие поможет.

Одевались в спешке, забыв про приличия, в гостиницу шли почти бегом. Вьюки, предназначенные для лошади нёс Кирилл, а потом, когда животное было получено на конюшнях и взнуздано, настал черёд покидать город. На север выходили вторые ворота, там была хорошая накатанная дорога, что нам было на руку, по крайней мере, пока. Шли быстро, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Встреченные прохожие провожали нас взглядом. Плохо. Свидетели покажут, в какую сторону мы отправились, а Люпус умеет спрашивать, он, скорее всего, и картографа разговорит. Хотя, может, местные власти ему по рукам дадут?