— Мы спрятались, одна из подвод перевернулась и пришла в негодность, мы спрятались под ней. Там был мёртвый воин, тело его ткнули несколько раз мечом, но нас не заметили. Когда те всадники в странных одеждах уехали и увели подводы с оружием и продовольствием, мы вышли и проверили, есть ли кто в живых. Некоторые рабыни были мертвы, некоторые убежали, а многих так же забрали с собой те всадники, в основном тех, кто моложе… С восходом солнца мы пошли обратно, в город. Обоза нет… нам нечего было везти войску Царя…

— Если бы обоз остался, что бы вы делали? — Берен.

— Мы бы продолжили свой путь, господин, войску нужен этот обоз.

— И как бы вы справились?

— Лошади послушные, и если привязать поводья одной к подводе другой лошади, то можно дойти…

— Ты догадлив, — Берен, — вероятно, из этой затеи ничего бы не получилось, но ум твой жив и ясен… Кто из вас догадался спрятаться под подводу?

— Я, — ответил, тот, кто предположил, что они довезли бы обоз Царю.

— Отведите их в отдельные покои, — проговорила Царица, указывая на мальчиков. — Ваши слова проверятся, и если мы найдём перевёрнутую подводу, вы будете спокойно ждать Верховного Суда.

— Ту подводу уже могли забрать путники или сельские люди, — встрепенулся один из мальчиков, голос его выражал испуг и тревогу.

— Всегда останутся следы, вам не о чем беспокоиться, если всё, что вы сказали, правда, — Берен, — Царица справедлива и добра к подданным своим.

Когда мальчиков увели, в зале для совета добавилось всадников Царицы.

— Оссагил, ты отправлял обоз войску Царя Дальних Земель, для чего там были рабыни?

— Воины скучают по женским ласкам, Царица. Пристало ли это обсуждать с юной женой мужа своего? — сокрушённо сказал светловолосый советник.

Часто ей приходилось бывать на пиршествах, и всегда она уходила, как только завершалась церемония приветствования послов или гонцов других Земель и Государств. Подав знак рукой, она останавливала пиршество, и мужи в поклоне ждали, когда юная Царица пройдёт дорогой из шёлка. Много раз слышала она от рабынь, что советники её и приближенные напивались вина и предавались ласкам с рабынями, что танцевали для них, когда Царица покидала залу.

— Войско Царя бесчисленно, может ли подвода рабынь одарить ласками столько мужей? — разрешил сомнения, читающиеся на лице Айолы, Берен. — Всегда воины сами находили себе женщин.

— Каааааааак? — выпалила Айола и потупила глаза, прикусив губы.

— Кхм… — Берен помолчал, как и остальные мужи, тишина, повисшая в зале, угнетала Айолу, она вспомнила рассказы Хели, Кьяны или Ианзэ о юных девах, чьи тела брали без желания их и уводили в рабство.

— Если подвода рабынь не может одарить ласками всё войско, для чего ты отправил рабынь, Оссагил? — продолжила говорить Айола. — Не для того ли, чтобы ласками своими и речами усладить тело и дух воинов, что сопровождали обоз? Не для того ли тобой было выдано вино из погребов? Мужи не в силах отказать себе в ласках и вине, на это ты рассчитывал, Оссагил? Ты вступил в сговор или сам являешься предводителем тех, кто разграбил обоз? Это преступление против Царя, Оссагил, и за это полагается смерть, и только от тебя зависит, насколько лёгкой она будет. Сегодня, когда солнце зайдёт за горизонт, я назначаю высший суд над тобой. Уведите его.

Страшные крики советника были слышны ещё долго, когда два стражника повели его в подземелье, где, по слухам, крысы бегали одна по одной, а мёртвых узников не уносили, а оставляли тут же — на поедание этим крысам. Смрад, холод были в подземелье, и комната, о которой Айола только слышала, но никогда глаза её не увидят этого, никогда нога Царицы не сможет переступить порог. Комната, где подвергают пыткам, и любой сознается в вине своей.

— Он виновен, Царица, — спокойно проговорил Берен. — Всё, что требуется — узнать, кто стоит за деяниями его, и куда дели оружие. Столько оружия в руках воинов из провинции за горами — не к добру…

Заходя в женскую половину, она увидела, как суетятся рабыни, и старая повитуха, чьё лицо было, словно мятый пергамент, ковыляет в сторону покоев Ианзэ.

