– Юу, как тебе это удается? – прикусывая большой палец, Мика с тоской глядит перед собой, невидящим взглядом. – Почему все тебя любят? Ты же…

Горький комок подступает к горлу, топя дальнейшие слова. Голос обрывается и стихает. Мика подносит чашку к губам, делая несколько глотков.

Темная комната, единственный голос, звучащий в ней, – это внутренний голос разума самого Микаэля и шум телевизора. Одиночество съедает сердце того, кто беспомощен перед ним. Кто не может разбить связывающие оковы и вырваться на свет из глубокой тени, в которой он уже увяз безвозвратно. Никто, никто не хочет прийти и вытащить его из этой ямы, помочь облегчить душу. Даже психологи не могут найти ту нить, что вытянула бы его в жизнь и заставила позабыть о собственной боли, что как жирный, мерзкий червь пожирает его изо дня в день. Что говорить об отце, который, терзаясь своей собственной болью, совсем позабыл о нем и о том, что Мике нужна помощь не меньше чем ему, ведь это именно он пострадавший, именно он сгорал в аду, моля о пощаде, но в ответ ему только смеялись и причиняли еще больше страданий, пока все вокруг жили своей жизнью и не замечали, как он мучается. Видя отчужденность отца в какой-то момент Мика сам ощутил отчуждение, что в итоге привело к потере той слабой связи между ними, полностью отдалив их друг от друга.

Мика лишился такой необходимой ему поддержки в самый важный момент, а если вспомнить, что отец привел ему однажды двух совершенно незнакомых людей и назвал чужую женщину его новой мамой, которая вовсе не была ему матерью и никогда не могла стать ею, то поддержки от отца он фактически никогда не имел. Отец изначально пренебрег им, попытавшись вновь обзавестись семьей, которая причиняла Мике только моральные страдания. Но отец упорно не хотел замечать эти страдания, ведь утаить происходящее было невозможно, но он упорно делал вид, что у них в семье все хорошо, лишь бы только у его сына была мать и он ничем не отличался от остальных детей.

Вероятно, испытав предательство отца, который, вместо того чтобы быть с ним, решил обзавестись новой семьей, теперь Микаэлю было так трудно довериться кому-либо, поэтому он толком никогда не имел друзей, опасаясь подпускать их к себе слишком близко, тем самым порождая в них недоверие и, естественно, их контакт был непрочным, а поверхностным и слабым. Но Мика ничего не мог поделать со своей душой и натурой, которая отказывалась так легко доверять людям, не раз причинявшим ему боль. И теперь он просто страдал в своем одиночестве, в своем доме, в котором по большей части он пребывал сам, в удушающей тишине, которую могли бы нарушать звонкие голоса верных друзей или мягкий голос любимого человека.

От всех этих внезапно нахлынувших чувств Микаэль дрожал, как осенний лист на ветру. Его разрывала мрачная тоска, разрушала собственная беспомощность, давило осознание, что рядом никого нет и никому он не нужен, ведь его предали все. Все, кто когда-либо окружали его, выбросили Мику из своей жизни и сейчас либо откупались, либо совсем забывали. Даже Юичиро обзавелся этими проклятыми друзьями, которые стали для него настолько важными, хотя он ничего о них не знает. Он видит их впервые, но уже принял. Он верит им, а они верят ему. Почему? Почему сам Мика не умеет быть таким? Возможно, веди он себя как Юу, не случись в его прошлом этой трагедии, оставившей глубокий след в его сердце, сейчас бы он не умирал от своего одиночества, сидя в большой, холодной гостиной, дожидаясь возвращения человека, который предал его, заменил новой женой и ее ублюдочным сынком, а потом бросил в самый важный момент, увезя за границу и спихнув на попечение всевозможных психологов и врачей, вместо того, чтобы быть с ним самому. А потом по возвращении (хотя Мика предпочел бы навсегда остаться в Амстердаме и никогда больше не видеть этот треклятый Киото) определил в эту чертову школу, где Мика не ощущал покоя по сей день, вынужденный вести постоянную борьбу с теми, кто желал его и ненавидел за отказы.

Когда в замке повернулся ключ, Мика вздрогнул и обернулся к двери. А затем, отставив чашку, встал и неторопливо прошел в прихожую, озарившуюся светом лампы. Он остановился на пороге, как раз в тот момент, когда отец снял обувь и собирался уже подняться наверх.

– Привет. Ты еще не спишь? – увидев сына, с удивление воскликнул Натаниэль, ибо во всем доме не горел свет и он был убежден, что его сын уже давно видит сны.

– Нет, – приглушенно ответил младший Шиндо, с грустью взирая на родителя.

– Так иди ложись, уже очень поздно, тебе рано вставать, – взглянув на старые часы, служившие им ранее и теперь приведенные в действие, после смены батарейки, строго проговорил мужчина.

– А тебе? – опустив голову, глухо поинтересовался Мика, когда отец прошел мимо него.

– Что мне? – развязывая галстук, переспросил мужчина, обернувшись к сыну.

– Тебе разве завтра не рано вставать, так почему ты так задерживаешься? – глухо повторил мальчик и поднял взгляд на отца. В этом взгляде таилась обида и злость за то, что тот продолжает оставлять его одного так надолго.

– Ты прекрасно знаешь, какая у меня сложная работа. Мой рабочий день не нормирован, а сегодня как назло свалилась целая куча дел, – устало ответил Натаниэль.

– Вчера она тоже свалилась? – хмыкнул Мика. – Никого там часом из ваших трудоголиков не пришибло?

– Мика, сколько раз я тебе повторял, не смей говорить со мной в таком тоне! – прикрикнул на него отец, но для Микаэля это не послужило поводом для того, чтобы остановиться, он сделал это по иной причине. – Я делаю так, как считаю нужным и если я задерживаюсь в офисе, значит так надо, ты меня понял?

«Как ты не понимаешь, дурачок, что я стараюсь не ради себя, а ради тебя»

Мика только повел плечами и отвернулся, скрестив руки на груди. Неизвестно выражал ли тот жест его согласие со словами родителя или же показывал безразличие к сказанному.

– Извини, что вспылил, но я очень устал сегодня, – более мягко проговорил мужчина. – Я хочу лечь спать, ты тоже иди. Действительно поздно уже.

– Если вдруг надумаешь поесть, твой остывший ужин на столе, – с безразличием глядя перед собой, проговорил Мика.

– Что? – изумился старший Шиндо, поглядев на сына. Не в диковинку был этот поступок для него, но только сейчас он подумал о том, что Мика не просто так дождался его возвращения, а теперь всем своим видом показывает обиду в свойственной ему манере.

– Мика, ты ждал меня? Ты хотел о чем-то поговорить? – мягко задав вопрос, он с волнением ждал ответа. Не часто за последние года, Мика давал ему возможность понять, что он что-то хочет от него. Быть может, именно сегодня мальчик решил раскрыться, что-то сказать ему, попросить, поделиться. Мужчина так долго добивается этого, делая все возможное, дабы вернуть сына к нормальной жизни и обычному человеческому общению. Но кажется, он опять упустил этот важный момент.

– Может, ты хотел, чтобы мы поужинали вместе? – предположил отец, но Микаэль отрицательно покачал головой.

– Мика, – он подошел к мальчику и опустил руку на его плечо. – Ты ведь обычно спишь, когда я возвращаюсь. Скажи, что ты хотел? – глядя в отчужденное лицо сына, осторожно проговорил он.

– Хотел сказать, что вредно так много работать, жизнь мимо пролетит, оглянуться не успеешь, – вдруг резко сменив настроение, засмеялся Микаэль и, высвободившись, быстро направился к лестнице.

– Мика! – окликнул его отец.

– Ничего, папа, все нормально, я спать. Спокойной ночи, – и с этими непринужденными словами взвинченный юноша взбежал вверх по лестнице, а через пару секунд раздался стук захлопнувшейся двери.

– Мика… – глядя вслед сыну, тихо произнес мужчина и обреченно вздохнул. «Как же с тобой тяжело».

Подростки… с ними всегда трудно, а тем более с такими, как его сын, не желающий идти на контакт и ведущий себя довольно несдержанно, порой даже грубо.

«Я понимаю, тебе тяжело вдвойне, но я постараюсь дать тебе то, что так необходимо каждому ребенку»