— Ваша сестра производит на свет младенца, госпожа — проговорила рабыня, та самая, что утром разбудила её громким разговором.

— Я могу пройти? — младшая дочь Короля растерялась. Никогда мужчина не может присутствовать при родах младенца, всегда рядом кормилица, служанки и повитуха, но Ианзэ ещё плохо понимала наречие Дальних Земель, её же не понимали вовсе.

— Не следует тебе ходить туда, дитя, — проговорила старая повитуха. — Наследнику рано появляться на свет, увидев раньше времени роды, тело твоё может отторгнуть младенца… И хотя будет он жив, может быть слабым в младенчестве или даже остаться немощным на всю жизнь, не следует тебе вершить государственные дела, дитя… Дело женщины — рожать, а не судить.

— Да… — Айола развернулась и прошла в свои покои, но и там не было покоя младшей дочери Короля. С улицы доносился заунывный плач Верховной Жрицы подобный крику совы, значит, приехал новый гонец, и названы новые имена погибших, а за стенами она слышала стоны Ианзэ, и были они негромки, но пронзительны, и отдавались болью в сердце юной Царицы.

Ноша, взваленная на неё, становилась ей не по силам, она не могла сосредоточиться и думать, тревога сковывала её сердце и разум. Обоз с огромным количеством оружия — мечей, ятаганов, хукури, луков и стрел для лучников, двуручных мечей и многим другим — который должен был быть доставлен войску, разграблен. Продовольствия хватало и в Линариуме, но воины и оружие в Дальних Землях были лучшие, и от того поставлялись отсюда. Царица нуждалась в совете, но не верила своим советникам и наместнику, сомнения поселились в её душе и хищным зверем свернулись в сердце её, грозя разорвать не только сердце юной Царицы, но и грудь её.

Ближе к заходу солнца, когда ни одного кусочка яств так и не смогла вкусить Айола, она подала знак, и рабыни надели на неё верхнее платье, лиф которого был украшен только вышивкой, нижнее же платье было из многих слоёв шёлка, и ещё одно, изо льна — нательное. Плащ кутал её тело и укрывал голову и, при необходимости, лицо. Своей дорогой из шёлка она прошла в залу для верховного суда, и сердце её замерло — когда-то её саму судил Царь Дальних Земель в этой зале. Стены её были так же высоки и серы, ступени вели высоко вверх, и Царица с трудом преодолела их, даже опираясь на руку всадника своего, Берена.

— Вина Оссагила доказана, Царица, возможно, вам следует оставить его на суд Царя Дальних Земель? — Берен посмотрел на бледную Царицу и помог ей сесть. — Вам нужно беречь силы, Царица.

— Я хочу послушать, что скажет этот человек, и если решение будет мне не под силу, я оставлю его на суд мужа своего, Горотеона.

— Как скажете, Царица, — Берен отошёл в сторону, на лице его читалась тревога.

Когда ввели бывшего уже советника, одежды на нём были грубые и с чужого плеча, он еле волочил ногу, но взгляд его был подобен взгляду хищника — излучал опасность и ненависть. Айола содрогнулась, но, быстро поправив на себе плащ, села прямо.

— Ты можешь говорить на суде, и у тебя есть право защищать себя, Оссагил.

Айола глянула на бывшего советника, но он молчал.

— Оссагил?

— Да, Ваше Величество, я понял.

— Ты отвечал за отправку обоза воинам Царя Дальних Земель в Линариум?

— Да, Ваше Величество.

— Сколь много оружия было собрано и доставлено из провинции за горами, чтобы отправить?

— Столько, сколько приказали вы на совете, Ваше Величество.

— Когда оружие прибыло, кто принимал его?

— Оружие из рук оружейников принял я и всадники ваши, Ваши Величество.

— Это было хорошее оружие?

— Отличное.

— Кто может это подтвердить? — Царица кивнула в сторону всадников, и несколько человек с лёгким поклоном вышли и подтвердили слова бывшего советника.

— В ту же ночь ты должен был отправить обоз, кто присутствовал при этом?

— Я сам отправлял обоз, всадники проверили качество металла мечей, ятаганов, хукури, наконечников для стрел, двуручных мечей, палиц, и более они не были нужны.